Сэм проспал всю ночь, как бревно, в блаженном покое (если бревно способно чувствовать блаженство).
Проснулись они все четверо сразу, в ярком утреннем свете. Том, свистя, как скворец, ходил по комнате. Услышав, что они шевелятся, он хлопнул в ладоши и закричал:
— Хей! Дол-динга-дон! Вставайте, малыши-крепыши!
Потом отдернул желтые занавески, и оказалось, что за ними были окна: одно на восток, другое на запад. Хоббиты бодро вскочили, Фродо подбежал к восточному окну и увидел огород, седой от росы. Он думал, что увидит густые травы со следами конских копыт, а перед ним были жерди, оплетенные фасолью. Только далеко за изгородью, на горизонте, на фоне утренней зари торчал серый купол холма. Утро было неяркое, плавал туман, Желтое Светило с трудом пробивалось на востоке сквозь набухшие влагой облака, валявшиеся по всему небу, словно клочья нечесаной серой шерсти с багровым отсветом по краям. Небо предвещало дождь, но день начинался не очень хмуро, а красные огоньки цветов фасоли блестели в зеленой влажной листве.
Пипин выглянул из западного окна. Там тучи были плотнее и сверху казались покатой серой крышей. Лес под ней почти пропал. Длинной полосой светлого пара, в которой плавали перья облаков, проглядывала долина реки Ветлянки. Под стеной дома слева с горы сбегал ручеек, а от него вправо — начиналась живая изгородь с белыми цветами в серебристых паутинках, а за ней торчала низкая трава, посеребренная росой. Внутри изгороди были цветочные клумбы. Ивы нигде поблизости не росли.
— Доброе утро, веселые друзья! — кричал Том, широко распахивая западное окно. В комнату ворвался прохладный воздух с запахом дождя. — Солнца сегодня будет немного, если я не ошибаюсь. Я с утра на ногах, много обошел, прыгал по холмам с рассвета. Песней под окном я разбудил Золотинку; но вас, хоббитов, рано ничем не разбудишь. Ночью в темноте малыши просыпаются, а после рассвета спят! Динга-дон-дилло! Вставайте радоваться, крепыши! Забудьте про ночные шумы, динга-дон, дери-дол-динго! Если быстро встанете, найдете завтрак на столе, а проспите — ешьте травку с дождевой водой!
Не надо, наверное, сомневаться в том, что хотя в угрозах Тома не слышалось серьезных нот, хоббиты поторопились, а потом, усевшись за стол, не встали, пока пустых мисок на нем не стало больше, чем полных. Ни Том, ни Золотинка за стол не сели. Было слышно как Том носится по дому, гремит посудой в кухне, топает вверх-вниз по лестницам, поет то в доме, то во дворе. Открытое окно столовой выходило на запад, в туманную долину. С соломенной кровли капало. Еще до того, как они кончили завтрак, облака и туманы слились в одну сплошную крышу, и вдруг ровные седые струи дождя спокойно потекли на землю, сплошным пологом занавесив Лес.
Хоббиты выглянули в окно и услышали, как в шум ливня вплетается песня Золотинки, словно тоже льется прямо с неба. Они слышали чистый голос, отдельные слова — и поняли, что она поет песню долгожданного дождя, нежно ласкающего сухие холмы, рассказывает сказку Реки, рождающейся из горного источника и бегущей в далекое Море. Хоббиты радостно слушали, Фродо веселел сердцем, благословляя добрую погоду за то, что она задерживает их. Мысль об уходе давила его с самого пробуждения, но сегодня можно было остаться здесь.
Западный ветер усиливался, тучи сгущались, все чаще дождевые потоки обливали лысые вершинки холмов. Из окон ничего не было видно за стеной дождя. Фродо стоял в открытых дверях и смотрел, как белая меловая дорожка становится молочной речкой и с бульканьем течет в долину.
Из-за угла дома рысью выбежал Том Бомбадил, размахивая руками, словно раздвигая дождь, — и в самом деле, когда он перепрыгнул порог, то оказался почти сухим, только башмаки мокрые. Он их снял и поставил на печку в уголок. Потом сел в самое большое кресло и подозвал хоббитов.
— Сегодня у Золотинки годовая уборка, — сказал он, — и осенняя стирка. Для хоббитов мокровато — отдыхайте, пока можете. Лучшее время для беседы, для длинных историй, вопросов и ответов. Том начнет рассказывать — слушайте!
И рассказал он им много замечательных историй, то будто разговаривая сам с собой, то вдруг взглядывая на них светло-голубыми глазами из-под густых бровей, то переходя на песню, а иногда вскакивая с кресла и приплясывая по комнате. Он рассказал им о пчелах и цветах, о повадках деревьев, о странных лесных тварях, о созданиях добрых и злых, дружественных и враждебных, жестоких и ласковых, о тайнах густых чащоб.
Они слушали и начинали понимать жизнь Леса, отдельную, ни на что не похожую, где все было на своем месте, а они вторглись незваными чужаками. В рассказ Тома то и дело входила Старая Ива, Фродо теперь узнал о ней все, что хотел знать, и даже больше, но это знание не успокаивало и не радовало. Слова Тома обнажали сердца деревьев и их мысли, чаще всего темные и странные, исполненные ненавистью ко всему, что может свободно ходить по земле, ползать, летать, грызть, ломать, рубить, жечь: деревья мстили разрушителям и захватчикам.
Этот Лес недаром звался Старым; он таким и был: последний бастион некогда огромных лесов. В нем еще жили, старея медленно, как горы, праотцы деревьев, помнящие времена, когда они были здесь полными хозяевами. За бесчисленные годы в них выросла гордыня, укоренилась злобная мудрость. Но не было дерева опаснее Старой Ивы; сердцевина ее сгнила, но вместе с зеленью она каждый год наливалась силой; она была коварна и повелевала ветрами; ее песни и ее мысли проникали в самые глухие углы Леса по обеим сторонам Реки; серый алчный дух, зарываясь в землю сетью тонких и длинных корней, тянул из нее новую силу и питал ею бесчисленные руки ветвей, жадными пальцами хватающие даже воздух. Ей покорились почти все деревья Леса, от Городьбы до Могильников.
Вдруг Том оставил Лес в покое, и его рассказ поскакал вверх по течению молодого ручья, через водопадики, по пене и пузырям веселой воды, катящейся по старым камням с трещинами, заросшими влажным мхом, по лужайкам с мелкими цветами, до самых Могильников.
Они услышали о Великих Могильниках, зеленых холмах, увенчанных каменными кольцами, глубоких пустотах под курганами. Блеяли отары овец. Воздвигались зеленые валы и белые стены. На высотах вырастали крепости. Сражались между собой Короли малых государств, и огонь юного Солнца отражался в багровых клинках нововыкованных жадных мечей. Победы сменялись поражениями; рушились башни, пылали крепости, и пламя поднималось до небес. Золото копилось в усыпальницах Королей и Королев, закрывались Каменные двери, а над всем этим вырастала трава. Овцы паслись на курганах и щипали траву, а потом снова ничего не было, кроме пустой земли.
Из дальнего Мрака явилась Черная Тень, и кости зашевелились в Могилах. Умертвия бродили в пустотах под холмами, звеня кольцами на холодных пальцах и золотыми цепями в ночном ветре. Каменные кольца на вершинах, давно вросшие в землю, оскаливались в лунном свете, как выщербленные зубы.
Хоббитам стало страшно. В Хоббитшир доходили легенды об Умертвиях из Могильников далеко за Лесом. Но хоббиты не любили их слушать даже возле уютного камина. И вдруг эти четверо сразу подумали о том, что заслоняла от них радость дружественного очага: дом Бомбадила стоит совсем рядом с ужасными Могильниками. Они потеряли нить рассказа и зашевелились, с тревогой взглядывая друг на друга.
Когда они снова стали слушать, Том уже блуждал в неведомых им землях и Незапамятных Временах, когда мир был шире и Море омывало западные берега; а он уходил все дальше, глубже во Время, и пел о древних звездах, под которыми проснулись первые Эльфийские Властители.
Вдруг он замолчал и головой качнул, словно засыпая. Хоббиты заворожено сидели на своих местах, и им казалось, что под чарами слов затих ветер, высохли дождевые облака, сгинул день, и Тьма простерлась от востока до запада, и было лишь темное небо и свет мириадов белых звезд.
Прошло ли утро и настал вечер того же дня, или миновало много дней, Фродо не мог сказать. Он не чувствовал ни голода, ни усталости, только изумлялся. Его окружало молчание неба, и звезды светили в окно. Вдруг он испугался огромной тишины и сквозь изумление и страх проговорил:
— Кто ты, Господин?
— А? Что? — сказал Том, встрепенувшись и блеснув глазами в полутьме. — Ты же знаешь, как меня зовут, — вот и ответ… Скажи, кто ты, один, сам по себе и безымянный?.. Но ты молод, а я стар. Старейший я, вот кто. Запомните, друзья: Том был здесь раньше реки и деревьев; Том помнит первые капли дождя и первый желудь. Он протаптывал здесь тропы раньше Громадин и видел, как пришли невысоклики. Он был здесь раньше Королей и их могил, и Умертвий. Когда эльфы проходили на запад, Том уже был здесь, он был здесь до того, как моря изменили берега… Он знал Тьму под звездами, когда в ней не было страха, — до того, как из-за Пределов Мира пришел Черный Властелин.
Словно тень пронеслась за окнами, и взгляды хоббитов потянулись туда. Когда они обернулись к двери, там стояла Золотинка в ореоле света. Она держала свечу, заслоняя ее рукой от сквозняка, и свет проходил сквозь руку, как луч солнца сквозь белую раковину.
— Дождь кончился, — сказала она. — Обновленные воды бегут с холма под звездами. Давайте смеяться и радоваться!
— Давайте поедим и выпьем! — воскликнул Том. — Долгие рассказы вызывают жажду. И легко проголодаться, если долго слушать, — все утро, день и вечер!
С этими словами он вскочил с кресла, в одном прыжке схватил свечу с камина и зажег ее от свечи Золотинки, протанцевал вокруг стола и вдруг пропрыгал через дверь в коридор и скрылся. Так же быстро вернувшись, он принес большой поднос со снедью и вместе с Золотинкой быстро накрыл стол. А хоббитам было удивительно весело: так хороша и грациозна была Золотинка и так забавно приплясывал Том.
И вместе с тем казалось, что они плетут узор одного танца — не мешая друг другу, из комнаты в комнату и вокруг стола. На столе молниеносно появились блюда и тарелки, еда, питье и свет. Желтые и белые свечи отражались в темной столешнице. Том поклонился гостям.
— Ужин готов, — сказала Золотинка, и тут хоббиты увидели, что платье на ней серебряное, с белым поясом, а туфли словно из рыбьей чешуи. Том был весь в голубом, цвета омытых дождем незабудок, и в зеленых носках.
Ужин был еще лучше, чем предыдущий. Зачарованные рассказами Тома, хоббиты забыли о еде, и, наверное, продолжай он говорить, пропустили бы не одну трапезу, но теперь, когда перед ними был накрытый стол, им показалось, что они неделю не ели. Направив все внимание на важное дело, они довольно долго не пели и даже не разговаривали. Но когда животы у них наполнились, настроение поднялось, их голоса и смех радостно зазвенели.
После ужина Золотинка спела вместе с ними много песен, которые весело начинались на вершинах холмов и мягко скатывались в тишину и молчание, и в молчании они мысленно видели бездонные озера и огромные реки; в них отражалось небо, и звезды в глубине сияли ярко, как алмазы. Потом она, как и вчера, пожелала каждому из них доброй ночи и ушла, оставив их у очага. Но Том, казалось, спать не собирался и засыпал их вопросами.
Оказалось, что он многое знает о них и об их семьях, и почти обо всех событиях в Хоббитшире с таких времен, о которых хоббиты сами почти не помнят. Это их уже не удивило; но он не скрыл, что многое узнал от фермера Мотыля, которого, по-видимому, считал более значительной фигурой, чем они думали.
— Он ходит по земле и чувствует ее пальцами, — сказал Том. — Большой толк в нем есть, и глядит он в оба!
Ясно было, что и с эльфами Том знается, и оказалось, что каким-то образом, наверное, через Гилдора, до него дошла весть о побеге Фродо. Том так много знал и так хитроумно выспрашивал, что Фродо не заметил, как рассказал ему про Бильбо, свои надежды и страхи больше, чем даже Гэндальфу. Том кивал головой, а когда услышал про Всадников, сверкнул глазами.
— Покажи-ка мне драгоценное Кольцо! — вдруг произнес он в середине разговора, и Фродо, удивляясь самому себе, вытянул из кармана цепочку, отцепил Кольцо и тут же протянул Тому. Оно, казалось, расплылось в его большой смуглой руке. Потом он вдруг приложил его к глазу и рассмеялся. Вид был забавный и почему-то тревожный: блестящий голубой глаз в ярко-золотом ободке. Потом Том надел Кольцо на мизинец и поднес к свече. Сначала хоббиты не заметили ничего странного, потом ахнули: Том не собирался исчезать! Он снова засмеялся, винтом подбросил Кольцо вверх — оно блеснуло и исчезло. Фродо вскрикнул, а Том перегнулся через стол и с улыбкой протянул ему его.
Фродо внимательно и с подозрением осмотрел Кольцо (словно оно побывало в руках у фокусника).
Кольцо было то же самое, во всяком случае, на вид и на вес: ибо оно всегда казалось Фродо очень тяжелым, когда он брал его в руку. Но почему-то захотелось проверить. Наверное, хоббит был несколько раздосадован тем, что Том так легкомысленно отнесся к вещи, которую даже Гэндальф считал такой значительной.
Фродо подождал подходящего момента, и когда разговор возобновился и Том рассказывал смешные истории о нелепых повадках барсуков, он незаметно сунул палец в Кольцо. Мерри повернулся в его сторону, раскрыл рот, чтобы что-то сказать, вздрогнул и подавил восклицание. Фродо по-своему обрадовался: Кольцо его собственное, потому что Мерри таращит глаза на его стул, а его, значит, не видит. Он встал и тихо направился от печки к наружной двери.
— Эй, ты! — воскликнул Том, устремляя на него явно видящий взгляд блестящих глаз. — Эй, Фродо, куда пошел? Старый Бомбадил еще не ослеп. Снимай Кольцо, без него твоя рука честнее! Вернись, кончай игру и сядь рядом со мной. Поговорим еще немножко и подумаем о завтрашнем утре. Том расскажет, где дорога, чтобы вам не плутать!
Фродо засмеялся (стараясь не расстраиваться), снял Кольцо и сел на место. Том предсказал им назавтра солнечный день и веселое утро и пожелал надеяться на удачу. Но посоветовал выйти пораньше, потому что погоду в здешних местах даже Том не мог узнать заранее, она иногда менялась чаще, чем он успевал сменить куртку.
— Я не хозяин Погоды, — сказал он. — Ни одному двуногому она не подчиняется.
По его совету они решили направиться из его дома почти прямо к северу, по западному краю Могильных Холмов, — местность здесь была ровнее, и можно было надеяться за день добраться до Большого Восточного Тракта, не подходя к самым страшным Могильникам. Том убеждал их не бояться, но при этом не совать нос куда не следует.
— Идите по зеленой траве. Не шутите со старыми камнями, не заходите в жилища холодных Умертвий. Это позволено лишь сильным, у кого сердце не дрогнет!
Это он повторил несколько раз. Посоветовал обходить Могильники с запада, если уж придется идти мимо них. И заставил выучить песню-призыв на случай, если уж им не повезет и они попадут в беду или неприятности:
Когда они пропели ее всю вслед за ним, он, смеясь, похлопал каждого по плечу, взял свечи и отвел их в спальню.
Глава восьмая. МГЛА НАД МОГИЛЬНИКАМИ
В эту ночь не было никакого шума. Но под утро, то ли во сне, то ли при пробуждении, он и сам не мог сказать, Фродо послышался нежный напев, словно неяркий свет из-за серой завесы дождя; напев зазвучал громче — завеса стала вдруг стеклянно-серебряной, отодвинулась, — и перед ним открылась зеленая земля под лучами встающего солнца.
Видение растаяло, Фродо проснулся. Том уже был здесь, свистел, словно целое дерево, полное птиц; косые лучи солнца падали на холм и в открытое окно. Снаружи все было зеленым и светло-золотистым.
После завтрака, за который они снова сели без хозяев, они приготовились прощаться. На сердце легла тень, хотя трудно было печалиться в такое утро: прохладное, ясное, чистое, под светло-голубым осенним небом. Легкий ветерок нес свежесть с северо-запада. Обычно медлительные хоббичьи пони резво взбрыкивали, фыркали и всем видом выражали нетерпение. Том вышел из дому, взмахнул шляпой и заплясал у порога, желая хоббитам поскорее садиться в седла и побыстрее ехать.
Они отъехали по тропке, начинавшейся за домом и шедшей наискось к северному краю гребня холма. Перед последним крутым участком они спешились и повели пони в поводу, и тут Фродо вдруг остановился.
— Золотинка! — воскликнул он. — Красавица в зеленом и серебряном! Мы с ней не простились, мы ее даже не видели с вечера!
Он так расстроился, что повернул назад, но в это мгновение сверху звонким ручейком скатилась песня.
Там она стояла, на самом гребне, и жестом звала их.
Ее волосы развевались на ветру, блестели под лучами солнца. На росистой траве у нее под ногами играли солнечные блики, и она танцевала, будто плескалась в зеленом ручье.
Хоббиты быстро преодолели последний подъем и, запыхавшись, встали рядом с ней, а когда отдышались, принялись кланяться. Золотинка остановила их и сделала знак рукой, чтобы они подняли глаза и посмотрели вокруг. И вот они стояли на вершине холма и смотрели на широкий мир в блеске утра. Воздух был чист настолько же, насколько он был туманен, когда они так же стояли на лысом холме в Лесу. Сейчас они видели и его между темными деревьями на западе. Земля там вздыбилась множеством поросших лесом холмистых гребней, зеленых, бурых и желтых под осенним солнцем. За ними пряталась долина Брендидуима. На юге, за Ветлянкой, далеко-далеко, словно бледное стекло, поблескивал он, делая большую петлю в болотистой долине и унося свои воды в неведомые хоббитам земли. На севере, где местность постепенно снижалась, за холмами, лежала серо-буро-зеленая равнина, пропадая вдали, словно постепенно растворяясь. На востоке торчали Могильники, конца им не было видно, а совсем далёко на горизонте в небе еле намечались белые зубцы, напоминающие хоббитам о забытых сказках про дальние высокие горы.