Вчера очередной наш герой закончил финансовую ревизию на молокозаводе. Тот руководитель, который без греха, пусть первым бросит камень в бухгалтера-ревизора Вилниса или в скромных авторов этих строк. Вот и в данном случае руководство молокозавода камней не бросало, а, напротив, предприняло попытки сунуть нечто на ощупь совсем не твердое в карман его пиджака. Вилнис проявил твердость духа, даваемого не принял, руководству указал на преступное неприличие поступка, но вот за ужином, увы, не устоял - за день не выдалось времени перекусить, а на голодный желудок, сами знаете...
Постанывая от боли в висках и отвратительной тошноты, Вилнис опустил ноги с кровати и, пошатываясь, встал. Какая гадость эта местная водка! Из чего они ее гонят, злодеи, из нафталина, что ли? Встряхнуться, принять таблетку, взбодрить себя громкой музыкой, принять душ. Вилнис доковылял до письменного стола, на котором стоял гостиничный репродуктор, включил его, но ничего не услышал. С перепоя (он был безжалостен к себе и называл вещи своими именами) Вилнис совсем забыл, что с вечера по обыкновению сунул в уши особые тампоны - изобретение большого московского ученого, - дающие возможность отключиться от внешнего мира, забыться и заснуть.
Бухгалтер-ревизор Вилнис извлек затычки из своих крупных, заросших волосом ушей и услышал... Вы уже знаете, что услышал бухгалтер-ревизор Вилнис. И потому не удивитесь, что через несколько минут он уже стоял в безмолвной толпе и жадно впитывал в себя сладкую песнь. Вы спросите, где он очутился - на главной площади, у желдорвокзала, на колхозном рынке? Да какая разница!
Для нашего повествования это не имеет ровно никакого значения. Важно, что Вилнис прибежал сюда в чем спал, то есть в сатиновой пижаме темно-коричневой в зеленую полоску; если бы она не была так измята беспокойной минувшей ночью, ее, пожалуй, издалека можно было принять за пиджачную пару. Вы по-прежнему настаиваете? Хорошо. Бухгалтер-ревизор Вилнис находился на площади перед трибуной, с которой пела Елена. Сами бы могли догадаться: гостиница в городе Н. построена в самом центре, между каланчой и горсоветом.
9
Подровняв наших героев во времени, вернем стрелки часов на прежнее место. Но, прежде чем двинуться дальше, в который уже раз подивимся вместе поразительной прозорливости товарища Н., его умению концентрировать силы и средства на решении главной задачи. Однако не перегибаем ли мы палку, всякий раз превознося достоинства нашего главного героя? Увы, вопрос в духе времени, времени переменчивого и смутного, характернейшая особенность которого - во всем сомневаться, очернять наше прошлое и настоящее, расшатывать устои, мазать дегтем и вываливать в перьях достойнейших людей, единственная вина которых заключается в том, что они занимают руководящие кресла. Ну да ладно, не об этом здесь речь, просто вырвалось, что в душе наболело.
Если помните, в истории, которую поведал человечеству наш древнегреческий коллега-литератор (а не помните - перечитайте, а не читали - прочтите, любопытная вещица - на уровне своей эпохи, разумеется), сирены завлекали несчастных моряков на свой уютный островок и там делали с ними что хотели. Если говорить откровенно, такое удается и самым что ни на есть обыкновенным женщинам, не то что без голоса и слуха, а и без многого чего еще.
Задача же, поставленная товарищем Н. перед сиренами и всем городским активом, была качественно иной. Требовалось не просто завлечь, морально заинтересовать усталых путников, но и превратить их в трудовые ресурсы. То есть направить проснувшуюся мужскую энергию в производительное русло.
Больше часа уже пели сирены. Вокруг Елены, Дориды и Гегемоны собрались многотысячные толпы - там, будто притянутые магнитом, находились все путники, попавшие в зону звуковой досягаемости, независимо от избранного ими способа путешествия. Если бы переброска рек была к тому времени уже завершена, то нет сомнения, что и речные путешественники примкнули бы к трудовому воинству, собранному под энскими знаменами.
Говоря деловым языком, кадры были собраны. Оставалось их закрепить.
Кто бывал в Н., тот не мог хоть раз не пройтись по проспекту, гордости и славе города. Он берет начало от главной площади и, оставляя слева краеведческий музей, а справа кинотеатр имени Ворошилова (трудно избавиться от старых привычек, "Иллюзиона", конечно же, "Иллюзиона"), прошивает насквозь всю городскую застройку, строго держа курс на восток. Это очень широкий, не побоимся сказать, столичный проспект, засаженный молодыми, но уже далеко окрест разбрасывающими свой белоснежный пух тополями (и на это успел нажаловаться сующий во все свой нос пенсионер Говбиндер), застроенный современными зданиями - те, что постарше, с колоннами и богатой лепниной, со статуями трудящихся на крышах, а те, которые поновее,- без излишеств, бетонные блоки и окна без форточек; все как у людей. Когда-то, говорят, здесь была паутина старых улочек, торчали маковки церквей, уходили в землю замшелые стены лабазов и мещанских домов. Много потрудились местные зодчие и строители, чтобы снести весь этот хлам до основания, а затем - построить новую городскую артерию.
Вот только с названием проспекту не везло: устали вывески менять. То назовут в честь лица, чье имя год-другой спустя и упоминать становится неприлично, то в честь события, о котором стараются забыть поскорее. Последний раз нарекли его проспектом Энтузиастов Переброски. Казалось бы, надолго, но уже к тому моменту, на котором мы задержали ваше внимание, пошли зловредные разговоры о том, что, дескать, Москва не согласна ни на Амур, ни на Миссисипи, так что, возможно, придется еще раз свинчивать с домов вывески. Надо ли говорить, что у истоков этих ненужных разговоров был все тот же Говбиндер?
В проспект Энтузиастов Переброски впадали в тот день три потока - с площади, вокзала и рынка. Слившись воедино, полноводная людская река катила свои волны под тополями. Впереди на автомобильной платформе, как на ладье, плыли Елена, Дорида и Гегемона. Их голоса соединились в безукоризненное трио:
Вспомни метанья свои, путь свой тернистый и тяжкий.
О, как ты был одинок, боги забыли тебя.
Ныне же ты в коллективе; каждый, кто рядом с тобою,
Это опора твоя, друг, товарищ и брат.
Товарищ Н. в своем кабинете прислушивался к льющейся из репродукторов песне. Он согласно кивал головой и лишь слегка поморщился и раздраженно потеребил депутатский значок на груди (простите, опять это слово, но никуда не денешься - депутатские значки только на груди и носят) при очередном упоминании о богах: не надо бы этого. А тысячам людей, которые неотступно следовали за платформой, было не до Бога и не до черта. Отталкивая друг друга, они стремились пробиться поближе к платформе; молодые и ловкие висли на бортах, протягивали руки к сиренам, но тщетно, тщетно...
Вся эта суета в микромире толпы - непредсказуемое, броуновское движение ее частиц - не отражалась на целеустремленности макромира. Хорошо спланированный поток ровно катился по проспекту Энтузиастов Переброски, миновал последние городские строения, пересек полноводную Энку по мосту имени Энсовета и устремился по шоссе на восток. Полчаса спустя платформа с сиренами - и толпа вслед за нею - свернула на грунтовую дорогу и вскоре остановилась возле высокой бетонной ограды напротив двустворчатых ворот, крепко сработанных из толстых железных прутьев. Свежий пригородный ветер выгибал красный кумач, натянутый 'над воротами, с начертанными на нем словами:
"ОТВЕТИМ УДАРНЫМ ТРУДОМ НА ПЕНИЕ СИРЕН!"
Лозунг придумал лично товарищ Н. Сначала он поручил подготовку призывов редактору областной газеты, бросив ему на подмогу доцента Рейсмуса. Те насочиняли много всякого интеллигентского - фразы долгие, корявые, все в запятых и двоеточиях; пока доберешься до конца, забудешь начало. Товарищ Н. ознакомился, взял синий карандаш, перекрестил написанное и начертал свое, вам уже известное. Вызвал к себе завотделом промышленности - тот слыл большим докой по части подъема трудового энтузиазма - и сказал: "Твое мнение?" Завотделом прочел, перечитал, посмаковал немного, покатал на языке и одобрил: "О це дило!" И он был во всех отношениях прав, потому что слово и дело у нас никогда не расходятся.
На следующий день лозунг, гарно намалеванный лучшими специалистами художественного комбината, был натянут над воротами, уже известными вам, дорогой читатель.
Едва процессия с сиренами во главе появилась из-за поворота дороги, ворота со скрипом отворились, и сирены, не прерывая пения, въехали за ограду. Толпа было хлынула за ними, но на ее пути появились неведомо откуда крепкие молодые мужчины в ладно сидящих костюмах, вроде бы все разные, но в то же время как будто все одинаковые. "Соблюдайте порядок, граждане! призывали молодые мужчины.- На этой территории размещаются только приезжие! Просим предъявлять паспорт. У кого местная прописка - пожалуйста, по домам. Остальные проходите, не задерживайтесь..."
Быстро и решительно был наведен порядок. Сирены ненадолго смолкли, и тем временем местных жителей повернули назад, в город. Как ни хотелось послушать еще, сказано же было: по домам, - а исполнительская дисциплина поставлена была в городе Н. на значительную высоту. Итак, свои отбыли, а приезжих одного за другим всосали ворота. Всосали и захлопнулись. И снова запели сирены.
Потом всякое говорили и об этих воротах, и об ограде, и о порядках на территории. Всякое и ненужное. Про колючую проволоку, про вышку с часовыми, про караульных собак. Вздор все это.
Да, вышки были, не станем отрицать. При большом скоплении народа возможны разного рода нарушения общественного порядка, а за порядком лучше всего наблюдать именно с вышки: сверху виднее. Проволоки не было вовсе, не было в ней нужды, потому что вокруг мест, куда стягивались трудовые ресурсы, привлеченные пением сирен, заблаговременно возвели железобетонную ограду в два человеческих роста - завод ЖБИ ради этого встал на ударную вахту. Между прочим, и это было сделано по прозорливому распоряжению товарища Н., подлинная фамилия которого - тут мы вынуждены раскрыть все карты - Недремайло. Товарищ Н. и эскизы набросал, и высоту указал: 3,5 м. Так и начертал синим карандашом: "Высота 3,5 м".
Что же до караульных собак, тут вообще смех один. Это надо же принять за караульных собак фокстерьера Выброса! Спору нет, голос у него звонкий, но тембр совсем другой, пустой тембр, брех, а не лай. Так что и здесь имеется налицо массовое заблуждение, возможно, что и провокация. К тому же возникает вопрос: как попал вздорный пес в места сосредоточения трудовых ресурсов, столь удаленные от домовладения, в котором прописан его хозяин пенсионер Говбиндер? Может, фокстерьер потерялся? сбежал из дому? Увлекся какой-то течной сучонкой и потерял голову? Нет и еще раз нет. Бывал он за железобетонным забором вместе с хозяином. А что там делал Говбиндер, как проникал за ограду - представить нетрудно: мы имели уже немало случаев убедиться в его настырности и неусыпном желании всюду совать свой длинный нос.
Мы отвлеклись единственно затем, чтобы решительным образом отмести нелепые слухи. Вернемся же к реальным событиям.
Всосав последнего усталого путника, ворота захлопнулись. Грузовик с сиренами остановился в дальнем конце обширного плаца, толпа рассыпалась, заколыхалась, деловитые молодые люди в костюмах быстренько превратили ее в правильное каре. Живописность при этом исчезла, зато восторжествовал порядок. Извечная истина: для выигрыша в большом надо пожертвовать малым.
Быстро были переписаны имена и профессии, в считанные минуты тысячи людей были распределены по баракам. Не стоит морщиться, не стоит, слово как слово, типовые сборные дома, аккуратные, совсем новые, каждый на сотню обитателей, просторные помещения с трехэтажными спальными местами, крепко сколоченными, пахнущими свежей стружкой. На каждом спальном месте постельное белье и опрятное серое одеяло, все подровнено, все складочки параллельны. Удобства, сами понимаете, во дворе, но чисто, ладно, продуманно: алюминиевые умывальники в ряд, отверстия в отхожем месте как по линейке. В каждом доме - все-таки слово "барак" здесь не совсем уместно, скорее подходит "коттедж", разумеется, коттедж, как это мы раньше не сообразили! - в каждом коттедже свой красный уголок с соответствующими плакатами, шашками и домино, с особым окошечком, над которым написано: "Выдача письменных принадлежностей с 20 до 21 часа". Все предусмотрено, во всем полный порядок.
Колонной по четыре двинулись к столовой, получили ложки с мисками, расселись за длинными столами, а тут повара в белых халатах поверх полевой формы приволокли бачки с обжигающим супом. И не их, поваров, вина, что позже вошло в обиход обидное, кривым зеркалом отражающее действительность, название, "баланда". Есть еще среди нас люди, которые тщатся принизить наши достижения, выпятить недостатки, облить все, вплоть до самого святого, грязью. Не выйдет! Питательный был суп, не лишенный некоторых вкусовых свойств, полностью удовлетворяющий средние физиологические потребности. А они - баланда...
Организованно откушали суп, встали разом, ополоснули миски и ложки, построились. Конечно, не сами вдруг построились, а по команде - веселой, бодрой, но требовательной. Иной команда и быть не может, на то она и команда, не просьба, не приглашение.
За железобетонной оградой с вышками, кои необходимы для поддержания общественного порядка в местах массового сосредоточения трудовых ресурсов, по плану, утвержденному товарищем Н., в рекордно короткие, не ведомые ни одной стране мира сроки, было воздвигнуто немалое число коттеджей. Число это в точности нам не известно, поскольку и мы не ко всем документам допущены. По прикидкам же старика Говбиндера, который знает больше, чем ему положено, коттеджей было не меньше трех десятков. Однако и того не хватало: не каждому из тех, кто добровольно собрался за оградой по зову Елены, Дориды и Гегемоны, досталось свое спальное место. Пришлось выставить в проходах раскладушки и кровати с панцирными сетками - те, что завезли загодя по личному распоряжению, конечно же, всевидящего товарища Н., чье имя, простите авторам невинную ложь, к которой они то и дело прибегают из соображений высшего порядка, чье истинное имя Недоставайло.
Да и так ли уж важно в конце концов, сколько было коттеджей - тридцать или сорок? Во всех нам все равно не побывать, так давайте же прибегнем к старому как мир литературному приему: покажем общее через частное. То есть через типичное (или типическое? вот позор-то, ведь так и не удосужились разобраться, а дела-то всего на десять минут). Как там ни называй лопату, она лопатой и останется. В общем, будем вести наблюдения лишь за одним коттеджем, за тем, в котором по воле случая собрались наши герои. Или наоборот - они стали нашими героями как раз потому, что собрались в одном коттедже? Признаемся, что в нашем писательском досье заведены тысячи карточек на участников тех событий, но как этим бесценным материалом распорядиться - ума не приложим. До чего же нелегко управлять ладьей повествования в безбрежном море человеческого материала! Как непросто ярким штрихом высветить характер героя, подноготную его поступков и всякое прочее, что отличает художественную прозу от свидетельских показаний! В который уже раз созревает в наших душах неотвязное желание отложить перья и зачехлить машинки, бросить свое поганое ремесло и заняться какой-нибудь остродефицитной деятельностью - мыло, что ли, варить или пиво. Но нельзя, не дано нам такого права. История не простит. Так что продолжим, стиснув зубы, наш рассказ, а гигантский массив материалов, оставленный за бортом, скрепя сердце сдадим в архив.
Кстати, в какой? Куда нести исписанные мелким почерком блокноты, тщательно разложенные по папкам справки, письма, объяснительные записки, проездные билеты, авансовые отчеты, газетные вырезки, ресторанные счета, накладные, квитанции, доверенности и многое прочее? В ИМЛ или в ИМЛИ, в ЦПА или ЦА МО, в ЦГАЛИ или ЦГАНХ? Подскажите, читатель!
10
Трудовые ресурсы, привлеченные в зону сосредоточения1, как уже говорилось, представляли собою по преимуществу мужские трудовые ресурсы. На то и был расчет: сирены древние и нынешние воздействуют на извечные, изначально заложенные в особях мужского пола психофизиологические механизмы, побуждающие нас тосковать вечерами, ходить на танцы и в дискотеки, подавать объявления в отделы знакомств местных газет, ежедневно бриться или аккуратно подстригать бороды, освежаться одеколоном "Шанс", покупать джинсы по несусветной цене и совершать иные, здравым смыслом не объяснимые поступки, а также испытывать томление от запаха сирени, пения Аллы Пугачевой и ритмических строк с созвучными концевыми слогами. Одним словом, в зоне сосредоточения (в дальнейшем для краткости будем звать ее просто зоной) собрались в основном мужчины. В основном - но не исключительно.
В доставшемся нам волею судьбы коттедже женщин было двое. Верочка не могла бросить Сережу, а Клавдия Михайловна завлечена была в зону никак не физиологическими мотивами, скорее социальными: вдосталь настоявшись в своей жизни в очередях, она привыкла двигаться куда все и оставаться где все. Пока не выйдут и не скажут: больше ничего не будет, можете расходиться.
Верочку и Клавдию Михайловну устроили на нарах за цветастой занавеской. Неудивительно, что в их уголке, по-домашнему уютном, собрались после вечерней поверки наши герои. С утра им предстояло выйти на работы кому куда, по состоявшемуся уже распределению. Алеша как студент молочного техникума был направлен на молокозавод; туда же, памятуя о своих недавних связях, напросился и бухгалтер-ревизор Вилнис. Семена Семеновича отрядили на завод ЖБИ, остальных - на земляные работы в район Великих Прудов. Вячеслава хотели вернуть в постылое КБ, но он прознал, что Елена будет петь на прудах, и добился, чтобы его послали на земляные работы. Вот она, наша молодежь, она своего всегда добьется! Борис Взгорский, напротив, на пруды не рвался, он устроился заведующим красным уголком в своем коттедже с возложением обязанностей выдавать под расписку шашки и письменные принадлежности. Это было правильное решение, потому что Борис Взгорский находился ближе к вершинам культуры, чем его товарищи по спальным местам. До отбоя еще оставалось время, свет в коттедже не гасили. Уютно сиделось нашим героям за занавесочкой. Борис Взгорский раздобыл картишки и показывал Верочке фокусы. Вилнис, человек бывалый, рассказывал потрясающие воображение истории, каких у каждого бухгалтера-ревизора найдется предостаточно. Клавдия Михайловна вздыхала: надо же, какие деньжищи по свету гуляют. Когда рассказчик делал паузу, откуда-то издалека доносился нежный голос: