– Дальше! – отрывисто бросил князь.
– А? Ну да… Дальше что было… С купцом Андрашем полдюжины охранников. Десяток слуг… И энти…
– Кто они?
– Так… энто… Откуда мне знать? Ведаю только, что четверо их было, непохожих на купцову свиту. Старик… ну… тот самый, которого ножичком зарезали… Девица в мужских портах да с саблею… Тьфу ты… Прости меня Господи, что в пост глядел! И энти двое. Девица, старик и энтот… – Молчан кивнул на Никиту, – вроде бы, по всему, русские люди. А малец – татарчонок.
– Сам ты малец! – не выдержал Улан-мэрген. – Я – баатур!
– Кто? Ты? – опешил Ярослав Васильевич. И захохотал. Громко и раскатисто, запрокидывая голову и обнажая белые зубы.
Сидящие вдоль стены бояре рассмеялись следом. Улыбнулись стражники. Даже Молчан скривил губы в гримасе, напоминающей усмешку.
– Ну, может, и не баатур, – смутился ордынец. – Но я знаю, с какого конца за саблю браться. И мэргеном[105] меня не зря назвали. Если нужно, князь, я докажу!
– Если потребуется, докажешь! – Ярослав хлопнул ладонью по подлокотнику. – Когда я прикажу. А сейчас молча слушай и не встревай в разговор. Говорить будешь, когда я тебе слово дам. Понял?
Татарин кивнул.
– Не слышу, отрок! Понял ли?
– Понял, князь, понял. – Улан склонил голову, чтобы скрыть краску стыда, прилившую к его щекам. Еще бы! Сына самого Ялвач-нойона отругали, как мальчишку, присматривающего за отарой. Позор…
«Хорошо еще, – подумал Никита, – что ума хватило не спорить, не оговариваться. А то приказал бы князь взашей выставить. А я тогда один отдуваться должен?»
Ярослав милостиво кивнул Молчану. Продолжай, мол.
Корчемник поклонился и затараторил, запинаясь и повторяя слова по несколько раз.
– С вечера прибыли. Энто… Смерклось уже. Да нет! Совсем… энто… стемнело. Как только в ворота запустили их?
– Погодь! – вновь остановил его князь. – Гаврило Ипатьевич!
Сухощавый усатый боярин поднялся с лавки. Одернул полукафтанье. Проговорил неторопливо:
– Понял я уже, княже. Разберемся, чей десяток сторожил. Непременно.
– Вот-вот… Разберись. А то кто угодно и когда угодно в мой Витебск въехать может. Мыслимо ли дело? Продолжай, Молчан!
– Ага… Продолжаю, князь-батюшка. Гости зело норовистые… Купец Андраш все ругался не по-нашему… Костерил своих на чем свет стоит.
– Почем знаешь, что ругался?
– Так, энто… князь-батюшка… Я ж тридцать годков при постоялом дворе. Каких только гостей не перевидал? И поляков, и литву, и немцев, и датчан. Даже энтих… как их… О! Гишпанца! Какая нелегкая его принесла, не знаю, но был один. Чернявый, как жук…
– Дальше! По делу говори!
– Да я ж по делу. Я всех речей иноземных не разумею, но понять могу, чего хотят. Догадаться. А уж брань отличу любого рода-племени.
– Ну, положим. Дальше говори.
– Гость Андраш требовал подхода особого. Чтоб всех коней… энто… рядом в стойла поставить. Да чтобы его человек коней сторожил, а то моим он, значит, не доверяет. Да! Опять же! На санях евойных… энто… два человека связанных были.
– А сейчас они где? Кто такие?
– Так… энто… Князь-батюшка… Сбёгли они.
– Когда успели?
– А тем же вечером и успели. Оба ушли… Гость Андраш зело ругался. Кувшин об пол грянул…
– Кто такие были, не узнал? По какому праву купец их повязал?
– Нет, князь-батюшка. Об том я знать не знаю и ведать не ведаю.
– Да? Значит, Андраш и словом не обмолвился.
– Обмолвился. Сказал… энто… тати, мол. А правда ли то?
– Правда ли то… – задумчиво повторил Ярослав. Спросил Никиту: – Ты, отрок, знаешь ли, что то за люди?
– Знаю, княже, – кивнул ученик Горазда. – Лесные молодцы. Они ограбить на дороге купца Андраша хотели. Мы Андрашу помогли малость. За то он нам предложил вместе до Витебска ехать.
– Зачем он их связал и в сани бросил?
– Допросить хотел, – честно ответил парень. – Думал, что навели на него, подговорили разбойников налететь и нужное время выбрали, когда он часть охраны в город отправил – про ночлег сговариваться.
– И что?
– Да откуда мне знать, что? Они же убежали. Расспросить их не успели.
– А почему купец самовольничал? Почему князю не отдал татей? – откашлявшись, поинтересовался еще один боярин – молодой, статный, одетый в расшитый серебряной нитью кафтан.
– Не знаю, – Никита покачал головой. – Мне он не пояснял. Захотел, и все тут…
– А какие с виду те разбойники были? – задумчиво проговорил Гаврила Ипатьевич.
– Один здоровенный – косая сажень в плечах. Борода русая. Одетый в полушубок, а под ним бахтерец был. Не упомню, чтобы его снимали. Звать Любославом.
– Так… А второй?
– Второй щуплый, чуток сутулый. Волос тоже русый, но чуть темнее. Шубейка распоясанная… Да! Нос у него когда-то сломан был, да так кривым и остался.
В глазах князя Ярослава мелькнуло что-то похожее на уважение. Он кивнул – хорошо, мол, запомнил, молодец.
– Княже! – Боярин Гаврила поднялся. – Не хотел тебя по пустякам беспокоить. Четвертого дня посадские мертвеца нашли. Собаки в сугробе откопали. Когда умер – неясно. Замерз. Студень ведь… Так он на второго разбойника похож. Шубейка и нос сломанный. Сам худосочный.
– Ну, что Бог не даст, все к лучшему. – Ярослав пожал плечами. – Подумаешь, один тать другого подрезал.
– Не подрезал, – негромко произнес боярин. – Загрызенный он был. Будто бы медведь задрал. Только…
– Что?
– На моей памяти медведи по Витебску не шастали.
– На моей тоже. А что, точно медведь? Может, полез на подворье к кому-то, а там псы сторожевые?
– Да что ж я, княже, – слегка обиделся Гаврила, – раны от медвежьих зубов с песьими спутаю? Медведь. Здоровенный, зараза!
– Шатун, что ли, объявился?
Никита смотрел на беседующих и недоумевал – они словно забыли о нем. Так и подмывало попрощаться и отправиться восвояси. Останавливало лишь то, что уйти далеко не дадут. Стражник Фрол с напарником все же нет-нет да поглядывали на парней, хотя лица у витебчан были при этом откровенно скучающие. «Эх, был бы я один… Уж как-нибудь, а удрал бы – попробуйте задержать! Нет, Улан увязался со своей дружбой…» И тут Никите стало стыдно. Даже захотелось кулаком себя по носу стукнуть, чтобы слезы брызнули. Ведь татарчонок от чистого сердца!
– Если бы шатун был, одним загрызенным не отделались бы, – рассудительно произнес молодой боярин.
– Верно, – поддержал его еще один, невысокий, пузатый и заросший бородой по самые глаза. – Со всех окрестных весей уже бежали бы смерды – защити нас, княже, обереги, надежа!
– Согласен, – кивнул Гаврила. – И уйти он не мог. От дармового прокорма-то?
– Кто ж тогда разбойничка погрыз? – Ярослав прищурился, внимательно окинул взором советников.
– Кабы мы знали! – за всех ответил толстый.
– Ладно… Молчан, сказывай дальше.
– Так… энто… купец Андраш угощался вечером. Скоромного потребовал, хоть и пост. Ровно нехристь какой! Вино хлестал! И энти с ним вместе! – Он кивнул на парней. Сморщился, будто бы собираясь плюнуть, но сдержался, вовремя вспомнив, где находится. Княжеский терем – не то место, где всякий плевать может. Тут только князю позволено выражать свои чувства, как захочется.
– Ясней говорить можешь?
– Я и говорю, князь-батюшка. Пили, жрали скоромное. Орали непотребно друг на друга.
– Что ж ты врешь-то! – снова не выдержал Улан-мэрген.
– А ты бы рот закрыл, морда… энто… косоглазая! Лба не крестишь, в Бога не веруешь! Басурманин! – окрысился корчмарь.
– Тихо! – Ярослав Васильевич голоса не повысил, но Никите показалось, что от его голоса дрогнули полыхающие ярким пламенем лучины. Будто тигриный рык прокатился по гриднице.
Конечно, Никита не слышал, да и не мог слышать голос тигра, но почему-то подумал, что витебский князь не сильно от него отстал. Ярослав Васильевич, если б захотел, мог бы медведей-шатунов в лес изгонять, даже за оружие не хватаясь.
– А ну тихо, оба! – продолжал князь. – Еще раз загрызетесь, оба плетей получите на конюшне! Кто на кого орал?
– Так… энто… купец Андраш орал. На охранников своих.
– А этот малый орал на старика, которого мертвым нашли?
– Так… энто… Как же он мог орать, князь-батюшка, когда за разными столами они сидели?
– Что ж ты тогда обвинение возводишь на отрока?
– Так утречком… раненько, петухи еще спали… гость мадьярский засобирался в дорогу. Чуть не пинками молодцов своих подгонял. Сани запрягли, верховых коней подседлали и… энто… укатили прочь. Я Даньку прибираться в горницах послал. Энтот Данька сестры моей сынок. Непутевый. Хотели его ремеслу обучать, а он – ни в какую…
– Молчан! Недосуг мне про небог[106] твоих слушать!
– Прости, князь-батюшка… Язык мой многогрешный… – Молчан испуганно поклонился. – Данька-то первым и нашел мертвеца. Лежит дед, горло от уха до уха… энто… перерезано. И этот головник рядышком лежит – ручищи в крови, рядом ножичек. Я сразу сообразил – стражу звать надобно! Вот Фрол Силыч и прибёг.
– Чинил ли головник сопротивление?
– Нет, князь-батюшка, не чинил, – честно ответил корчмарь. – Говорил, что не он, мол… Да кто ж ему поверит? Руки в кровище…
– То не твоего ума дело. Фрол!
– Слушаю, княже.
– Правду ли говорит Молчан?
– Правду. Мальчишка этот с нами сам пошел, добровольно. Рук вязать не пришлось. Да и второй, татарин… Тот вообще сам вызвался, – степенно пояснил стражник.
– Что ж, – Ярослав Васильевич потер бороду, почесал в затылке. – Расскажи-ка мне, головник, кто ты, откуда, чем оправдаться можешь?
– Меня Никитой зовут, – ответил парень. – И я – не головник.
– То мне решать. Я в этом городе князь.
– Верю я, Ярослав Васильевич, что ты по чести все рассудишь, как нам еще со времен Ярослава Мудрого завещано. Но я не убивал Мала.
– Хорошо говоришь, отрок, как по писаному. Значит, его Малом звали?
– Малом.
– И кто он, откуда вы с ним на мою голову заявились? Почему Молчан говорит, что с вами девица еще была? Куда она подевалась? Что за купец? Почему затемно в Витебск надумал заезжать и затемно уехал? Ответствуй, отрок. Но помни – от твоих слов многое зависит.
– Я начну… – Голос предательски захрипел, и Никите пришлось откашляться. – Сначала начну.
– Давай-давай! – подбодрил его князь. Вроде бы ласково, но карие глаза глядели с прищуром, пристально и жестко – чудился отточенный стальной наконечник, нацелившийся в самое сердце.
– Девица Василиса, что была с нами, – смолянка. Мал при ней вроде дядьки – и охранник, и воспитатель. Встретились мы с ними в дороге… – Никита решил не врать (кто знает, вдруг крест придется целовать в подтверждение своих слов?), а ограничиться частью правды или смешать правду так причудливо, чтобы не открыть чужим людям лишних тайн. – Недалеко от Смоленска. Решили вместе ехать, чтобы, случись что, от лихих людей отбиться можно было.
– По какой надобности путешествовали? – неожиданно прервал его витебский князь. – Зачем в Витебск пожаловали?
– Да мы не нарочно в Витебск заглянули… Кой-чего из еды купили бы и дальше. Нас с Уланом отправили молодого боярина разыскать. Из Твери. Акинфа Гаврилыча сынка…
– Это Шубы, что ли? – Ярослав скривился. – Вздорный человек. И воин так себе. Зато любому князю без сала влезет…
– Ну, не всем, – подал голос Гаврила Ипатьевич. – Московский князь его живо раскусил. А тот, как от Данилы под зад сапогом получил, будто котяра воровитый, так в Тверь лыжи и навострил.
– Так ты тверич? – напрямую спросил князь.
– Тверич.
– И как там Михаил Ярославич живет-здравствует?
– А опять с Юрием Московским не мирится. С той поры, как великим князем стал, Даниловичи только и шепчут по углам, что обошел-де их тверской князь, не по праву ярлык на княжение у хана выторговал. Кому такое понравится?
– Воевать Москву не думает?
– Да люди разное говорят. А со мной Ярославич не делится задумками. Я даже не отрок при дружине. Так, гонец…
– А ордынец при тебе для какой надобности? Зачем русскому человеку с нехристем водиться?
– Нехристь он или нет, не знаю. Но он мне жизнь спас, – твердо отвечал парень. – И мы с ним последнюю корку хлеба и глоток воды напополам делим с осени.
– Да? Ну ладно… А что за поручения у молодого боярина? Что-то я не слыхал, чтоб через мой город тверичи проезжали.
– Что за поручение, мне неведомо. Мне на словах передать велено, чтобы… Нет, прости, княже, не могу сказать.
– А если очень сильно попрошу? – Ярослав нахмурился.
– Да хоть режь… Не могу.
– Хорошие отроки у Михайлы. Или нет, ты же не отрок. Гонец… Почему ты тверичей в Витебске ищешь? Отвечай! Неужто тверской князь с Ливонским Орденом вздумал сговариваться? Или с Витенем дружбу завел?
– Не гневайся, княже. Литвины тут ни при чем, как и крыжаки. Посольство Михаил отправил в Галич, к Юрию Львовичу.
– Час от часу не легче! Галицкие князья тут каким боком притулились?! – Ярослав стукнул кулаком по подлокотнику.
Никита подумал, что столец для князя, видимо, часто меняют. Уж так лупит он, так лупит, что никакое дерево не выдержит долго.
– Ну откуда же мне знать. – Парень развел руками.
– Эй, погоди! – вмешался тучный боярин. На его лбу обильно выступили капли пота, а лицо раскраснелось, как после баньки. – Где Галич, а где Витебск! Зачем тверскому боярину такой крюк делать?
– И это я не знаю. Только в Смоленске я их не догнал. На постоялом дворе сказали, съехали, мол, четвертого дня. Стражу у ворот расспросил, те ответили, что на Витебск тверичи поехали. Мое дело маленькое – догнал, слово княжеское передал и попрощался.
– Непонятно мне все это, – князь пошевелил бровями. – Ну да ладно. Что мне за дело до тверичей? Хотя… Слышь, Гаврила Ипатьевич! Гостили ли тверичи в Витебске? Слухом земля полнится, не могли тебе не донести.
– Не знаю ничего, – покачал головой седоусый боярин. – Не видал и не слыхал. Если и были, то очень скрытно. Словечком не обмолвились. Но я прикажу своим людям порасспрашивать в посаде и Нижнем замке.
«Ну-ну… – мысленно усмехнулся Никита. – Пусть расспрашивают. Любопытно знать, что им ответят?»
– А девица… Василиса, кажется? Что она забыла в Витебске?
– Она не рассказывала. А я не привык людям в душу лезть.
– А кто такая, говорила?
– Нет, княже, не говорила.
– А спутник ее? Мал, да?
– Тоже молчал все больше.
– О чем же вы в дороге говорили?
– Да так… О снегопадах, о лошадях, об умении воинском…
– А что ж вы можете знать об умении воинском? Старик, девчонка и два отрока. Не зыркай на меня, татарчонок! Я помню, что ты стрелок меткий. Однако же воину чуть больше уметь надо, чтобы рассуждать.
– Мал когда-то был дружинником смоленского князя, – пожал плечами Никита. – Он нам много интересного рассказывал.
– Дружинником? Глеба Ростиславича или Федора Ростиславича?
– Да, похоже, уже нынешнего, Александра Глебовича.
– Да? Ну ладно. А с купцом мадьярским вы где повстречались?
– На дороге. Со Смоленска на Витебск. Его грабили. Пришлось вмешаться…
– Вот такие вы храбрые?
– А тут храбрости много не надо. Можно, конечно, мимо проехать, если при тебе кого-то обижают, да только чести в том мало. Только тогда на Руси порядок будет, когда отворачиваться от несправедливости перестанем. Да что я болтаю? Ты же князь, Ярослав Васильевич, без моих слов все понимаешь.
– Я-то понимаю… – медленно проговорил князь. – Так на то у меня дружина и бояре, чтобы смердов, мастеровых и купцов от лихих людей оборонять. А вы-то чего полезли? Вы же не дружинники. Ну разве что старик, да и то – бывший.
– Мал сказал тогда: дружинников бывших не бывает…
Гаврила Ипатьевич при этих словах одобрительно крякнул. А князь хмыкнул озадаченно. Видно, ему подобная мысль в голову не приходила.
– И как же вы их победили? – подозрительно осведомился он. – Как вчетвером ватагу разбойничью одолеть сумели?
– Повезло, – ответил Никита. – Улан не врет, что мэрген. У него ни одна стрела мимо цели не ложится. Разбойники испугались, в кучу сбились. Тут мы гикнули-свистнули, верхом вылетели. Мечи да сабли на солнце сверкают! И слуги Андраша не растерялись – только грабители к ним спиной повернулись, заметушились на обочине, тут же их в кулаки взяли. А много ли надо тому, кто привык на дармовщинку да без сопротивления? Двоих повязать успели. С полдюжины стрелами побили. Остальные удрали – аж пятки в задницы влипали!
– Молодцы! – кивнул Гаврила.
– Если не врет, – возразил молодой боярин.
– Даже если и врет! – с юношеским задором ответил седоусый, но смолк под укоризненным взглядом Ярослава.
– Что дальше было? Так ли, как Молчан сказывал? – продолжил допрос князь.
– Да почти так все и было.
– Почти?
– Ну да… Приехали затемно. Андраш все ругался. Костерил своих на чем свет стоит. И то ему не так, и так не эдак. Говорил, что охранники виноваты – бросили его на дороге. Хотя все знали, что он сам их вперед отправил. Но ему все равно было… Пока за стол ни сел, никак успокоиться не мог. После вина выпил, видать, полегчало. Начал неспешную беседу. Звал к себе в охранники наняться.
– Зачем ему мальчишки в охранниках? У него же были взрослые, умелые мужи.
– Ну не знаю я… Видно, он решил: коль охранники ему в тот раз не помогли, а мы подвернулись, словно по волшебству, то и в другой раз выручим именно мы.
– Все ты не знаешь… Все с тебя, как с гуся вода. Скользкий ты человек, Никита, как я погляжу. Драка-то из-за чего приключилась?
– Какая драка?
– А твоя. С Малом.
– Не было драки. – Парень в душе напрягся, почувствовав в вопросах князя подвох. Не верит ему Ярослав ни на ноготок. К чему тогда все эти расспросы?
– А что же было? Почему старик утром холодный лежал с горлом перерезанным, а у тебя руки в крови и нож?
– Не помню ничего. Проснулся утром… Да я бы и не проснулся, если бы Данька этот орать не начал, будто поросенок. Проснулся. Мал убитый. А я в горнице, где они с Василисой ночевали.