— Моих друзей схватила ива! — в отчаянии воскликнул Фродо.
— Господин Мерри там в трещине. Она его зажала! — закричал Сэм.
— Что? — вскричал, подпрыгивая, Том Бомбадил. — Старуха Ива? И все? Это поправимо. Есть у меня для нее песенка. Ах эта Старая! Да я ей сердцевину заморожу! Не будет вести себя, как следует, корни отпою, чтоб поотвалились. Такой ветер подниму, что ветки вместе с листьями облетят! Ах она Старая!
Он бережно опустил свои лилии на траву и пошел к дереву. Оттуда еще торчали ноги Мерри — только ноги, дерево уже затащило его глубже. Том прижал губы к трещине и тихо что-то пропел. Слов его они не поняли, но Мерри явно оживился и дрыгнул ногами. Том отскочил, отломил свисавшую ветку и ударил иву по стволу, приговаривая:
— Выпускай-ка их, Старуха, слушай Бомбадила! Воду пей, землю ешь, набирайся силы, просыпаться нечего, Старая Карга! Спать давно пора!
Потом он схватил за ноги Мерри и вытащил его из внезапно раздавшейся трещины. С громким скрипом и треском раскрылась вторая трещина, и из нее выскочил Пин, словно ему дали пинка. Потом обе трещины, громко хлопнув, закрылись. По дереву от корней до макушки пробежала дрожь, и стало тихо.
— Спасибо! — сказали хоббиты по очереди.
Том Бомбадил расхохотался.
— Ладно, малыши! — сказал он, наклоняясь и заглядывая каждому в лицо. — Пойдете ко мне домой! На столе уже, наверное, стоят сливки с медом, белый хлеб и масло. И Золотинка ждет. На вопросы я вам за ужином отвечу, а сейчас — быстрей за мной! Наступает вечер!
Он подхватил с земли свои лилии, махнул рукой, приглашая следовать за ним, и, пританцовывая и подпрыгивая, помчался по тропе к востоку, громко распевая.
Удивленные до бесконечности и несказанно обрадованные, хоббиты без единого слова побежали за ним. Но куда им было с ним тягаться! Том вскоре исчез, песня его слышалась все тише и дальше. Но вдруг его голос снова приблизился, раздалось громогласное «Эге-гей!» и продолжение песни:
Больше хоббиты ничего не услышали. Почти сразу же солнце закатилось за деревья. Они представили, как оно сейчас бросает косые лучи на реку Брендидуим, как одно за другим светятся окна Брендихолла на Брендигорке. А здесь перед ними ложились длинные тени, над тропой нависали темные ветки, по сторонам встали грозные стволы. Белый туман поднимался от реки, запутываясь в корнях прибрежных деревьев. Прямо от земли у них под ногами поднимался пар. Сумерки сгущались.
Они с трудом угадывали тропу и очень устали. Ноги словно свинцом налились. Непонятные вкрадчивые звуки слышались из кустов и камышей со всех сторон. А когда они поднимали глаза вверх, к бледному вечернему небу, то видели странные рожи, которые кривились в темных ветках и усмехались им с крайних деревьев мрачного Леса. Им начинало казаться, что все вокруг ненастоящее и они, спотыкаясь, бредут в зловещем сне, после которого не наступит пробуждение.
Ноги почти перестали их слушаться, когда они заметили, что земля под ними потихоньку поднимается. Река замурлыкала, зажурчала по камням, и они различили в темноте белую пену маленького водопадика. Деревья внезапно кончились, туман прервался. Они вышли из леса на широкий луг. Речка здесь превратилась в веселый тонкий ручеек, который поблескивал под звездами, уже высыпавшими на небосвод.
Трава под ногами стала мягкой и короткой, словно ее подстригали. Деревья и кусты на окраине Леса позади стояли очень ровно, как подрезанные ножницами. Дорожка была уже гладкой, ровной, обложенной камнями по сторонам. Она вилась, как улитка, на горку, где на серебристой под звездным светом траве стоял дом с освещенными окнами. Тропка весело подбежала к дому.
За ним серым гребнем вставала невысокая обнаженная вершина, а дальше — темные силуэты Могильников на фоне ночного неба на востоке.
Все поспешили вперед, хоббиты и пони. Половина усталости прошла, половины страхов как не бывало.
Навстречу им выкатилась песня:
А потом прозвенел другой голос, чистый, юный и вечный, как весна, как радостно поющая вода в горах, сбежавшая в ночь из яркого утра:
Под эту песню хоббиты встали на пороге, и золотой свет облил их.
Глава седьмая. В ДОМЕ ТОМА БОМБАДИЛА
Четыре хоббита перешагнули широкий каменный порог и остановились, хлопая глазами, — они попали в залитую светом длинную комнату. Несколько ламп свисало с потолочных балок, а на темном полированном столе горело множество высоких желтых свечей.
В дальнем конце комнаты лицом к двери в кресле сидела женщина. Длинные золотистые волосы струились по плечам; платье на ней было зеленое-зеленое с серебристыми искрами, как молодой тростник в росе, а пояс золотой, в форме цепочки из узких листьев. В широких глиняных сосудах у ее ног плавали белые водяные лилии и кувшинки, так что, казалось, она сидит посреди пруда.
— Входите, добрые гости! — сказала она, и хоббиты сразу узнали только что слышанный серебряный голос.
Они сделали несколько робких шагов вперед и принялись низко кланяться, чувствуя странную неловкость, словно постучались в сельский дом попросить напиться, а дверь им открыла юная и прекрасная эльфийская королева. Но прежде чем они успели сказать хоть слово, она легко вскочила и, смеясь, устремилась к ним, пробежав, кажется, прямо по кувшинкам. Легким ветерком в цветущих прибрежных травах прошуршало ее платье.
— Будьте как дома, милые гости! — сказала женщина, беря Фродо за руку. — Смейтесь и веселитесь! Я Золотинка, Дочь Реки!
Потом она легким шагом прошла мимо них, закрыла дверь, встала к ней спиной, раскинув белые руки.
— Не пустим Ночь! — сказала она. — Вы, наверное, еще боитесь темных теней, глубоких вод, тумана и не укрощенных лесных жителей. Не бойтесь! Нынешнюю ночь вы проведете под кровом Тома Бомбадила.
Хоббиты восхищенно смотрели на нее; она как бы в ответ одарила улыбкой каждого.
— Прекрасная госпожа Золотинка! — произнес, наконец, Фродо, чувствуя непонятную приподнятость. Он стоял, очарованный ее голосом почти так, как раньше, когда слушал песни эльфов. Но не совсем так: радость была не такой острой, и не такой длительной, и не такой возвышенной, однако глубже и понятнее смертному сердцу. Голос был удивительный и незнакомый, но не чужой.
— Милая госпожа! — повторил Фродо. — Так вот откуда радость в песнях, которые мы слышали! Теперь мне понятно:
Фродо вдруг замолчал, запнувшись, сам себе удивляясь, что заговорил такими словами, но Золотинка весело рассмеялась.
— Добро пожаловать! — сказала она. — Я не знала, что в Хоббитшире живут такие речистые хоббиты. Но вижу, что ты — Друг Эльфов. Об этом говорит свет в твоих глазах и звук твоего голоса. Я рада веселой встрече. Усаживайтесь теперь и ждите хозяина дома! Он сейчас придет. Он с вашими лошадками, они тоже устали.
Хоббиты с облегчением сели на низкие плетеные стулья, а Золотинка принялась хлопотать у стола. Они не сводили с нее глаз, потому что вид стройной легкой фигурки и ловких движений наполнял их тихим весельем. Где-то за стенами дома звучала песня. Среди всяких припевок вроде «Динга-дон», «Том-бом» и «Хей-дол» время от времени повторялось:
— Старый Том Бомбадил — дружок Золотинки! В голубой одет кафтан и желтые ботинки!..
— Прекрасная госпожа, — робко открыл рот Фродо. — Не сочти глупой мою просьбу, скажи, кто на самом деле Том Бомбадил?
— Том Бомбадил — это он и есть, — с улыбкой ответила Золотинка, на мгновение отрываясь от дел.
— Том Бомбадил — это он и есть, — с улыбкой ответила Золотинка, на мгновение отрываясь от дел.
Фродо вопросительно смотрел на нее.
— Он такой, каким ты его видишь, — ответила Золотинка на его взгляд. — Хозяин Леса, Вод и Холмов.
— Значит, ему принадлежит весь этот удивительный край?
— О нет, — ответила Золотинка, и ее улыбка пропала. — Это было бы слишком тяжелое бремя, — добавила она тихо, только для себя. И продолжила: — Деревья, трава, все, что растет и живет на этой земле, принадлежит само себе. Том Бомбадил здесь просто Хозяин. Никто не догнал Тома, никто не помешал ему ходить по лесу, плавать по воде, прыгать по горам, днем и ночью он свободен. Он здесь Хозяин. Страх ему неведом.
Растворилась дверь, и вошел Том Бомбадил. Шляпу он снял, на его густых каштановых волосах красовался венок из осенних листьев. Смеясь, подошел он к Золотинке и взял ее за руку.
— Вот моя красивая хозяюшка! — сказал он, обратившись с поклоном к хоббитам. — Вот моя Золотинка в серебристой зелени и в цветах! Стол накрыт? Ух, здесь желтые сливки и медвяные соты, белый хлеб с маслом, сыр, молоко, свежая зелень, спелые ягоды! Всем хватит? Ужин готов?
— Ужин готов, — сказала Золотинка. — Но, кажется, гости не готовы?
Том прихлопнул в ладоши и воскликнул:
— Том, Том! Гости устали, как же ты забыл? Идемте, мои веселенькие, освежитесь у Тома! Снимете пыльные плащи, смоете грязь и усталость, расчешете спутанные волосы!
Он открыл небольшую дверь, и они последовали за ним по короткому коридору, за угол, пока не оказались в низкой комнате с покатым потолком (видимо, пристройке к северной части дома). Стен из гладкого камня почти не было видно, они были завешаны зелеными ковриками и желтыми шторами. Плиточный пол был засыпан свежей мятой. Под одной стеной лежало четыре толстых тюфяка, а на них — снежно-белые одеяла. Под другой стеной стояла длинная лавка, а на ней — глиняные миски и кувшины с холодной и горячей водой — на выбор. Возле каждой постели были приготовлены мягкие зеленые домашние туфли.
Вскоре, умытые и свежие, хоббиты уже сидели за столом, по двое с каждой стороны, а Золотинка и хозяин дома — по концам. Ужин был веселый и долгий.
Четверо хоббитов ели так, как могут есть только голодные хоббиты, и удивительно, что еды всем хватило. Напиток, налитый в кубки, был похож на чистую холодную воду, но он разогревал душу, как вино, и выпускал голос на волю, словно птицу. Гости даже не заметили, как начали петь, и пение им показалось таким же естественным, как обычный разговор.
Наконец, Том с Золотинкой встали и быстро убрали со стола. Гостям велели сидеть тихо, и они остались в уютных креслах, положив усталые ноги на подставленные скамеечки. В большой печи пылал огонь, распространяя приятный запах, будто в него бросили ветки яблони. Когда все было прибрано, свет погашен, за исключением одной лампы и двух свечей на полке по бокам от печки, Золотинка со свечой встала перед ними и пожелала каждому доброй ночи и крепкого сна.
— Отдыхайте спокойно до утра! — сказала она. — Не бойтесь ночных шумов! Ничто не проникнет сквозь двери и окна, только лунный и звездный свет и ветер с гор! Спокойной ночи!
Она вышла из комнаты, лишь платье ее замерцало, прошуршав, и шаги прозвучали, как журчанье тихого ручья, скатившегося с холма по прохладным камням в ночной тишине.
Том еще немного посидел с гостями молча, но хотя у каждого на языке было множество вопросов, никто не осмелился раскрыть рот. Сон уже смыкал им веки. В конце концов Фродо решился:
— Господин, ты услышал наш призыв о помощи или тебя в нужный момент привел к нам случай?
Том вздрогнул, будто его разбудили.
— Что? — спросил он. — Слышал ваш призыв? Нет, не слышал. Я был занят песней. Случай привел меня к вам, если вы это зовете случаем. Я не собирался туда идти, хотя я вас ждал. Мы слышали о том, что вы пройдете, и узнали, что вы заблудились. Мы догадались, что вы скоро спуститесь к воде, ведь все дороги ведут вниз к Ветлянке. Старуха-Ива сладко поет, малышам трудно вырваться из ее пут. У Тома там было дело, безотлагательное поручение.
Том склонил голову, будто опять начал засыпать, а потом тихо-тихо запел-замурлыкал с полузакрытыми глазами:
Тут он приоткрыл глаза и неожиданно сверкнул ими на хоббитов, как двумя ярко-синими озёрами:
Том замолчал. Но у Фродо был готов еще один вопрос, который он просто не мог не задать.
— Расскажи нам про Старую Иву, господин, — попросил он. — Что это за дерево? Я никогда ничего подобного не видел и не слышал.
— Нет! — закричали одновременно Мерри и Пипин, вскакивая. — Только не сейчас! Не перед сном!
— Правильно, — сказал Старый Том. — Есть вещи, о которых в темноте говорить вредно. Ночью надо отдыхать, а не сказки слушать, их оставьте до утра, а сами — на подушки. Чтоб ни Ивы не боялись, ни ночного шума, я со свечкой прямо в спальню сам провожу вас.
С этими словами он погасил лампу, взял свечи в обе руки и отвел хоббитов к постелям. Тюфяки и подушки были мягкие, как пух, одеяла — из белой шерсти. Не успели невысоклики натянуть их на себя, как уже все крепко спали.
Сначала в глухой ночи Фродо спал, словно лежал в черной бездне без света. Потом в его сне встал молодой месяц. В слабом свете перед ним возникла черная стена скал, и в ней темная арка, как большие ворота. Потом его будто подняло и понесло над стеной, и он увидел, что горы, образующие ее, окружают плоскую равнину, в середине которой каменной иглой стоит башня, непохожая на рукотворную. На верхушке башни он увидел фигуру, напоминавшую человека. Месяц, поднимаясь еще выше, казалось, завис ненадолго у человека над головой и осветил седые волосы, которые шевелил ветер. С темной равнины взвились жуткие крики и злобный вой множества волков. Вдруг месяц прикрыла тень больших крыльев. Старец поднял руки, и от посоха в его руке брызнул свет. Огромный орел подхватил и унес его с башни, твари внизу завопили, волки взвыли громче. Потом зашумел сильный ветер, донесся гром копыт: с востока, с востока, с востока… «Черные Всадники!» — подумал Фродо, просыпаясь и продолжая почти наяву слышать стук копыт. И усомнился в том, что ему хватит храбрости уйти из этих надежных стен. Он долго лежал, не двигаясь и вслушиваясь в ночь: но все было тихо, и наконец он повернулся на бок и снова заснул; но проблуждав до утра среди незначащих сновидений, не запомнил ни одного из них.
Рядом с ним спал Пипин, и сны у него были сначала легкие и приятные, но вдруг что-то в них переменилось, и он почти проснулся и вскрикнул, а может быть, ему только показалось, что он кричал, и показалось, что он слышал звук, который нарушил предыдущий сон: «Скр-р-рип», — будто ветки на ветру скрипят и скребутся в дом, их пальцы ощупывают стены и стучат в окна: «Скр-р-рип, тук-тук, скр-р-рип…». Он попробовал вспомнить, не растут ли ивы возле дома, а потом ему показалось, что это вовсе не дом, а дупло старого дерева, и он там один, и слышит жуткий, сухой, скрипучий смех, это Ива над ним смеется. Он даже сел в постели, но тюфяк мягко пружинил, подушка была теплой, и в ушах у него зазвучали слова: «…а сами — на подушки! Чтоб ни Ивы не боялись, ни ночного шума…» Он откинулся назад на подушку и заснул до утра.
Мерри посреди мирного сна вдруг услышал плеск воды: сначала вода текла спокойно, потом неудержимым потоком, потом окружила весь дом темным безбрежным озером, бурлила под окнами, вскидывалась волнами, поднималась все выше… «Я утону, — думал Мерри. — Сейчас утону. Вода попадет внутрь, и я утону». Ему показалось, что он уже лежит в мягкой скользкой тине, и он вскинулся так резко, что спрыгнул с постели и оказался ногами на прохладном каменном полу. Тут он вспомнил, где находится, и лег назад в постель, причем в ушах его, — а, может быть, только в памяти, — зазвенели слова Золотинки: «Ничто не проникнет сквозь двери и окна, только лунный и звездный свет и ветер с гор». Нежный ветерок шевельнул занавески у форточки. Мерри глубоко вздохнул, лег и уснул снова.