Даже у нас в стране, в нашей легкой промышленности, нашлись люди, сумевшие понять мою идею. Но мне уже было тесно. Я почувствовала себя мотыльком, летящим на огонь. Мне хотелось в мир. Я знала, насколько повышаются продажи моделей, показанных мною, и хотела предложить свое мастерство кутюрье западного рынка. Я мечтала найти человека, умеющего создавать одежду для украшения не избранных, а для любой женщины, приходящей на показы. Я хотела найти человека, который оценил бы мой подход к показу, работать совместно с ним, подавать ему идеи, как сделать принцессу из любой Золушки. В конце концов, ведь и сама я стала из Золушки принцессой.
В общем, мне захотелось учиться за рубежом. В то время шли переговоры с известным лондонским Домом моделей о стажировке русских манекенщиц. Все еще было зыбко и неопределенно, но мне очень хотелось попасть хотя бы в списки стажерок.
Тогда я и начала понимать, как неторопливо расходятся берега нашей со Стасом жизни. Чувство мое к нему не менялось, он по-прежнему был лучшим другом, самым верным и самым близким, но отказаться от своей безумной идеи я не могла. И это несмотря на его неподдельное участие и внимание! А его смешные и трогательные подарки на все праздники! Любовно обставленная – в основном им – квартира… Все это и множество других мелочей, свидетельствующих о его любви, вместо того чтобы радовать, становилось мне в тягость.
А тут еще дети… Хоть мое женское время и шло, мне казалось, что еще слишком рано заводить ребенка, так что кое-какие «неполадки» в моем организме меня тогда не слишком огорчили. Но, видя, как расстраивается Стас, я не возражала против курса лечения. Из клиники я постоянно звонила в студию, чтобы держать под контролем «выездной» список. Я честно соблюдала режим. Но в итоге мы так и не добились желанного для Стаса результата. Вот тогда я поняла, что это самый серьезный довод в пользу нашего расставания.
Зарубежная стажировка все-таки стала реальностью. Мои грандиозные планы были близки к осуществлению. Эх, мушкетеры, ну кто же мог мне сказать заранее, что все так получится? И что я никогда не смогу забыть лицо Стаса, такое, каким оно было в последний день перед моим отъездом. Лицо настоящего мужчины и большого спортсмена, который так и не смог добраться до самого важного в своей жизни рекорда…
Глава 15 «Мисс Джин Броди…»
Это ведь именно ты, Кирилл, в свое время приобщил нас к самым интересным переводным книгам. А новинки в журнале «Иностранная литература» – помнишь? И это ведь именно там я прочла незатейливую повестушку о незамужней двадцатипятилетней училке английского по имени Джин Броди. Повестушка давно забылась, а мисс Джин Броди так и осталась в памяти. Она любила повторять, что она чертовски мила и как приятно ей осознавать себя «в самом расцвете лет». И название повести было «Мисс Джин Броди в расцвете лет».
В повести было буквально описано мое самочувствие во время отъезда. Мне ведь и исполнилось в тот год двадцать пять. До слез жаль было Стаса и его потерянную любовь, мучительно жаль было всего нашего окончательно распавшегося содружества. Я оставалась совсем одна. Одна в незнакомой стране, без дома, без близких, без нашей четверки. И все же я несла в душе радость и устремленность к какой-то долгожданной и уже недалекой цели! Впервые я чувствовала себя свободной, никому не обязанной, уверенной и красивой. Словом, я была на прямом пути к главному в моей жизни.
И внутренний голос пел во мне именно об этом, и в этом заверяла меня невидимая цепь событий и, словно сама собой, притягивала ко мне нужные обстоятельства и нужных для моего успеха людей. Не удивляйтесь, что я так много говорю о себе – такой я и была в то время, немного зацикленной на себе и своих свершениях, как в стихах любимого Гумилева, тоже верившего, что «жизнь – его подруга, коврик под его ногами – мир!».
Мне до сих пор кажется, что в Лондоне в то время никогда не было дождя. В душе у меня сияло солнце, и солнце должно было сиять вокруг! Нас, «обменных» стажерок из России (тогда еще СССР), поселили в крошечной гостиничке на Бейкер-стрит, той самой, где неподалеку находится знаменитая квартира Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Странно, только теперь мне пришло в голову ее русское название – улица Бакалейщиков. Самая обычная узкая лондонская улочка. В Лондоне мы провели всего три дня с участием в шести показах, где, конечно, я имела успех. После этих показов некоторые из нас остались в Лондоне, а другим пришлось сразу отправляться обратно. На Западе ценили и время, и деньги.
Но даже за эти три дня я ухитрилась самостоятельно, пользуясь разговорником и картой, посетить самые известные места: разумеется, квартиру Холмса, которая, правда, ничем мне не запомнилась. Затем побывала в галерее восковых фигур мадам Тюссо. А вот эта галерея меня совершенно поразила. Сначала исторические красавицы, например французская фаворитка короля мадам Дюбарри, спавшая в кружевном пеньюаре на кушетке. А под конец привели в ужас и остались в памяти до сих пор страшные камеры со всякими маньяками и убийцами. Особенно запомнилась воспроизведенная во всех деталях сцена казни известного преступника на электрическом стуле, повторявшаяся каждые несколько часов, вплоть до фонограммы ее записи… Казнь поразила меня своей равнодушной жестокостью, а ее воспроизведение – отсутствием цели: зачем «оживлять» и самих преступников, и их страшную смерть? Или это была просто прихоть старушки Тюссо, и здесь добившейся кинематографической зрелищности? И уж совсем не произвела на меня впечатления длинная галерея политических деятелей.
На следующий день, уже уверившись в неплохом знании английского и во власти своей внешности над молодыми лондонскими полицейскими, я без труда нашла Британский музей. Он был так велик, что даже за неделю осмотреть все залы не представлялось возможным. Поэтому я ограничилась самым интересным – посмотрела экспозицию древнеегипетского искусства, то есть украденные у египтян исторические сокровища и бесценные египетские мумии. Самым запоминающимся для меня в тот раз оказались какие-то иностранные, видимо, японские или китайские, узкоглазые детишки. Устав от долгой экскурсии, они непринужденно расселись прямо на ковре, но не шалили, а занимались делом – пытались зарисовать в альбомах сказочные древности. Да, такого в наших музеях и вообразить невозможно. А жаль!
В последний день я покаталась на двухэтажном автобусе, прошлась под деревьями Гайд-парка, где в этот день почему-то никто ничего не проповедовал, побывала в самой большой библиотеке, где меня удивило нечто, никак с книгами не связанное. Прямо на моих глазах два полисмена выгнали из читального зала молодого человека, по виду бомжа или хиппи. И несмотря на то что был он нечесан и грязен и явственно издавал запах мочи, мне запомнилось его лицо – не испитое, не грязное, а, напротив, чистое и радостное, с открытой смущенной улыбкой и живыми синими глазами, как будто у принца из повести «Принц и нищий».
А потом нас перевезли в Оксфорд, где нам предстояло еще две недели напряженной работы, а дальше – либо заключение контракта, либо опять же дорога восвояси.
Странно, но в Оксфорде, как и в Лондоне, я не помню ни одного дождливого дня, хотя, как говорили, то лето выдалось дождливым. Показы мои прошли успешно. Я начинала всерьез ощущать свою власть над мужчинами. У меня зрела цель – найти кутюрье, которому я смогу растолковать свое отношение к одежде, который сумеет понять и поверить в меня, и вместе мы явим миру модели, легкие и удобные. Женщины увидят в них себя самих, а не модель. Одежда словно сольется с ними, и мы уйдем наконец от помпезного эпатажа, за который светские дивы платят целые состояния. И все ради глупого престижа, а не ради молодости и красоты.
Близость цели наполняла меня радостью. Мне радостно было вдыхать влажный оксфордский воздух, бродить по окрестностям возле древних англиканских церквушек и здороваться со служанками у дверей двухэтажных домиков с узким палисадником перед каждым.
Однажды я даже попала на субботнее чаепитие уважаемых прихожан местной церкви. Меня приняли очень радушно и завалили адресами для переписки.
Правда, дотошные англичане вовсе не спешили заключать с нашими агентствами контракты. Во-первых, у них хватало и своих моделей. Особенно хороши были девушки с примесью индийской крови, если природа одаривала их белой кожей и модельным ростом. Во-вторых, мешали сложности с оформлением документов на выезд из Союза. И уж тем более ни в нашей компашке, ни в среде английских красоток не было в обычае лично знакомиться с кутюрье или высказывать какие-либо собственные идеи. Так что я даже не заикалась о своей мечте, скромно помалкивала, но твердо знала, что и события, и люди уже складываются для «мисс Джин Броди» самым затейливым и благоприятным узором…
Вот тогда-то и появился мистер Сименс.
Вот тогда-то и появился мистер Сименс.
Появился так незаметно и так естественно, точно всегда был рядом. Именно так мне и казалось.
Помню два первых оксфордских показа, на которых он сидел в первом ряду. Девчонкам казалось, что «доцент», как мы его тогда окрестили, запал на свою соотечественницу – высокую, рыжеватую и миловидную Нэн Уилсон. Так казалось и мне. До тех пор, пока я, проходя по подиуму, «по языку», как говорили мы между собой, случайно не заглянула прямо ему в глаза.
В этот день он ждал меня у выхода с таким огромным букетом роз, что я даже засомневалась, поместится ли букет в моей маленькой комнатушке в пансионе. Сименс сразу предложил мне это проверить, и мы поехали ко мне. А на следующий день – к нему в гости. Так и заварилась вся эта каша. Где-то через две недели в маленьком Оксфорде, городке, как мне показалось, размером не больше средней российской деревни, все уже знали, что за приезжей русской моделью ухаживает молодой, состоятельный и перспективный сотрудник кафедры лингвистики. Ухаживал Сименс основательно и у всех на виду, полностью лишив шансов и Нэн – мою подругу, – и некрасивых перезрелых дочек коллег по кафедре. Мне же это знакомство показалось удобным и ни к чему не обязывающим.
Глава 16 Семейный очаг
Итак, повторяю, знакомство это меня вроде бы ни к чему не обязывало. Это я для себя и, в особенности, для Дика определила сразу. Он мне совсем не нравился. Хорошо еще, что не был отвратителен. А ведь Сименс был не только сравнительно молод – всего лет на десять старше нашей «лиги», – он был весьма богат и, без сомнения, красив.
Красив, как многие полукровки. Высокий, тогда еще худощавый, светлокожий, светлоглазый и иссиня-черноволосый. Но дело было даже не в том, что я всегда сторонилась плейбоев и красавчиков. И не в том, что его красота казалась мне по-женски мягкой и чересчур миловидной. Нет! Совсем в другом. Просто так же, как мы с вами, вместе и по отдельности, чувствовали между собой особую близость и родство, так же и с Сименсом я остро ощущала разность, чуждость и, разумеется, холодное равнодушие. Как же тогда получилось, что именно он стал моей опорой и спутником в жизни? Не знаю, смогу ли, но постараюсь объяснить – слишком много я сама думала об этом и старалась найти причины.
Сименс действительно целиком погрузился в мою модельную жизнь. Присутствовал на всех показах, бешено аплодировал, вручал мне огромные букеты, выделявшие меня из стайки девушек-моделей. Он познакомился и легко сошелся с нашими администраторами. А потом и с руководством модельного дома, добиваясь самых выгодных для меня условий. Даже внутри нашей группки он перезнакомился со всеми и сумел поставить меня в такое положение, что я вскоре оказалась выше всяческих дрязг, сплетен, интриг, мелких и крупных пакостей. А кто никогда не мечтал об этом? Мне было также вполне удобно переехать к нему, в добротный двухэтажный английский особнячок, напичканный последними новинками техники и полный прислуги.
Я прижилась у него на первом этаже и старалась во всем поддерживать память его матери – прелестной и несчастной индийской красавицы, судя по фотографиям чем-то неуловимо похожей на меня, как старшая сестра. Мне были приятны его открытое поклонение, его щедрость и преданность. И все же что-то заставляло меня тянуть со свадьбой до последнего. И я тянула до тех пор, пока на пятую годовщину знакомства Дики не вывез меня в Лондон и не заверил у нотариуса, в присутствии официального представителя, договор с фирмой «Макс Мара», где черным по белому был прописан пункт о совместной разработке фирменной линии в одежде и моем участии в создании новых моделей!
Такого я не ожидала даже от Дики. Даже от Дики, сумевшего стать незаметным и необходимым, как косметичка в сумке. Даже от Дики с его мало в чем ограниченными материальными возможностями. Мне показалось, что начинаются главные события в моей – нет, теперь уже нашей – жизни. В тот день я дала Ричарду согласие стать его женой.
Правда, вечером в лондонской гостинице, расчувствовавшись от шампанского, я выплакалась на полную катушку. Мне почему-то вспомнились испуганные и несчастные глаза Лакшми-рани на каминной фотографии. А ночью, уже в объятиях Дики, уж совсем некстати привиделся песчаный карьер возле Малаховки, Стас, летящий вниз с обрыва, и Кир на качелях. А я почему-то не качалась рядом, а будто бы проезжала мимо и смотрела в окно поезда, и все дальше и дальше от меня становились ваши веселые лица, а потом и маленькие смешные фигурки…
Мы совершенно не торопились со свадьбой. В Англии, слава богу, это торжество готовят обстоятельно. Следовало известить всех родных, близких и дальних, благо Сименсов осталось раз, два и обчелся. Не решен был вопрос и с вероисповеданием, из-за чего я с радостью отказалась от церковного венчания. Следовало предусмотреть «медовый отпуск», следовало утрясти рабочий график мой и Дики, купить билеты в свадебное путешествие, наконец! И я не очень-то придавала значение появившимся в прессе сожалениям о том, что «мисс Миленина, сделав прекрасную партию, не планирует, по-видимому, продолжения своей действительно звездной модельной карьеры!». Мне думалось, что так будет еще интереснее: сначала как будто бы уйти, а потом, отгуляв «медовый отпуск», неожиданно объявиться с сенсационным контрактом «Макс Мара» в кармане!
Тогда-то ты и объявился в «нашей» Англии, Кир. Ты приехал как раз на мой девичник, устроенный накануне свадьбы, и произвел фурор среди моделей. Как же, сразу два таких красавца, и оба так романтически влюблены!
Я всегда знала, что ты влюблен, Кирюха! Я знала, что вы, все трое, давно были влюблены в меня. И это почему-то не приводило к агрессии и соперничеству между вами. Наверно, потому что никто из вас не верил, что сможет меня добиться. А для меня эта дружба и любовь стали спасением, самым ценным, что у меня было. Выбрав Стаса, я потеряла вас двоих, но только на время. А стоило мне в кого-то влюбиться – и я потеряла бы вас навсегда. Может быть, поэтому я и не искала свою любовь. Я хотела сохранить только вас – я осталась там, на скамье под густыми елями, где никакое время не сотрет букв «М+В», «М+К», «М+С». Никогда!
Я удрала с девичника, и мы с тобой поехали к тебе в гостиницу – в такой же скромный домик-пансион, как тот, где я начинала модельную карьеру в Англии. Ты показался мне таким заматеревшим, уверенным в себе, таким по-настоящему, по-мужски красивым, каким никогда не светило стать моему будущему мужу. А я была в такой растерянности, мне так страшно стало подниматься на самую высокую свою вершину, так захотелось быть маленькой, и слабой, и беззащитной – такой, какой можно быть в детстве.
И мы смотрели фотографии, и целовались до утра, и все, конечно, у нас было, и я в первый и в последний раз в Англии чувствовала себя свободной и счастливой!
А когда утром ты вышел проводить меня до моего семейного пристанища, к нам уже направлялся мой будущий муж, такой же улыбающийся и лощеный, как всегда. И ты еще не знал его по-настоящему, поэтому принял все это за чистую монету. А я знала. Делать было уже нечего, но весь день, в мэрии и на свадебном торжестве, я боялась приблизиться к тебе и лишний раз взглянуть на тебя. В тот день я впервые увидела, каким может быть истинное лицо моего мужа, и задумалась над грустной улыбкой Лакшми-рани на фотографии…
А ты, видимо, решил, что все это было для меня игрой, приятным времяпрепровождением. Ты снова остался отвергнутым, и гордость не позволила тебе показать своих настоящих чувств. Весь день ты смеялся, шутил, рассказывал о своем будущем репортаже. И – неожиданно уехал. В тот же день, вечером. Хотя планировал провести здесь неделю.
А Сименс успел-таки ядовито пошутить при тебе о скором прибавлении нашего новоиспеченного семейства…
Правда, пошутил он в итоге сам над собой. А твой репортаж оказался во всем правдивым.
Ровно через девять месяцев, как и положено природой, семейство действительно прибавилось. Чтобы проверить свои подозрения, Сименс целый месяц после свадьбы не провел со мной ни одной ночи. А правду я знала и без него. Родилась твоя дочь, Кир, Елизавета Кирилловна Сотникова, в миру Элизабет Сименс. И об этом не знал никто, кроме меня и моего мужа…»
Тут я невольно ахнул и прикрыл глаза. Но не в моих силах было оторваться от написанных Майкой строчек.
«И дальше, всю нашу совместную жизнь, я с переменным успехом пыталась убедить его в обратном. Искала в ней сходство с Диком и его родными, благо в родне встречались и темные, и светлые. Красоту с удовольствием приписывала Лакшми-рани. В характере – а девочка проявляла характер! – выискивала его черты. Дик хотел верить мне. Но с детства он так боялся предательства, что, допустив один раз такую мысль обо мне, выпустил джинна из бутылки. Джинна ревности и подозрительности.
Мы жили в богатстве и в показной взаимной любви. Но его подозрения душили все наши, даже самые благие, намерения. Я начала бояться мужа так же, как в раннем детстве боялась скандальную Женьку. Боялась не за себя – тогда мне казалось, что Сименс любит меня по-прежнему, – а за маленькую Бесси. Девочка еще не могла говорить, когда я заметила, что и у нее он вызывает страх: Бесси боялась оставаться с ним и жалостно цеплялась за меня, когда мне приходилось куда-либо уйти. Я просила нянек следить за Диком и удивлялась, видя, как он молниеносно увольнял всех тех, с кем мне удавалось наладить взаимопонимание. Конечно, тут уж мне стало не до карьеры. Как и предвидели репортеры. Теперь я, представляясь молодой и счастливой матерью, давала интервью о том, что предпочитаю карьере модели спокойную, размеренную семейную жизнь. Если бы вы знали, как далека эта жизнь была от спокойствия и размеренности!