– В то время как раз перед очередными выборами в Думе опять поднялся вопрос о легализации проституции, о правах секс-меньшинств и тому подобная «популизма». Забродин с учетом своего холостяцкого положения и интереса к женскому полу получил задание отыскать самую больную точку в этих вопросах и накопать что-нибудь «из ряда вон». Теперь мы вспоминаем, что вроде бы ему это удалось. Но что? И еще: в понедельник слинял ты. В среду Забродин собирался скинуть мне «завязку» материала, как он говорил. Но на работе в тот день не появился, по электронной почте тоже ничего не прислал. Меня это даже задело – думала, что за материалом охотятся конкуренты, хотят перекупить его у Деньки. Думала, он выйдет на связь тайно. Словом, неделю я прождала сигнала. Наши знали, что Заброда работает по заданию, так что никто его отсутствию не удивлялся. Решили даже, что он оказался каким-то образом втянутым в твою историю. И только в следующую среду мы зашевелились. Дома никто не отвечает. Мобильник заблокирован. Тут нас проняло наконец по-настоящему. Я даже попросила наших ребят ненавязчиво поинтересоваться в ОВД, с которым они контачат, как быть в таком случае? Ведь близких-то у него здесь нет!
Неофициально нам ответили, что заявление о пропаже в этом случае не примут раньше двух недель, и то – от родственников. У Деньки, ты знаешь, жива только младшая сестра, да и та где-то в Губахе. Пока мы ее разыскали, пока она выслала заверенную заяву – время и пролетело. А тут, слава богу, и ты объявился. Две такие потери мне не пережить…
Мариша чуть опустила голову, но я заметил отблеск улыбки, так молодившей ее лицо. И понял, что больше никогда не смогу отказать этой женщине в любой помощи и участии – именно за то достоинство, с которым она всю нашу с ней ситуацию принимает. Мне захотелось обнять ее и уверить, что любящих меня людей во всем свете раз-два и обчелся, так что каждый – Бесс, Колян, Венька, она, да, может быть, мать Стаса, Антонина Петровна, для меня на вес золота.
Но, как и всегда, я застеснялся открытого проявления чувств и постарался скорее перевести разговор на сугубо деловую основу:
– Последний раз мы пообщались от души на том самом мальчишнике. Мы и собирались-то как раз у Дэна, на Нагорной. Ребята тогда еще шутили, что от Дэна ровно сто метров до дома моей мамочки. «Нейтральная полоса», которую я не перехожу годами. Ты ведь знаешь, с женой он давно разбежался. Погоди-ка, погоди… И как раз тогда Заброда намекнул, что вроде бы намечается перелом в его холостяцкой жизни. Он еще настойчиво просил меня не проговориться моей благоверной!
Мариша вопросительно посмотрела на меня.
– Ты знаешь, ведь бывшая жена Деньки и бывшая моя жена – подруги! Дружили еще с института, учились в параллельных потоках. Прямо неразлейвода! Где-то я даже слышал сплетню, будто Денькина Ирка и подсиропила мою – поймать меня «на живца». Причем «живца», прости, Мариш, – не моего происхождения. А мне тогда было все равно, да и жаль ее стало. Я и притворился, мол, поверил, что ребенок мой. Девка теперь уже замужем, а правды даже моя мать не знает. Ругает, что не уделяю дочери внимания – якобы из-за этого мы и с женой развелись. А мы с моей Элькой только и вздохнули после развода. Есть дочь, есть отчим, и можно больше не врать друг другу.
Что-то я разоткровенничался сегодня. Сказывается временная изоляция под крылом Ерохина. Я остановился, заметив, как резануло Маришу словечко «моя» в отношении к другой женщине. Хотя в наших отношениях с Элькой все всегда было, как в песне: «Течет ручей, бежит ручей, и я ничья, и ты ничей…» Деловой союз, в котором мы оба спрятались от людского любопытства: она – по поводу нежданной беременности, я – по поводу подозрительного равнодушия к женскому полу. На самом деле Элька так и не смогла избавиться от чувства к настоящему отцу дочки, а во мне даже комендантша Раиса Петровна вызывала симпатии больше, чем самые красивые сокурсницы. И дело тут было, конечно, не в девушках, а в густых красковских елях и инициалах, вырезанных ножом на деревянном столе: «К+М». От этого не оторвать мое сердце…
Но это я так, в сторону…
– Давай-ка вернемся к Дэну. Когда, говоришь, он пропал?
Мариша закурила, откинулась в кресле, припоминая…
– Нам казалось, что сразу после твоего ухода с этой девчонкой. А на самом деле его хватились в четверг, тридцатого, когда он должен был отправиться готовить репортаж о праздновании Дня знаний. Тридцать первого в мэрии полным ходом шла подготовка. Помнишь, я еще тебя уколола этим в момент твоего ухода?
– Помню, как ни странно! Но День знаний – тема хоть и расхожая, но мелкая. Вряд ли Денькин репортаж мог серьезно ущемить чьи-то интересы. Разве что он раскопал жуткое вредительское книгосожжение в День знаний прямо на Красной площади. Да и тогда еще надо доказать причастность властей или кого-то там еще к такому акту вандализма. И слишком все это мелко, сиюминутно. Припомни, а не разрабатывал ли Дэн какую-то глубокую тему? Серию репортажей, что ли? Не затрагивал что-то больное, опасное?
Мариша покачала головой:
– Заданий таких у него не было. Но вообще Дэн любил всякую чернуху, жареные факты, обожал стряпать статейки о проституции, о бандах уличных малолеток… Но не сопляки же его похитили, ей-богу!
В тот раз мы с Маришей так ни до чего не договорились. Ни поведение Дэна – самое обычное в дни перед исчезновением! – ни тематика его последних статей, ни записи в его настольном блокноте не дали нам ни единой зацепки.
По пути домой мысли мои были уже далеко и от Веньки, и от поминок, и даже от моей тростиночки, за которую у меня болело сердце. Помните, как у Тухманова: «Чей серп на тебя нацелится, срежет росток? На какой плантации мельница сотрет тебя в порошок?..»
Да-да, даже неотвязная тревога за Бесс отступила. Этот груз уже стал привычным, а вот приятель Заброда, похоже, готовился подбросить мне новый, непривычный и, кажется, весьма нелегкий груз…
Все это крутилось у меня в голове, пока я ставил машину и закрывал «ракушку». Крутилось и мельтешило до тех пор, пока я поднимался в лифте и легко поворачивал ключ в замке моей металлической (опять железо!) двери.
Глава 3 Взгляд снаружи
А когда дверь открылась и я сквозь полутьму разглядел состояние своих пенатов – все мысли разом оборвались. Какое-то время я, как заправский герой драмы, стоял, не в силах закрыть дверь и пройти в единственную комнату. Настолько огорошило меня все увиденное.
Впрочем, ненадолго. Не прошло и минуты, а я, по старой журналистской привычке, принялся четко анализировать обстановку. Во-первых, замок был нетронут и, видимо, его открыли ключом. Во-вторых, люди, побывавшие в квартире, вовсе не стремились тупо произвести устрашающий разгром, а значит, не собирались пугать или предостерегать меня по поводу моей писанины, как это случалось прежде. На этот раз здесь явно что-то искали. Искали не спеша и не ленясь, перелистывая книги, перетряхивая белье в шкафу, ознакомились даже с содержимым мусорного ведерка на кухне. Сорвали занавески и простукивали стенки в поисках тайника. Весь мой нехитрый скарб безжалостно бросали на пол, видимо, чтобы не пропустить незаметные местечки. И, только полностью обыскав мое жилище, вплоть до кухонного стола, неизвестные со злостью разбили в прихожей смешную фигурку чертика с высунутым языком.
Со злостью – значит, не нашли искомое. А раз рылись в книгах, перебирали ложки и вилки – видимо, нужный им предмет не отличался большими размерами…
И тут меня осенило. Я освободил заваленное барахлом кресло, осторожно примостился на его край и закурил. Я, собственно, успокоился. Мне стало ясно, что у меня искали, я понял, почему исчез Денька и почему именно мне предстояло выйти на след человека, возможно, уже вынесшего нам обоим свой приговор…
Глава 4 В пути
Следующее утро я довольно бодро встретил в разгромленной квартире. У меня уже сложился план действий, которому в таких случаях я неуклонно следую. В этом состоянии я чувствую скрытые причины событий, обстоятельства человеческих поступков и узелки характеров сплетаются в узор почище узоров самого причудливого хоросанского ковра. И почти всегда разгадка кроется вовсе не там, где ее ищут. Факты могут указывать не на того, кто на самом деле совершил проступок, а журналист – не сыщик, и его задача не выявить обвиняемого, а искать истину. Увы, виноватым не всегда бывает тот, кого постигло наказание.
Поэтому начнем со вчерашнего вечера. В моей квартире тщательно и безуспешно искали небольшой предмет, который мне и в голову не приходило скрывать, – ключ от забродинской однокомнатной квартиры. Уже лет пять у нас с Дэном, часто бывающим в разъездах, повелось оставлять друг другу ключи – цветы полить и так, на всякий случай. Сначала мы забирали ключи друг у друга, когда возвращались, а потом сделали дубликаты и оставили на «вечное» хранение. Мало ли какая нужда возникнет!
Правда, в последнее время ключом чаще пользовался Дэн – сначала скрывал от жены свои секретные связи, потом пережидал долгий и муторный развод. Я же заходил к нему только во время его отлучек. И вот теперь…
Привычка во всем искать причину помогает мне не раскисать и не опускать руки ни при каких условиях. И теперь я сначала благополучно отрыл Денькин ключ в куче бритвенных принадлежностей на подзеркальнике в ванной. А потом позвонил Эльке, своей бывшей жене, – самому нужному человеку для «наведения мостов» с последним, кто видел Дэна.
– Аллоу? – Голос в трубке ничуть не изменился за те лет пять, что мы даже не перезванивались. Только от матери я узнавал, что у Эльки все хорошо, она счастлива с новым мужем и уже готовится к воспитанию внуков – в отличие от меня, «бабника и алиментщика».
На миг я ощутил, как все возвращается, как будто я приехал из командировки и везу подарки ей и нашей «дочурке».
– Эля? Это Сотников.
Почему я не сказал «Кирилл»? Наверно, сразу захотелось обозначить границу общения. Так у меня невольно получалось всякий раз с этой нелюбимой женщиной.
Мы помолчали. Она отозвалась, и голос ее слегка дрогнул. И я увидел: стоит она, в халатике и шлепанцах, и прижимает к уху трубку, стараясь не показать «неприличного» волнения.
– Да-да, Кирилл, – она наконец обрела вполне светский тон, – слушаю… вас.
– Могла бы сказать и «тебя», – попер я на таран, – могла бы спросить, как, мол, там твои дела, одинокий волк? А у меня, между прочим, ужасные события!
Вот именно так! Ни о чем не расспрашивать, как говорила бабка, «не рассусоливать», а то, не дай бог, она уже в разводе. Никаких личных тем, только жалость и сочувствие. Я с удовольствием убедился, что прав: светские интонации исчезли и прорвались ее обычные деловитость и нелицемерное сочувствие – женщины любят помочь ближнему.
– Кирилл, что случилось? Преступники? Охотятся за тобой? Как охотятся? Ты что, опять ведешь расследование? Пропал Денька? Разгром в квартире? Помочь?.. Помочь с уборкой! Как хорошо ты попал! Мой как раз в командировке, молодые живут отдельно… Конечно, я срочно приеду! Жди меня и ничего не трогай – я читала, что могут пригодиться отпечатки пальцев!
Довольный, я положил трубку. Сочувствующая Элька наверняка выведет меня на Денькину бывшую благоверную. Еще и уберет отменно. Не торопясь, я приготовил яичницу и даже позволил себе рюмочку перед завтраком. Так лучше думалось, а до прихода Эльки я хотел восстановить в памяти все, касающееся Дэна. Словно я наблюдал за ним со стороны – холодным объективным взглядом ученого, а не доверчивым дружеским.
Денька Забродин появился у нас в редакции всего на год позже меня и с моей же подачи. С ним и его Иркой мы, так сказать, «дружили домами». Наши жены были и, наверное, остались лучшими подругами. Мы и женились почти одновременно: в восьмидесятом мы с Элькой, так как у нее «поджимал срок», в восемьдесят первом – Дэн с Ириной, которые так и не нажили детей. В нашей компании Дэн единственный не учился в вузе. Он и в Москве-то появился случайно: приехал на заработки из далекой уральской Губахи, как старший мужчина в семье после смерти отца. Первое время Дэн возил большого начальника и «бомбил» по вечерам на его иномарке. Как-то вечером и познакомился с Ириной. Он и у нас в редакции поначалу был водилой – возил Маришу и нас на особо важные встречи. Закончил почему-то дизайнерские курсы, а чувство языка было у него в крови. Вот так он стал «сотрудником-универсалом», как шутили у нас. Нет-нет, да и выдавал весьма интересный матерьяльчик. Его почему-то особенно привлекали, как говорили раньше, «деклассированные элементы» – бомжи, проститутки, наркоманы и маньяки. Мало кому у нас хотелось возиться с этим «дном», а читатели как раз обожали такую «жареную» информацию. Так что творческая ниша у Деньки образовалась своя, и очень даже выигрышная. Настолько, что и диплом вроде как не имел значения. Незаметно и ненавязчиво Дэн сделался своим в нашей команде, по-настоящему незаменимым. В работе выкладывался полностью, за что и был вечно попрекаем собственной женой и по достоинству ценим Маришей Суровой.
Все это я машинально прокручивал в голове, поднимая с пола разлетевшиеся из альбома любительские фотографии. Вот самые первые – свадьба Дэна и Ирины, мы с Элькой – свидетели. Дэн, хоть и сильно не дотягивающий до нашей почти двухметровой троицы, но прямой и стройный, в строгом сером костюме, был тогда в расцвете своего, несколько специфического, но несомненного обаяния. Как говорили наши старшие дамы в редакции – «вылитый певец Рафаэль из старого фильма «Пусть говорят»». Дэн действительно был не слишком высок, но и не коротышка. Темнокудрый, кареглазый, он сражал женский пол и обаятельной красотой, и неотразимой белозубой улыбкой, и юмором, и хорошо подвешенным языком. А спецификой я назвал вот что: в семье Забродиных, сколько себя помнил Денька, царил полный матриархат. Пьющий слабовольный отец не смел перечить самостоятельной и властной Денькиной матери. Да и умер он рано. А младшая сеструха хоть и не вышла в мать характером, зато была хлебосольной, и в доме вечно толклись смешливые подружки. Вот и вырос Денька в женском обществе, рано начал пользоваться вниманием малолеток, и к моменту нашей встречи был уже завзятым донжуаном, обрел уверенность в себе, шарм, неуловимую мягкость и ореол покорителя девичьих сердец. Чем и сразил неглупую и смазливую Ирку, долго и неусыпно охранявшую девичью крепость. Вообще, в отличие от нас, однолюбов, бабник Денька женился всего однажды и продержался в браке дольше всех.
Вот он на последней, пятилетней давности, фотографии вместе с женой, все такой же галантный и играющий в преданную любовь. Тот же красавчик и записной сердцеед. И только я, может, и не самый близкий, зато самый давний московский приятель, читаю в его глазах тайную горечь, как кислота, разъедавшую душу.
Денька, к сожалению, вырос далеко не дураком. И где-то годам к тридцати остро ощутил ту самую специфику своего обаяния, которая и сыграла с ним жестокую шутку. Его «рафаэлевские» чары неотразимо действовали на женский пол только до двадцати, максимум – двадцати четырех лет. На возраст увлечения индийскими фильмами, обожания певцов и актеров, любовных записочек (позже – эсэмэсок) и обжимания в подъездах. А вот дальше – никак. Настоящих взрослых женщин Дэн не интересовал. Мешали сутуловатая фигура, узковатые плечи, кривоватые монголоидные конечности. Самолюбивый Дэн и сам сторонился ровесниц – единственной взрослой женщиной в его жизни была все та же Ирэн. А вот без конца иметь дело с малолетками было чревато и частенько приводило к скандалам. Не раз оказывался Забродин на волосок и от статьи за изнасилование, и от принудительной женитьбы, и от самосуда отцов и братьев. Ирка, которую он терзал и мучил, хоть и любил по-своему, была его единственной соломинкой, ибо бороться с собой Забродин не мог. И когда, лет пять назад, они все же развелись – после двадцати-то лет брака! – вся наша компания дружно умоляла Ирку не бросать бабника-мужа на верную погибель. И все пять лет нам оставалось только удивляться, как неожиданно остепенился непутевый Денька. Оставшись один, он не запил и не пустился во все тяжкие. Напротив, навел порядок в квартире, рьяно окунулся в работу, так, чтобы на девиц не оставалось времени. И даже раскопал в своих маргинальных кругах тему настолько интересную, что боялся наболтать лишнего и только изредка и таинственно уверял нас, что слава самого читаемого журналиста у него, считай, в кармане. А так как в склонности к пустой трепотне Денька замечен не был, мне не давала покоя мысль, что есть какая-то касающаяся друга мелочь, которую мы упустили, и раскопать ее некому, кроме Кира Сотникова…
Довольный, я собрался опрокинуть еще стаканчик коньяка под яичницу, но звонок Эльки прервал мои высокомудрые раздумья. Я поспешил к двери.
Глава 5 Приехали!
До свадьбы моя жена носила хорошую украинскую фамилию Гончаренко, несколько не вязавшуюся с нелепым претенциозным именем Элеонора. Поэтому с радостью стала Сотниковой. И осталась ею до сих пор, хотя прошло уже семнадцать лет после нашего развода.
И была новоиспеченная Эля Сотникова худенькой, стройной, с хохляцкими черными бровями и карими очами, заводной и смешливой. Воздыхателей у нее и подруги Ирки было хоть отбавляй, и если бы не «маленькая неосторожность», допущенная в свое время, я, ни в чем не повинный Кир Сотников, возможно, остался бы холостяком. Но мои однокурсницы, обе практичные хохлушки, оказались по-женски дальновидными и сметливыми. И когда перед старостой нашей группы Элеонорой Гончаренко вплотную встал вопрос о семейном гнездышке, они взвесили все шансы окружавших ее парней, и выяснилось, что против меня не потянет ни один. Еще бы! Москвич, с пропиской в Доме на набережной и определенными видами на престижную должность.