Бартоломью заулыбался, вспомнил, поганец, как мы отрывались вчера вечером.
– Я думаю, что вам лучше подождать меня здесь, – мягко, но непреклонно заявила белокурая бестия.
Я собрался было сказать ей, что нам, дабы не скучать, нужно хотя бы отыскать в телике канал с порнухой, а сделать это в Израиле не так просто. Но тут у меня резко и очень сильно закружилась голова, все завертелось перед глазами, и восприятие странным образом раздвоилось.
Я осознавал, что нахожусь в Хайфе, в номере отеля «Дан Кармель», и при этом видел знакомый офис с аквариумом в углу и «портретами» Властителей Древности на стенах.
И посреди этого офиса, вскинув руки к потолку, стоял высокий сутулый старикан с голым черепом. Кожа его была смуглой, глаза – черными, глубокими и злобными, а золотые часы на запястье стоили больше, чем иной автомобиль. И он гулким раскатистым голосом произносил некие слова, грохочущие, тяжелые, вызывавшие шуршащее долгое эхо.
Я не мог понять их смысла, но осознавал, что они относятся ко мне.
Хаим Шоррот, он же Джаван Сингх, он же Ирге О’Дил, находился в амстердамской резиденции Церкви Святой Воды и, судя по всему, деловито и сосредоточенно проклинал меня.
Картинка сменилась, я обнаружил, что вишу в бескрайней черной бездне, и со всех сторон на меня пялятся огромные глаза. Только глаза, без голов или тел, исполинские светящиеся шары гнилостно-зеленого или леденяще-синего цвета, жуткие и пристальные.
Меня закрутило, завертело, как сухой лист в воздушной струе, но я остался на месте. Нечто вроде затянутого на поясе каната удержало меня, и я почти увидел его – тонкая серебристая нить, уходящая куда-то вниз, в бесконечность. Напор ветра усилился, и она задрожала, растянулась, стало ясно, что «нить» состоит из множества сцепленных между собой шестиугольников.
Пара синих глаз приблизилась вплотную, я напрягся, пытаясь разглядеть существо, которому они принадлежат, но не смог. А затем во тьме распахнулась пасть, гнилостно-белая, заполненная кипящей слизью, немыслимо зловонная.
Вот тут мне впервые стало страшно, захотелось ущипнуть себя за руку и проснуться.
Нечто замелькало перед моим лицом, закрутилось золотистое полупрозрачное колесо, исчерканное корявыми символами. Пасть захлопнулась, синие глаза отодвинулись, и я подумал, что колесо мне что-то напоминает.
Но мысль сбилась, в следующий момент я вновь увидел продолжавшего декламацию Хаима Шоррота, а затем обнаружил себя в номере отеля. Бартоломью хлопал меня по щекам, а Ангелика держала в руке стакан воды, и безупречно красивое лицо ее отражало беспокойство.
Не успел я сказать, что все в ажуре, как очутился на изрытой кратерами равнине.
Багрово-коричневое небо нависало низко-низко, а земля была черной, как уголь. Там и сям вздымались столбы кипящей воды, огня или лавы, каждый толщиной с небоскреб. И меж них бродили некие существа, гигантские, искореженные силуэты, похожие на людей, на жаб и на волков одновременно.
Тут пришла боль, сильная, давящая, разрывающая тело на куски.
Терпеть ее было трудно, очень хотелось закричать, но я понимал, что если подам голос, то меня заметят и вряд ли захотят преподнести мне в подарок букет и бутылку шампанского.
Серебристое облако окутало меня, смягчая муки, золотой диск возник под ногами…
Вновь Хаим Шоррот в офисе ЦСВ, наш номер в отеле, Антон и Ангелика…
Передо мной раскинулся город, выстроенный на морском дне, и совсем не людьми. Он напоминал жуткий Р’лайх, в центре которого укрыта гробница Кхтул-лу, но по всем признакам был возведен недавно. Здания выглядели целыми, водоросли росли небольшими пятачками, а не покрывали все сплошным ковром, на перекрестках торчали обелиски из белого камня.
И все же город казался даже не брошенным, а вымершим…
Я разглядел валяющий у одной из стен скелет, очень похожий на человеческий, рядом с ним другой, весь какой-то искореженный. Но тут навалилась неведомая сила, принялась мять меня и давить, и мне стало не до того, чтобы рассматривать «достопримечательности».
Видения являлись одно за другим, величественные и жуткие – город в пустыне, чьи башни были красны, словно кровь, замок на горной вершине, древний и черный, с изморозью на стенах, бурлящее зловонное болото, заполненное хищными тварями, ледяная пустыня и белые фигуры, бесшумно скользящие по сугробам, вонючая слюнявая пасть до неба…
Все это сопровождалось болью в теле и жутким шумом в голове.
Казалось, что «котелок» мой не выдержит и вот-вот взорвется.
Из иллюзорных передряг мне помогали выбраться две вещи – облако из серебристых шестиугольников, принимавшее самые разные обличья, и золотистый диск, остававшийся тем же самым, только менявший размеры. И с каждым разом я все сильнее чувствовал, что первое как-то связано с ребе Ицхаком бен Шломо, а второе – с Печатью, что вроде бы лежала у меня в кармане.
Время от времени я начинал видеть Хаима Шоррота: сначала одного, бормочущего какую-то муть, затем в компании ван Хоэйдонка и еще нескольких типов, отдающего приказы.
Затем меня вышвырнуло в реальность, и я обнаружил, что сижу на кровати в номере и мне жутко хочется блевать.
– Что с тобой? Вызвать врача? – спросил заглядывавший мне в лицо Бартоломью, и голос его прозвучал резко и неприятно.
– Не надо… – ответил я, морщась от эха в собственной башке. – Дайте-ка, я…
Я поднялся на дрожащие ноги и с помощью соратников кое-как доковылял до сортира. Там откинул крышку унитаза и принялся громко и мощно пугать крокодилов, причем меня обильно тошнило черной гадостью, подозрительно похожей на нефть. В какой-то момент даже возникла мысль – не пробурить ли в себе самом пару скважин, чтобы жить безбедно до скончания дней?
– Вроде бы все, – сказал я, когда «извержение» закончилось. – Минералка в баре есть?
Видения больше меня не смущали, в голове не шумело, но чувствовал я себя крайне паршиво. Одолевала слабость, какая бывает, когда отходишь от высокой температуры, башка кружилась, и при малейшем напряжении выступал холодный пот. Плюс что-то не так было со слухом – на самой грани слышимости я улавливал басовитое негромкое бормотание, непонятно откуда исходившее.
– Ты отравился? – спросила Ангелика, когда Антон притащил пузырь с минеральной водой, и я опустошил его чуть ли не одним глотком.
– Не думаю, – сказал я. – Уф, спасибо… Это наш лысый «друг» попытался меня погубить… Уж не знаю, откуда он проведал, что я был в амстердамском офисе ЦСВ, разве только от той щупальцеватой хари, что из аквариума торчала. Но в общем и целом он меня проклял.
– Ну надо же… – протянул Бартоломью. – А почему нас не проклял?
– Я думаю, что магически наследил там только я – размахивал Печатью и все такое. Кроме того, Шоррот запомнил меня еще по Москве, а вас обоих он никогда не видел. Поэтому и решил расправиться с главным врагом, – я попытался гордо распрямиться, хотя сделать это, сидя на краю ванны и дрожа от слабости, не так просто. – Но у него ничего не вышло!
– Почему, интересно? – тихо спросила наша шпионка, разглядывая меня с таким любопытством, словно она была энтомологом, а я – пришпиленной на иголку и готовой к засушиванию редкой бабочкой.
– Могу ответить совершенно точно, – сказал я. – Это помог ребе, чтобы никогда не вылезла его борода… Он обещал молиться за нас, и слово сдержал. И еще потому, что я таскаю при себе цацку с мерзкой физиономией на одной стороне. Спасибо одному худреду с фотоаппаратом, некогда отыскавшему ее в прибрежных кустах.
И я продемонстрировал кругляш из бледно-желтого металла.
– И ты думаешь, что силы того и другого хватило на то, чтобы уберечь тебя от проклятия Шоррота? – Ангелика, судя по скептическому виду, вовсе не была убеждена.
– Чтобы уберечь – нет… – я встал и картинно пошатнулся. – Но чтобы сохранить мне жизнь и ясность рассудка – да. Если хочешь, можешь поискать другое объяснение, а я пойду, часиков на пять приму горизонтальное положение.
Я добрел до кровати, разделся и вырубился, едва успев натянуть на себя покрывало.
Разбудили меня самым жутким образом – что-то запиликало в самое ухо.
Еще не открыв глаз, я подумал, что злобный лысый колдунец изобрел для меня новую пытку, но затем сообразил, что это всего-навсего зазвонил сотовый. Понятно, что вчера ночью я и не подумал о том, чтобы выключить его или перевести в бесшумный режим.
– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, нащупал зловредный аппарат и приложил к уху. – Да?
– Привет, Пат, – сказали из мобилы по-английски приятным мужским голосом.
– Привет, – ответил я. – А ты кто?
– Это Харальд Иверсен. Помнишь меня?
– А, конечно… – тут я начал потихоньку просыпаться, и в мозгу зашевелились первые жиденькие утренние мысли. – Как такое забыть? Рыбалка в Тронхейм-фьорде и все такое.
Харальд Иверсен – наш человек в Норвегии, он журналист, работает на местные издания, на европейские и заодно выполняет поручения журнала «Вспыш. Ка» и лично нашего шефа.
Харальд Иверсен – наш человек в Норвегии, он журналист, работает на местные издания, на европейские и заодно выполняет поручения журнала «Вспыш. Ка» и лично нашего шефа.
Познакомились мы с ним два года назад, когда я проводил отпуск в стране фьордов. На рыбалку тогда съездили отлично, не поймали ничего, но зато выпили три бутылки привезенной мной водки, перемежая ее жутким местным пивом. Тут выяснилось, что Харальд – мужик что надо, что он даже пьяный может управлять катером и внятно разговаривать с полицейскими.
– Ну да, рыбалка, – несколько натянуто подтвердил норвежец. – Я с позавчерашнего дня работаю над вашим проектом. Мистер Арнольд прислал мне материалы, дал задание и велел ждать тебя. Так вот я хотел узнать, когда ты будешь? Я сейчас в Бергене, и тебе лучше лететь прямо сюда.
– Так… – Я разлепил веки и оценил обстановку: за окном светло, «экстра бед» Ангелики заправлена, а из душа доносится плеск воды. – Наш маленький революционный отряд имени Арнольда Тарасыча сейчас в Хайфе, но тут нас вроде бы ничего не держит. Думаю, что доберемся до вас сегодня, в крайнем случае – завтра. Давай, я тебе перезвоню.
– О'кей, – сказал он, и на этом разговор закончился.
– Эй, Антон! – позвал я замогильным голосом. – Ты спишь?
– Нет, ваш разговор слушаю. Что, пора вставать?
– Ты на диво догадлив, юный падаван, – я откинул покрывало и спустил ноги на пол. – Подъем!
Слабость, как быстро выяснилось, никуда не делась, но я был рад и тому, что меня не тошнит и в черепушку не лезут дурацкие видения. Я быстренько залез в Сеть и забронировал три билета до Бергена – не на прямой рейс, а с пересадкой все в том же Франкфурте.
Перезвонил Харальду, велел ему встречать нас с оркестром и цветами.
– Мы куда-то летим? – спросила Ангелика, появившаяся из душа как раз в тот момент, когда я положил трубку.
– Туда, куда мы и намеревались, – в Норвегию. В «Бен-Гурионе» нам надо быть через два с половиной часа, так что собирайтесь и вызывайте такси, – и, поднявшись на подрагивающие ноги, я отправился в ванную.
Отражение в зеркале повергло меня в ступор: бледная вытянувшаяся физиономия, темные круги под глазами, на лбу и висках – мелкие царапины, волосы торчат клочьями, на носу – большой прыщ.
Не иначе его наколдовал злобный Хаим Шоррот.
«И это я?» – подумал я уныло и потянулся к бритве.
Бритье помогло примерно так же, как мертвому – клизма, но после завтрака с большим количеством кофе я стал выглядеть немного лучше и почувствовал себя бодрее. Мы погрузились в такси с водилой-арабом и под аккомпанемент льющихся из магнитолы заунывных мелодий типа «палка-палка, два струна, я хозяин вся страна» помчались на юг, к Тель-Авиву.
В «Бен-Гурионе» с нами вновь обошлись довольно немилосердно, и в этот раз больше всего досталось мне. Увидев мою бледную и слегка перекошенную физиономию, погранцы решили, что перед ними либо наркоман, либо террорист, и принялись радостно меня досматривать.
К их большому разочарованию, не удалось обнаружить ни грамма кокаина, ни килограмма тротила.
– Счастливого полета, – без всякого дружелюбия пожелали мне напоследок.
– А вам счастливо оставаться, – ответил я, чувствуя себя как после визита к проктологу.
Надежды подремать в самолете разбились вдребезги, едва мы уселись в кресла. В салоне обнаружилось множество еврейских мам и пап с не менее еврейскими детьми в возрасте от года до пяти. Дети эти принялись дружно орать, плакать, хныкать и канючить, и мне в голову закралась мысль о том, что ночные видения были не такими уж и кошмарными.
Куда мерзким древним богам и их шизанутым поклонникам до избалованных киндеров?
– О боги, я больше не могу, – с чувством сказал Бартоломью, когда где-то над Грецией ребенок на сиденье позади нас заверещал так, словно ему в зад воткнули спицу. – Жаль, что на борт не дают пронести хотя бы баллончик с нервно-паралитическим газом!
– Детей надо любить, – ханжеским тоном заявил я. – Они – цветы жизни, и все такое… Особенно если ты собираешься завести семью. Семья без детей – деньги на ветер и перевод продукта.
Антон посмотрел на меня, точно принципиальный девственник на рекламу публичного дома, и гордо отвернулся.
Да уж, про семью чья бы корова мычала, а моя бы молчала…
В прошлом году я едва не женился, но, к счастью, одумался за неделю до свадьбы и поспешно все отменил. Результатом стало несколько истерик моей неудавшейся половины, разрыв отношений, некоторые финансовые потери, а также стойкое убеждение, что Александру Патриарших еще стоит пожить холостяком.
Дети орали, мамы и папы не особенно ретиво их успокаивали, самолет летел.
Во Франкфурте мы вмазали по паре кружек пива рядом с памятником Гёте и пересели на рейс до Бергена. Тут публика оказалась иной – сплошь немецкие туристы, решившие поглядеть на фьорды – седовласые бюргеры с фотоаппаратами и их толстомясые фрау.
Ангелика в такой компании должна была чувствовать себя как дома.
Ну а я получил возможность немного подремать.
В аэропорту «Флесланд», что расположен неподалеку от Бергена, мы приземлились в шесть вечера по местному времени. На выгрузку и паспортный контроль ушло еще полчаса, а затем мы оказались в зале прилета. И почти тут же я увидел Харальда Иверсена – не увидеть его сложно.
По виду коллега – типичный норвежец, два метра ростом, спортивный, белобрысый, с розовым добродушным лицом и голубыми глазами. По характеру – типичный скандинав, спокойный, выдержанный и на наш, русский взгляд, немного заторможенный.
– Эй, Харальд! – завопил я. – Мы здесь!
Но тут он и сам нас заметил, приветливо взмахнул ручищей и двинулся навстречу.
– Привет-привет, – пробасил Харальд и застенчиво улыбнулся. – Рад встрече.
– Это Антон, а прекрасную даму зовут Ангелика, – представил я спутников. – А где оркестр и цветы?
Коллега нахмурился, пытаясь сообразить, о чем речь, потом уловил, что это все шутка, и заулыбался вновь.
– Извини, не смог организовать, – сказал он виновато. – Но машина ждет, и места в гостинице я забронировал, как ты и просил.
– Учитывая прошлые заслуги, мы тебя прощаем, – смилостивился я. – Но в следующий раз чтобы без цветов и оркестра не появлялся. А для Антона еще и хлеб-соль обеспечь. В смысле, селедку с овсянкой.
Подобный юмор оказался для Харальда непосильным, но он решил на нем не заморачиваться. Мы залезли в черный «Лендровер» и поехали на северо-восток, в сторону Бергена.
Пока добирались, коллега поведал о своих проблемах и достижениях.
Получив от шефа материалы и задание по поводу Церкви Святой Воды и Ирге О’Дила, Харальд несколько озадачился – о первой он никогда не слышал, со вторым пару раз сталкивался, но ничего толком не знал. На то, чтобы изменить ситуацию, пришлось потратить сутки напряженной работы и задействовать связи в самых разных учреждениях Норвегии.
– Представь, мне пришлось разыскать одноклассника, что ныне служит в пограничной охране, – рассказывал коллега. – Потревожить министерство внутренних дел, министерство экологии и туризма, ассоциацию импортеров промышленных товаров и даже бизнес-гильдию Тронхейма.
Зато узнал Харальд много интересного.
К собственному удивлению, он выяснил, что Ирге О’Дил является фактическим хозяином целого острова в одном из фьордов – ситуация, совершенно непредставимая в столь демократическом государстве, как Норвегия! Понятное дело, что наш лысый «друг» его не купил и не захватил силой, но сумел каким-то хитрым образом получить кусок земли в долгосрочную аренду.
– Представь, у него там своя охрана, причал, даже вертолетная площадка. Официально это оформлено как «исследовательский центр», и юридически все сделано аккуратно и грамотно. Там бывали правительственные комиссии, все проверили и ничего предосудительного не нашли.
– Представляю, – мрачно отозвался я. – А оружие ему нужно для экспериментов. Комплекс береговой обороны, минометы, винтовки, патроны и всякая прочая «научная» шняга.
– Ну, точно, – кивнул Харальд. – Но на этот остров, Фьярой, мы позже взглянем. А Церковь Святой Воды имеет отделения по всей стране, от Кристиансанда до Тромсё, и главное – тут, в Бергене. Конечно, напрямую к ним я не пошел, однако кое-какую информацию раздобыл…
Но тут мы переехали мост Пуддерфьордс, оказались непосредственно в Бергене, и коллеге пришлось сосредоточиться на вождении. Улицы в столице Западной Норвегии узкие, так что водиле, если он не местный, запутаться и свернуть не туда проще, чем высморкаться.
Пара-тройка поворотов, и мы остановились у четырехэтажного красного здания с вывеской «Ambasseduer Hotel».
– О нет, только не это, – сказал я.
– Что, плохая гостиница? – насторожилась Ангелика.
– Нет, хорошая, да только на первом этаже – бар, где тусуются местные футбольные фанаты. И орут они так, что в номерах, расположенных на втором, по уик-эндам тихо не бывает.