Потерявший меч германец, поскуливая, пятился по снегу на заднице, отталкиваясь пятками. В его глазах читался безграничный ужас, губы тряслись.
Убивать его Жилю расхотелось, поэтому он просто от души пнул сапогом прямо в редкую бороденку и развернулся навстречу следующему врагу.
На этот раз против него стоял сам Лютгард фон Шварцербэр.
Моргенштерн порхал в руках раубриттера, словно хворостинка. Из-под хундсгугеля доносился глухой рык.
Жиль сделал обманное движение, уклонился от свистнувшего над самой макушкой шипастого железного шара и ударил наискось. Сталь заскрежетала по оплечью. Фон Шварцербэр дернулся, отшагнул и обрушил моргенштерн на голову храмовника. Вернее, мог бы обрушить, если бы рыцарь ждал его, стоя на одном месте. Но Жиль приставным шагом уже заходил за спину врага. Коротко ткнул мечом под колено, а потом выпадом попытался достать подмышку.
Раубриттер крякнул, отбивая первый удар окованным сталью древком, а второй поймал на зерцало. Острие меча прочертило глубокую царапину и соскочило на кольчугу, звенья которой с хрустом лопнули. Жиль усилил нажим, но почувствовал сильный удар в левый бок.
Если бы у рыцаря Лютгарда была возможность размахнуться пошире, ребра Жиля не выдержали бы, а так он просто отлетел в сторону в объятия лохматого и грязного баварца, от которого невыносимо несло луком. Медвежьей хваткой он сдавил плечи молодого человека, лишая возможности воспользоваться мечом. А фон Шварцербэр уже заносил моргенштерн, будто лесоруб, примерявшийся свалить деревце с одного удара.
Жиль закружился, прикрываясь схватившим его дружинником, как живым щитом.
Баварец рычал, из уголка его рта сбегала струйка слюны. Тошнота липким комком подступила к горлу молодого храмовника.
С отчаянным криком из свалки вывернулся ужом один из сержантов – кажется, брат Эрве – и врезался плечом в бок раубриттера. Перекошенное лицо храмовника заливала кровь, сбегающая из рассеченной брови. Фон Шварцербэр пошатнулся, но устоял на ногах. Обхватил Эрве так, что рукоять моргенштерна легла тому поперек спины, чуть пониже лопаток, с рыком надавил.
Меч выпал из разжавшихся пальцев сержанта. Жилю показалось, что он услышал хруст ломаемого позвоночника.
– Не-ет! – закричал он, изо всех сил пиная коленом между ног державшего его баварца.
Локтем снизу в челюсть!
Крестовиной меча в висок!
Вонючий мужлан обмяк и кулем повалился на истоптанный снег.
Жиль бросился на раубриттера, осыпая его градом ударов.
Справа! Слева!
Сталь звенела о сталь. Добрый клинок выщербился о полосы, охватывающие длинную рукоять моргенштерна. Но рукав кольчужной рубахи фон Шварцербэра повис клочьями.
Слева по железной морде хундсгугеля.
Забрало клацнуло.
Немецкий рыцарь отступал, ошалело мотая головой.
– Босеан!
Колено, плечо, шлем!
«Как тебе такая связка?»
Штанина Лютгарда потемнела от крови.
– Sanguis Christi, inebria me![143]
Мощный удар сорвал налокотник.
Раубриттер припал на одно колено, закрывая голову моргенштерном, но Жиль знал – даже дубовая деревяшка, усиленная железом, не задержит его.
Резкий рывок за ногу.
Молодой храмовник не устоял и упал, успев разглядеть вцепившегося в него дружинника. Того самого, что так вонял луком.
Рев торжества вырвался из глотки фон Шварцербэра. Он выпрямился, замахиваясь.
Шипастый набалдашник моргенштерна устремился вниз, а отчаянно вырывающийся рыцарь чувствовал, что не успевает ни защититься клинком, ни откатиться в сторону.
Он успел сделать самую малость. Вывернулся всем телом, принимая всю тяжесть падающего моргенштерна на плечо. Хвала Всевышнему, вскользь! Но острая боль пронзила все тело. Потемнело в глазах.
Будто сквозь пелену Жиль наблюдал, как раубриттер вновь заносит неумолимое оружие, намереваясь раз и навсегда покончить с ним.
Высверк меча.
Сила удара бросила баварского рыцаря на колени.
Брат Антуан неторопливо и хладнокровно, словно во время учебного поединка, примерился и рубанул. Лезвие вонзилось точно между окрайком хундсгугеля и оплечьем.
Какое-то время безжизненное тело Лютгарда фон Шварцербэра еще стояло, но де Грие толчком ноги повалил его на снег, по которому стремительно расплылось алое пятно.
– Gratias tibi ago, Domine, sancte Pater, omnipotens aeteme Deus, – размашисто перекрестился брат Антуан, опуская меч.
– Мы победили? – слабым голосом спросил Жиль, приподнимаясь на локте. Он с трудом превозмогал терзающую левое плечо боль.
– Победили, брат, – кивнул старший храмовник. – Но какой ценой…
И когда молодой человек нашел в себе силы оглядеть поле боя, ему захотелось завыть от бессильной ярости и горя.
4 февраля 1308 года от Р. Х Франконский Альб, герцогство Бавария
– Кровь Христова! Я перестал их чувствовать! – в отчаянии закричал мэтр Грамбло.
Его черные глаза сверкали, словно угли, из-под кустистых бровей, а на высоких залысинах, несмотря на мороз, выступили крупные бисерины пота. Ученый натянул поводья коня и заполошно озирался, будто лесистые, заснеженные горы могли помочь его горю.
– Мы их теряем… – прошептал он осипшим голосом. – Мы их потеряли!
– Что вы потеряли? Говорите толком, мэтр! – недовольно повернулся к нему Жерар де Виллье, последний оставшийся на свободе магистр Ордена бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона. Он уцелел той страшной ночью тринадцатого октября, когда согласно приказу короля Франции были одновременно арестованы все братья-храмовники. Ну или почти все.
Поскольку Великий магистр, предчувствуя расправу, отослал часть рыцарей в разные, порой очень далекие от Французского королевства земли. А кроме того, опустошил сокровищницу Ордена, с чем де Виллье никак согласиться не мог. Не так нужно было поступать с богатством, которое рыцари копили не один десяток лет. И уж тем более, как можно отдавать в руки варваров и схизматиков бесценные книги и свитки, артефакты и реликвии? Уже одного этого поступка достаточно, чтобы отправить Жака де Моле на костер. И его подпевал, которые лишь по недоразумению Господнему оказались магистрами, – тоже. Рассчитывая, что хоть что-то из хранившегося в подвалах парижского Тампля богатства можно спасти, де Виллье пошел на сговор с Ногарэ.
Возможно, кто-то назовет его поступок предательством. Но, по мнению бывшего прецептора Франции, изменой был как раз поступок Великого магистра. Нужно уметь договариваться, если бы капитул в свое время избрал брата Жерара, он сумел бы найти общий язык и с Филиппом Красивым, и с Гийомом де Ногарэ. А так, чтобы исправить ошибки погрязшего в гордыне руководства Ордена, ему пришлось гнать коней в поисках отряда брата Антуана де Грие.
– Мэтр! – требовательно повторил брат Жерар. – Я к вам обращаюсь? Что вы потеряли?
– А? Что? – встрепенулся чернокнижник. Его взгляд стал более-менее осмысленным. – Ах да… След д’Орильяка я потерял.
– Как это возможно? – Де Виллье покосился на застывших, словно конные изваяния, братьев-сержантов. Они если и догадывались, что Грамбло пользуется запретными знаниями, чтобы вести их через германские княжества, то виду не подавали. Но не следовало лишний раз проверять их крепость в Вере. Человек слаб. Даже самый сильный духом когда-то может сломаться.
– Я же вам объяснял, – нетерпеливо дернул плечом мэтр. – Брат Эжен прикрывал свой отряд от посторонних случайных взоров, заклиная Вуала, Загана и Гамора – младших демонов. Несомненно, ему удалось ознакомиться со списками книг «Аль-Азиф» или «Энума Элиш». А то и с обеими.
Брат Жерар слушал, не прерывая. Приблизившийся брат Франсуа внимал словам ученого с выражением нескрываемой брезгливости на лице. Молодой рыцарь, совсем недавно прошедший посвящение, еще не привык к новым сведениям о занятиях братьев Ордена Храма. Иногда открывшаяся перед ним доселе тайная страница жизни Тампля повергала его в ужас, иногда понуждала лезть с расспросами к де Виллье. К счастью, он безоговорочно верил брату Жерару, но мэтр Грамбло не вызывал у отчаянного рубаки никаких чувств, кроме презрения.
– Связь брата Эжена с демонами помогла мне взять его «на поводок». Я обратился к Мардуку напрямую… Пускай попробует лангедокец повторить подобное! – Алхимик самодовольно хохотнул. – Добившись благосклонности Владыки Владык, я смиренно попросил у него помощи – унять своих младших демонов. Признаюсь, даже Мардуку борьба против брата Эжена далась нелегко. Сильный, очень сильный заклинатель… Но, с другой стороны, я получил возможность отслеживать перемещение отряда де Грие. Вуал, Заган и Гамор оставляли… ну, запахом я это назвать не берусь. А! Вот! Эманацию! Слабую эманацию. Я ее чувствовал, но не так, как собаки, идущие «верхним чутьем». Просто знал место, где сейчас находится д’Орильяк. Или направление, в котором он идет…
Де Виллье кивнул. Бывший прецептор до конца не понимал, зачем Грамбло повторяет для него прописные истины. Все это и так известно. Ведь брат Жерар для того и пригласил в попутчики алхимика из Меца, посулив ему неограниченный доступ к любым спискам старинных книг, свитков, возможно, даже к оригиналам фолиантов и инкунабул из сокровищницы Ордена Храма, чтобы тот помог преодолеть чародейское сопротивление д’Орильяка. Конечно, де Виллье и сам не рассчитывал, что мэтр прибегнет к помощи Мардука. Ну и что с того? На войне для достижения цели любые средства хороши.
Де Виллье кивнул. Бывший прецептор до конца не понимал, зачем Грамбло повторяет для него прописные истины. Все это и так известно. Ведь брат Жерар для того и пригласил в попутчики алхимика из Меца, посулив ему неограниченный доступ к любым спискам старинных книг, свитков, возможно, даже к оригиналам фолиантов и инкунабул из сокровищницы Ордена Храма, чтобы тот помог преодолеть чародейское сопротивление д’Орильяка. Конечно, де Виллье и сам не рассчитывал, что мэтр прибегнет к помощи Мардука. Ну и что с того? На войне для достижения цели любые средства хороши.
До сих пор ученый справлялся. Вел по дорогам Швабии, Франконии и Баварии. Разгадывал путаницу извилистых и часто тупиковых долин в горах. И всегда чувствовал верное направление. Долгое время Грамбло говорил, что отряд де Грие задерживается на одном месте. Рассуждая здраво, они решили, что непогода заперла обоз с сокровищами Храма где-то на перевале. Но, к сожалению, догнать тогда беглецов не получилось. Де Виллье с его людьми сам намертво застрял в снегу, среди еловых чащоб и буреломов. Пришлось искать обходные пути, а пока пробивались в снегу по грудь через долины Франконского Альба, спешащие на восток с сокровищами храмовники вновь вышли в путь.
Опять началась гонка. Морозы и снегопады, голодные волки, по ночам подбирающиеся к коням, и голод. Проводник, ведший их по Швабии, однажды сбежал, не выдержав трудностей. В маленькой баварской деревушке они нашли нового, польстившегося на горсть серебряных монет. Этот рыжий, косноязыкий немец, чью речь де Виллье понимал с огромным трудом, оказался, на удивление, отличным следопытом и знал горы как свои пять пальцев. Несколько раз только благодаря его прирожденному чутью, помноженному на опыт, рыцарям удалось избежать снежных лавин. Еще проводник безошибочно узнавал тупиковые долины, чем сберег очень много времени, а кроме того, пару раз выводил отряд к деревням, чтобы пополнить изрядно истощившиеся запасы.
– И что же случилось? – Брат Жерар хмуро потер висок.
– След исчез. Вернее, я перестал его чувствовать.
– И что за причина, на ваш взгляд?
– Возможно, д’Орильяк перестал взывать к младшим демонам, выдумав что-то поинтереснее. А может быть, они все погибли…
– Погибли? Все? – Обычное хладнокровие изменило бывшему прецептору. Он грозно свел брови, сжимая поводья в кулаке.
– Ну я же сказал – может быть, – пожал плечами Грамбло. – Необязательно все. Один только д’Орильяк.
– Кто мог его убить?
– Да кто угодно! Мало ли разбойников в Баварском лесу?
– Что? – возмутился брат Франсуа. – Какой-то там разбойник в состоянии убить рыцаря Храма?
– Камень из пращи не разбирает, кто рыцарь, а кто виллан, – взял себя в руки де Виллье. – Или арбалетный болт. Но, мэтр Грамбло, как же мы теперь будем искать сокровищницу Ордена?
– Нужно думать, – вздохнул ученый. – А пока можем развести костер и дать роздых лошадям.
Баварец Ганс быстро отыскал удобную прогалину в лесу, защищенную густым ельником от ветра и от чужого глаза. Хотя откуда в эдакой глуши соглядатаи?
Спешившись, мэтр Грамбло устроился на тюке под разлапистой елью, натянув на голову капюшон, и просидел так до сумерек, словно огромный черный ворон. Даже когда в котле закипела похлебка из солонины, заправленная мукой и сушеным укропом, и над поляной пополз искусительный аромат, он не пошевелился.
Де Виллье несколько раз поглядывал на чернокнижника, качал головой, но решил не тревожить. По большому счету, бывший прецептор не понимал, какое же решение собирается предложить ему алхимик, и сомневался, что выход вообще найдется. Оставалось надеяться лишь на горячую молитву, к чему он и призвал Франсуа и братьев-сержантов.
Двенадцать раз они прочитали «Pater noster», ровно дюжину – «Ave, Maria» и затянули «Beatus vir qui non abiit in consilio impiorum…»[144]. Брат Франсуа выводил высоким чистым голосом: «Non sic impii non sic; sed tamquam pulvis quem proicit ventus a facie terrae. Ideo non resurgent impii in iudicio neque peccatores in consilio iustorum»[145]. Брат Жерар подпевал на октаву ниже, искоса поглядывая на алхимика. На «quoniam novit Dominus»[146] Грамбло зашевелился, высунул длинный нос из-под капюшона, прислушался.
Окончив псалом, де Виллье поднялся с колен.
– Удалось что-то придумать, мэтр?
– Да, – кивнул чернокнижник. – Не знаю, понравится ли вам это…
– Ваш новый способ так ужасен?
– Не буду скрывать или лицемерить. Да. Кроме того, он очень опасен.
– Мы меня пугаете, мэтр. – Брат Жерар подошел к ученому поближе, понизил голос: – Что, очень мерзкий обряд? Будете демона вызывать? – слегка улыбнулся он.
– Вы почти угадали. Не совсем демона, а одного из существ, подчиняющихся Мардуку. Но обряд в самом деле мерзок. – Грамбло перешел на шепот: – И требует человеческой крови.
Де Виллье закаменел лицом, осенил себя крестным знамением.
– Вы уверены?
– Более чем… – вздохнул чернокнижник. – Это понадобится, прежде всего, для нашей безопасности. Alias[147] не получится. Сейчас я постараюсь объяснить подробно. В «Некрономиконе», книге безумного араба Аль-Хазреда, упоминается некая сила – Шонарфавн. Предположительно, она может помочь отыскать потерянную вещь или добыть клад. Я вот подумал: что, если вызвать ее…
– А это так опасно?
– Все, связанное с «Аль-Азифом», опасно и не познано до конца. Слишком много ученых, посвятивших себя изучению «Некрономикона», уже ничего никому не расскажут. А рабочие записи этих несчастных наталкивают на мысль, что их внезапные и скорые смерти напрямую связаны…
– А по-другому не получится?
– Ну, я думаю, всегда есть другой способ. Что бы мы ни делали. Можно искать, опрашивать грязных баварских крестьян, прочесывать леса и горы. Пытаться выйти на след…
– Нет! – воскликнул рыцарь.
– Значит, вы согласны на ритуал?
– Почти. Зачем нужна человеческая кровь? Нельзя обойтись?
– Для защитного круга.
– Да? Хорошо. Что ж, мэтр Грамбло, я вынужден согласиться с вашим предложением propter necessitatem[148]. Что еще надо?
– Все остальные предметы, необходимые для ритуала, у меня есть. Включая список с пятьюдесятью именами Мардука.
– Пятьюдесятью?
– Да. Именно так. Не больше и не меньше.
Де Виллье скрипнул зубами.
– Нам нелегко придется без проводника.
– Я знаю. Но что поделать? Не могу же я предложить одному из ваших сержантов пожертвовать собой ввиду punctum saliens[149]?
– Когда начнем? – расправил плечи рыцарь.
– Да хоть сейчас…
– Хорошо. Надеюсь, я отмолю грехи впоследствии…
– Hostias et preces tibi, Domine, iaudis offerimus…[150] – спокойно проговорил чернокнижник, возводя взор к затянутому тучами небу.
Брат Жерар глянул на него так, словно хотел немедленно всадить кинжал в сердце алхимика. Повернулся к сержантам, безмолвно стоявшим у костра.
– Брат Жан!
– Слушаю вас! – откликнулся коренастый седой вояка, несомненно видевший крепости Арсуф и Яффу еще христианскими.
– Баварца связать. Разрешаю оглушить. Немедленно.
Недоумение лишь на миг мелькнуло в глазах храмовника. Но он не посмел ни возразить, ни даже задать уточняющий вопрос. Быстро и решительно отдал приказания товарищам. Вчетвером они направились к ничего не подозревающему баварцу.
– Что ж, начнем pro bono publico[151]… – пробормотал де Виллье.
Чернокнижник не смотрел, как сержанты быстро и умело связывали отчаянно вырывающегося германца: в конце концов, его сопротивление утомило брата Жана, и он стукнул рыжего проводника по затылку рукояткой кинжала. Мэтр Грамбло рылся в своих сумках, извлекая одну за другой толстые черные свечи. За ними последовали: длинный ремень из поблескивающей кожи; черное широкое перо, совершенно не отражающее свет; фиолетовый продолговатый кристалл толщиной в большой палец руки; пожелтевшая костяная статуэтка, изображающая безголовую женщину с огромными, свисающими едва ли не до колен грудями; серый и невзрачный осколок камня; чаша из темной бронзы, покрытая вмятинами и царапинами – свидетелями весьма почтенного возраста. В завершение ученый вытащил растрепанную тетрадь в черном переплете и кривой кинжал с темной гравировкой на лезвии. В крестовине оружия мерцал при свете костра багровый рубин-кабошон.
Ремень Грамбло уложил на снег в виде разомкнутого круга, жестом приказал храмовникам войти туда.
Брат Франсуа опасливо покосился на мерцающую кожу.
– Змеиная, – отрывисто бросил чернокнижник. – Не человеческая.
Де Виллье хотел перекреститься, но передумал, посчитав, что христианский символ может помешать вызову владыки всех демонов Востока. Просто махнул рукой и первым вошел в круг. Алхимик дождался, когда внутри окажутся все, и замкнул ременную черту.
– Для вашей же безопасности, – буркнул он, больше ничего не поясняя.
Сам же приблизился к связанному баварцу. Пнул его, покачал головой и принялся расставлять черные свечи на утоптанном снегу, тщательно выверяя расстояние веревочкой с узелками. Это продолжалось так долго, что де Виллье почувствовал, как начинают замерзать ноги. Но пошевелиться храмовник не решился, опасаясь неосторожным движением помешать чернокнижнику.