— Из материи? — предположил ученик.
— Правильно. А материя…
— А это что?
Старый шаман несколько раз выдохнул, прежде чем снова посмотреть на ученика.
— Материя — это мир, который нас окружает! — тоном, словно разговаривал с маленьким ребенком, произнес он. — Эти горы — материя. Эти глиняные плошки — материя. Вода — материя. Наши тела — материя… Понятно?
— Ага. Материя — то, что можно потрогать!
— Не совсем верно. Огонь — тоже материя. И воздух. И свет…
— Врете! — фыркнул Брехт. — Ну про огонь более-менее понятно. Если до него дотронешься, обожжешься. А воздух и свет? Как их потрогать? Вы еще скажите, что темнота — тоже материя!
— Скажу, — кивнул старик.
— И будете не правы. — Молодой орк показал ему язык с победным видом. — Тьма — это ничто! Дядя-шаман говорил, что тьма есть отсутствие света! Если свет — материален, по-вашему, то тьма — это отсутствие материи!
— И все же тьма — материальна! — упрямо стоял на своем старый орк. — Ибо душами наших предков завладела тьма, и тогда…
Брехт мрачно насупился. Уж кто-кто, а он знал, что произошло тогда. Или все было по-другому? Может быть, душами его предков действительно завладела пустота? Ничто? Но как ничто — то есть то, чего нет, — может повелевать целым народом? Ох, как все запутано…
— Ладно, — вздохнул старый орк. — На сегодня все. Можешь быть свободен, но завтра в это же время я жду тебя. И мы продолжим разговор о том, что материально, а что нет!
Брехт умчался на гораздо большей скорости, чем прибыл сюда.
Глядя ему вслед, шаман покачал головой. И почему духи допустили, чтобы благую весть их народу принес этот неотесанный чурбан? Может быть, это знак, что орки пока не готовы воспринять ее? Или дело в чем-то еще?
— Сегодня мы будем учиться слушать…
— Я и так не глухой!
— Помолчи! Слушать и слышать — разные вещи. Сегодня мы будем учиться именно слышать!
— Ты сказал «слушать»! Это разве не одно и то же?
— Уф-ф-ф… Неважно, что я сказал, вернее, неважно, что послышалось тебе. Важно другое — что я хотел до тебя донести. Важен скрытый смысл слов, ибо каждое слово — не просто бессмысленный набор звуков, но…
— Ничего не «бессмысленный»! Когда я говорю «топор», я имею в виду именно топор и ничего больше!
— Да, но почему топор обозначают именно этим словом, именно этим набором звуков, а не, скажем, «барбамсялям»!.. Чего ты смеешься?
— Ты сказал такое слово… В детстве мы с мальчишками тоже придумали свой секретный язык. Мы тогда играли с войну с соседней пещерой и…
— Уф-ф-ф… Неважно, во что ты играл в детстве! Важно совсем другое! Почему слова именно такие, какими мы их произносим? Что скрывается за каждым словом? Какова сила сказанного слова? Почему одними словами можно убить, а другими, наоборот, спасти? И почему…
— Почему, почему… По кочану!
— Что?
— Что слышал! По кочану и по капусте!
— Не понял! При чем тут капуста?
— Вот! А еще меня учить собрался!..
И так день за днем.
Иногда занятия были короткими и больше походили на отчаянные споры, иногда — занудными, до зевоты и мушек в глазах. Его учили сосредотачиваться и концентрироваться. Учили проникать во внутренний мир и понимать суть вещей. Учили многим вещам, которые Брехт забывал через несколько минут после окончания уроков, чем выводил учителей из себя.
Впрочем, терпения шести старым шаманам — а именно столько служителей находились в Пещере — было не занимать. Они день-деньской пытались договориться с духами и демонами, отыскивали выход в иные пласты реальности, а туда пробиться было не легче, чем достучаться до разума единственного ученика. Нет, разум у него был, но старикам-шаманам он напоминал того же демона — вроде бы и существует, но настолько чужеродный привычному миру, что начинаешь сомневаться в его существовании.
По крайней мере до тех пор, пока не получишь доказательства оного.
Он давно собирался сделать это — уже несколько дней или четвертей, а может, и месяцев назад. Время тут словно остановилось. Он сбился со счета, как давно тут находится, ибо здесь не было летучих мышей, по миграциям которых на дневку и обратно в орочьих пещерах отмеряли часы. Старики-шаманы могли разбудить ученика посреди ночи и погнать на очередной сеанс медитации, а могли позволить ему дрыхнуть сутки подряд. И уроки тоже длились по-разному — иной раз его готовы были мучить до достижения определенного результата, а иной раз отпускали буквально через полчаса после начала занятий. И было трудно предугадать, что ждет его в ближайшем будущем.
В одном Брехт был уверен — это совсем не то, чего он ожидал. С ним не говорили о богах — о том, чего боги ждут от своего народа, как облегчить им жизнь и как появление богов — собственных богов! — отразится на всех орках. Зато его учили проникать в суть вещей и явлений, размышлять, сосредотачиваться, накапливать энергию и преобразовывать ее, владеть своим телом не только на поле брани, но и для связи с внешним миром… В общем, занимались тем, что — Брехт был в этом уверен — ему никогда не пригодится в нормальной жизни.
Упав на лежанку, Брехт уставился в потолок. Еще один день прошел. Сколько их миновало и сколько еще впереди — дней, наполненных монотонными занятиями, медитациями, созерцанием и бесконечными лекциями, навевавшими сонливость. А он за все время так ни разу и не взял в руки оружие…
Копье стояло у постели, прислоненное к стене. Молодой орк протянул руку, касаясь гладкой рукояти.
Ага! Очнулся наконец!
Гэхрыст? — От неожиданности Брехт сел, завертел головой, хотя прекрасно понимал, что не может увидеть своего собеседника.
Ты как?.. А впрочем, что это я! Сам чувствую. Ну ты готов?
К чему?
Стать богом!
Чего? — Брехт вскочил. — Ты это чего?
А что? Ты вполне нам подходишь! Еще бы малость подучиться — цены б тебе не было!
Так, стоп! Осади назад! — завертел головой молодой орк. — Ты это о чем?
Как — «о чем»? О том, что ты должен стать богом! Ты — избранный!
Кем?
Судьбой! Ты единственный, кто смог разбудить нас! Ты вдохнул жизнь в Орогоро, и теперь на свет появятся новые боги. Боги, которые будут вести свой род от тебя, новый отец богов!
Да? А вот это не хотите! — Брехт скрутил две фиги и покрутил ими в воздухе. — Не хочу! Не желаю!
Поздно! У тебя мое копье, у тебя особая судьба. Тебе не свернуть с этой дороги! Скоро, совсем скоро…
Недослушав, молодой орк схватил свои вещи, даже не проверив, что находится в вещмешке, прислоненное к стене копье и бегом углубился в путаницу тоннелей. Бежать, пока не поздно! Пусть кто угодно становится богом, а он не желает себе такой судьбы.
Лишь после пятого или шестого поворота на очередной развилке до него дошло, что он так и не разузнал обратной дороги. Но возвращаться не было ни времени, ни желания.
Он сам себе не поверил, когда, оглядевшись по сторонам, внезапно понял, что узнает тоннели. Позади был долгий многодневный путь, блуждания по незнакомым пещерам, тупики и разверзающиеся под ногами трещины, сон на голых камнях и подходящие к концу запасы пищи, охота на пещерных крыс и беготня от тварей, которые хотели закусить им самим. В общем, случилось столько всего, что уже и не упомнишь, даже если будешь нарочно вспоминать.
Но эти своды показались ему знакомыми. Настолько знакомыми, что молодой орк опустился на четвереньки и пробежался туда-сюда, поводя носом. Ну да! Тут буквально несколько часов назад проходили орки. Они возвращались со сбора лишайников — если судить по просыпавшимся крошкам. Брехт ползком двинулся следом, но шагов через сто все-таки выпрямился, оставшийся путь проделав на своих двоих. И оказался на пороге родной пещеры.
Здесь царила ночь. Это было заметно по тому, что под потолком отсутствовали летучие мыши, на воротах домов не горели светильники, служа дополнительным источником света, и лишь пещерные личинки комаров, как обычно, усеивали неровный потолок. Для них, вечно голодных, не существовало времени суток. Личинки и так большую часть времени проводили в полусне, просыпаясь, лишь когда к нитям-удочкам прилипало что-то съедобное. Они казались звездами, в изобилии усыпавшими ночное небо.
Молодой орк вздохнул: как он, оказывается, соскучился по открытым пространствам! Вряд ли кто из его соотечественников, даже те, кто часто бывает на поверхности, видит в этих точках звезды.
Это даже хорошо, что сейчас ночь.
Крадучись, озираясь по сторонам и замирая от каждого шороха, Брехт добрался до ворот своей усадьбы. Неслышно отворил калитку, позволил дворовой крысе обнюхать свою ногу. Умная тварь узнала его по запаху и писком поднимать тревогу не стала. Оставив вещи у порога, Брехт шагнул в дом.
Здесь царил кромешный мрак — разве что в очаге в центре главной комнаты-пещеры дотлевали угольки. Но их слабый свет озарял лишь малое пространство вокруг, а дальше все тонуло в темноте, такой густой, что ее можно было рубить топором.
Но не зря Брехт столько времени потратил на медитации. Он закрыл глаза, чтобы лучше видеть внутренним зрением, и безошибочно направился к лежанкам в глубине пещеры. По дороге развязал плетенный из полосок кожи пояс — ножны для боевого ножа и кошелек висели на другом — и, свернув в кольцо, осторожно положил в изголовье подростка-орчонка. Пояс был не простой, он передавался из поколения в поколение, носить его имел право только глава рода. Утром, увидев этот дар, никто не усомнится в том, что старший сын Трюмы и первенец его старшего брата новый глава рода аш-Эль-Бран. И пусть мальчишке всего четырнадцать. Повзрослеет!
Тот, кто был ему нужен, спал в другой комнатке-пещерке, вплотную примыкавшей к главной и соединенной с нею коротким, шагов в пять, тоннелем. Даже с выколотыми глазами Брехт нашел бы его, приемного сына своей матери. Льор вздрогнул, когда жесткая ладонь закрыла ему рот. В темноте над ним склонился кто-то огромный. Горели алым огнем два раскосых глаза.
— Не ори.
Льор кивнул и лишь выдохнул, когда ладонь убралась с его рта.
— Брехт?
— Угу. Ты… тебе тут еще не надоело?
— Я… А ты уходишь? Но как? Куда? Почему?
— Потому, — отрезал Брехт. — Я… кстати, сколько времени меня не было?
— Почти год!
— Я потерял год жизни! Ты со мной?
Эльф засуетился, в темноте хватая свою одежду и другие вещи и вперемешку пихая их в наволочку от подушки, поскольку искать вещмешок показалось ему слишком долгим. Орк разрешил большую часть его сомнений: он собрал в кучу все, что влезло в ладонь, сложил в одеяло и связал узел — мол, разберемся потом. Не прошло и пары минут, как они осторожно выскользнули через главную пещеру к выходу и…
— Уходишь?
Брехт замер на пороге. Какая мать не почувствует своего сына? Старая орчиха стояла возле очага — она спала тут, на лежанке, как хранительница дома.
— Мать, я…
— Я все понимаю. — Старуха подошла, посмотрела на него снизу вверх. — Уходи. Только будь… будьте осторожны, дети!
Проникшись важностью момента, Льор хлюпнул носом. Брехт стиснул зубы. Ему раньше казалось, что все это должно быть как-то по-другому.
— Угу, — только и сказал он, кивая головой.
— Будьте осторожны, — повторила орчиха и отступила на шаг.
Темнота скрыла ее лицо.
Дернув расчувствовавшегося юношу за руку, Брехт решительно переступил порог. И хотя прошло всего минуты три с той поры, как он вошел в дом, ему показалось, что снаружи стало гораздо светлее, словно солнце уже взошло, озаряя утренними лучами тропку между скал.
ВОЗВРАЩЕНИЕ МАГРИ
Глава 1 ОДНОГЛАЗЫЙ ЭЛЬФ
Как такового трюма на шнеке не было, и его просто посадили у борта, недалеко от кормового возвышения, предупредив, чтобы не вздумал никуда отлучаться. Когда отплытие и не придется ли ему весь путь просидеть на этом месте, ему не объяснили, но Каспар за прошедшие месяцы привык не задавать вопросов. Меньше знаешь — крепче спишь. Если кому-то что-то надо, пусть скажет. А если не скажет, значит, не стоит и любопытничать, нарываясь на грубый ответ или иные неприятности.
Впрочем, природное любопытство ученого не оставило его до конца, и он, убедившись, что на него никто не обращает внимания, со своего места принялся осматривать корабль. Вверх по Лароне поднимались только небольшие торговые шнеки, настоящих кораблей в Эвларе никто не видел, поскольку прямого выхода к морю страна не имела. А сам Каспар, никогда прежде не покидавший город, и вовсе их не встречал.
Немногочисленные тюки с товарами лежали на дне корабля вперемежку с вещами гребцов, составлявших команду. Они занимали почти все свободное пространство между скамьями. Каспар насчитал по десять весел с каждой стороны: рассчитано на то, что каждое весло будут крутить по два человека. Значит, примерно сорок гребцов. Грозная сила, учитывая, что каждый вооружен мечом, топором, коротким метательным копьем, луком со стрелами, а чаще всем сразу. Вещи были сложены довольно аккуратно, чтобы не мешались под ногами и чтобы в случае чего не пришлось метаться по всему кораблю в поисках куда-то завалившегося меча.
На носу и корме находилось по возвышению-надстройке. Кормовая была чуть больше, в ней имелась дверка, в обычное время запертая. На глазах у Каспара туда втащили несколько бочек с водой и вином, а также пару каких-то сундучков, после чего дверь закрыли на большой замок. Все понятно: там хранится самое ценное. На верху надстройки имелось рулевое весло.
Носовая надстройка была ниже и не имела комнатки внизу. Зато там стояла полотняная полосатая палатка. Там же были сложены еще какие-то вещи в мешках и стояла бочка с водой, чтобы всякий раз не бегать отпирать замок. На шнеке имелась и мачта со спущенным парусом, который сейчас, свернутый в рулон, покоился на дне. Парус, как и палатка, был полосатым. По всей видимости, они сшиты из одной и той же ткани.
Подстелив плащ, Каспар устроился поудобнее, стараясь занимать как можно меньше места, и продолжил наблюдать.
Команда готовилась к отплытию. Люди, все высокие, мускулистые, длиннобородые и голубоглазые, по одному поднимались на борт. Кто-то сразу садился на скамьи, кто-то занимался погрузкой под началом человека, который привел сюда Каспара. Язык их был понятен лишь с пятого на десятое — больше из-за жуткого произношения. Сколько Каспар ни прислушивался, не мог услышать ничего ценного для себя — ни кто владелец судна, ни куда и зачем оно плывет. Все разговоры вертелись вокруг смазливых девок, которым удалось или не удалось задрать подол, да по поводу самых простых вещей: подай то, принеси это, положи сюда… Кто-то вспоминал об оставленной дома жене, кто-то хвастался серьгами, которые везет в подарок дочери, кто-то планировал посвататься к соседке по завершении похода, а кто-то клялся опять набить морду соседу. В общем, ничего полезного. Про сидевшего с краю магри тоже никто не упоминал.
О нем вспомнили лишь раз — перетаскивая вещи с одного места на другое, кто-то споткнулся о его вытянутые ноги и, матюгнувшись, от всей души огрел Каспара сапогом. Он поскорее отодвинулся.
— А что здесь делает этот? — Бородач, чуть не растянувшийся на палубе, занес ногу для нового пинка. — Спихнуть его в нору, чтоб не мешался!
— Да? И что он там будет делать? — резонно возразил тот человек, который привел его сюда. — И держи замок ради него одного… Разве что ты сам будешь его кормить…
Бородач насупился, проворчал что-то себе под нос и отступил, провожаемый осторожным взглядом магри — Каспар решил на всякий случай запомнить этого человека.
Отплытие назначили на раннее утро, когда на реке еще стоял туман, но Каспар все равно проснулся первым — от холода и бурчания в желудке. За вчерашней суматохой в связи с погрузкой его просто-напросто забыли покормить, а он уже привык полностью доверять в этом вопросе посторонним. В конце концов, ему еще в первый день доходчиво объяснили, что от него в этом мире больше ничего не зависит. То есть, конечно, зависит — от того, насколько быстро, качественно и правильно он будет выполнять приказы, зависит его жизнь. Но больше — ничего.
Мореходы-северяне спали вповалку среди скамей и разложенных повсюду вещей. Только на вахте маячили двое часовых — один на носу, а второй на корме, у самого весла. Оба были вооружены до зубов и старательно таращили глаза в утренний сумрак.
Рядом что-то задвигалось, и Каспар повернул голову.
— Ой, как же мне хреново! — со стоном прохрипел бледный до синевы эльф, старательно и осторожно пытаясь привести свое тело в вертикальное положение.
Каспару еще никогда не доводилось видеть эльфов так близко, и он во все глаза уставился на выходца с Радужного Архипелага. Судя по бледным щекам, расширенным зрачкам и дрожащим рукам, тому действительно было очень плохо. От остроухого разило перегаром так, словно он не только пил, но и стирал в вине свою одежду, а также мыл им голову и купался в нем.
— Ох, м-мать… — Эльф все-таки дополз до борта, перегнулся через него, и его стошнило прямо в реку.
Пока он корчился в судорогах, Каспар осторожно поднялся на ноги. Кандалы на щиколотках позволяли делать только маленькие шажки, но ему сейчас и не нужно бегать. Стараясь ни на что не наступить, он подобрался к эльфу и тихо коснулся его плеча:
— Погодите-ка…
Фляга с водой у него была своя: ему ее оставили, поскольку никто не хотел пить из посуды, к которой прикасался магри. И сейчас он, вытащив пробку и свободной рукой придерживая многострадального эльфа за плечо, стал тонкой струйкой лить ему за шиворот холодную воду.