Время шло. По южной дороге форсированным маршем прибыла колонна солдат; они расположились у фургонов, ожидая приказаний. С запада появилась еще одна колонна, но значительно меньше.
— Король разослал скороходов, — заключила Энн. — К утру его силы удвоятся, а через несколько дней учетверятся… Если ничто не помешает.
Наконец караван двинулся к югу, однако проехал совсем немного и остановился у холма. На его длинном гребне король расположил свою армию, но не в боевом порядке, а для отдыха в тени Деревьев. Вскоре с юга прибыли фургоны с провизией, солдаты разожгли костры и принялись готовить еду.
Король избавился от тяжелых парадных одеяний, и вместе с ними сбросил с плеч пару десятков лет. Глаза его загорелись жизнью, походка стала упругой; переходя от костра костру, он отдавал приказы звучным, уверенным голосом. Солдаты смотрели на своего короля с обожанием.
И все-таки он выглядит ужасно печальным, подумал Форзон. Закончив обход лагеря, король подошел к фургону, где они с Энн сидели под надзором часовых.
— Вы опасаетесь, что народ будет преследовать вас, экселенц? — спросил Форзон.
— Они преследуют меня, — сказал король. — И скоро они будут здесь. — Он бесстрастно посмотрел на горизонт. — Мой народ. Я послал глашатаев в Курру, и они объявили на всех перекрестках, что трубачей у меня нет. Я пообещал народу, что найду трубачей, если они пропали, и позволю им играть. Но мой народ по-прежнему преследует меня. Я очень сильно опасаюсь, что мне придется вступить с ними в битву прежде, чем я успею их простить.
— Какая уж тут битва, — вполголоса сказал Форзон, когда король отошел. — Солдаты вооружены, накормлены, хорошо отдохнули и заняли позицию на вершине крутого холма. Думаю, королю Ровве представится возможность проявить свое милосердие.
Они услышали крики «Трубачи! Трубачи!» задолго до того, как толпа преследователей показалась на вершине соседнего холма. Король выкрикнул команду, и солдаты выстроились в оборонительную линию.
— Взгляни-ка, там Раштадт, — шепнула Энн, стиснув руку Форзона.
Они несли его на плечах. На миг силуэт координатора обрисовался на фоне чистого неба, и толпа потекла вниз по склону холма. Она двигалась с той же целеустремленностью, с той же непреклонной медлительностью приливной волны, как еще недавно на дворцовой площади. Долина между холмами наполнилась, и авангард с Раштадтом в первом ряду неторопливо двинулся вверх, к вершине холма, где в боевом порядке застыло королевское войско. За спинами авангарда бесконечная людская река продолжала стекать по склону дальнего холма в долину.
Если они не остановятся, подумал Форзон, эти люди должны победить: никакое войско не устоит против океанского прилива! Передовые ряды были уже так близко, что он начал лихорадочно искать в них лица агентов Команды Б, с тяжелым сердцем отсчитывая минуты до начала битвы…
И внезапно все остановилось.
Темная тень скользнула по поднятым к небу лицам.
Несколько человек хрипло закричали.
Планер нырнул — и приземлился в нескольких шагах от короля Роввы.
Из кабины выкарабкался смертельно бледный паяц с обрубком левой руки, замотанным окровавленной тряпкой. Пошатываясь, он шагнул к королю, и несколько солдат тут же преградили ему дорогу. Паяц изобразил церемонный поклон, и король Ровва жестом отослал солдат. Тогда Уилер заговорил, указывая здоровой рукой на толпу: он предложил королю разогнать бунтовщиков.
Король рассмеялся ему в лицо.
— Мои люди ответят передо мной. А я перед ними.
В этот момент, с гордо поднятой головой, холодной улыбкой и сверкающим взором старый король Ровва был воистину полон королевского величия.
В следующий момент он был уже мертв.
Из правой руки паяца вырвалась беззвучная вспышка света, и король Курра повалился на траву. С перекошенным злобой лицом Уилер обернулся к окаменевшей от ужаса кучке советников во главе с Гаском.
— Кланяйтесь своему королю!
Никто не шелохнулся. Казалось, всех кругом разбил паралич — солдат, офицеров, придворных, толпу бунтовщиков на склоне холма. Энн дернула Форзона за руку; дверца фургона заскрипела, но никто не обратил на это внимания. Они проползли на четвереньках мимо часовых, обогнули неподвижные ряды солдат и бегом помчались вниз. Знакомая коренастая фигура рванулась навстречу: Ханс Ультман, улыбаясь от уха до уха, схватил их за руки и втянул в толпу.
— Кланяйтесь своему королю! — взревел Уилер.
Трясущиеся министры низко поклонились.
Пронзительно расхохотавшись, Уилер повернулся к рядам солдат и повелительно ткнул пальцем:
— Кланяйтесь королю! Кланяйтесь королю Блэку!
Солдаты поспешно поклонились.
— Да он сумасшедший, — прошептала Энн.
— Что случилось с Уилером? — спросил Ханс.
Энн рассказала.
— Безумен и очень опасен, — вынес свой вердикт Ультман.
Уилер поднялся на гребень холма и уставился на толпу внизу.
— Убирайтесь! — рявкнул он. — Вам приказывает король! Марш по домам!
Люди продолжали стоять молча и неподвижно. Прошла минута, другая. Уилер резко повернулся, сказал несколько слов Гаску и направился к гравиплану. Машина вертикально поднялась в воздух, сделала широкий круг над долиной и нырнула.
Толпа не шелохнулась. Люди стояли спокойно, следя за тем, как Птица заходит на второй круг. Сделав вираж, она опустилась так низко, что ее можно было достать с земли рукой.
Уилер высунулся из окна.
— Станнер! — ахнула Энн.
Машина развернулась, и рядом с первым скошенным упал второй. И третий.
Ханс Ультман выскочил из толпы, отбежал в сторону, опустился на одно колено и прицелился. Уилер, занятый своей жатвой, так и не заметил его. Станнер Ультмана издал короткое жужжание — и невидимая коса сломалась. Машина резко рванулась вперед, прошла в полуметре над вершиной холма — перепуганные солдаты едва успели разбежаться, — клюнула носом над очередной долиной и пропала из виду.
Они услышали отдаленный взрыв и увидели черный дым, вздымающийся к небесам.
Когда толпа, собравшись с духом, снова двинулась вперед, вершина холма оказалась пустой. Доблестные королевские солдаты сбежали. Они бежали долго и остановились потому, что стемнело.
Энн с Форзоном отправились к разбитому гравиплану и попытались извлечь из обломков обгоревшие тела: пилот и Уилер со станнером, намертво зажатым в правой руке. Там их и нашел Поль Леблан.
— Эти машины принципиально не могут разбиться, — заметил он.
— Им пришлось отключить большую часть защитных контуров, чтобы Уилер мог поработать станнером с высоты двух метров.
— Что ж, по крайней мере, он умер счастливым, — сказал Форзон.
— Ему удалось побыть королем Курра целых пять минут. С трубачами все в порядке, я надеюсь?
Леблан кивнул.
— Их освободили там же, на улице рядом с домом. Но потом распространился слух, что король забрал трубачей. Я подумал и решил, что народу полезно малость поволноваться, и приказал Джо припрятать их в надежном месте. — Леблан неожиданно хихикнул. — Боюсь, Джо никогда мне не простит! Когда он вместе с трубачами выйдет из того подвала и узнает, что мы за это время совершили революцию… Представляешь? Кстати, мы очень волновались за тебя. Тор сказал, что мужчина и женщина кричали на улице о похищении трубачей, но что с ними случилось, он не знает.
— С нами ничего не случилось, — сказал Форзон. — Разве что я стал совсем другим человеком.
Возле обломков планера постепенно собралась кучка любопытных, а потом пара дюжих куррианцев принесла Раштадта. Координатор долго смотрел на тело Уилера и наконец сказал:
— Я не желал ему смерти. Я хотел, чтобы его судили. Чтобы он страдал до конца своей подлой жизни.
Слезы потекли по его лицу; Раштадт отвернулся и ушел спотыкаясь. Заботливые опекуны поспешили вслед за ним.
Глава 18Свадьба старшего инспектора Джефа Форзона и полевого агента Энн Кори, Б-627, Гурнил, состоялась на процветающей ферме Леблана, расположенной на плодородном полуострове. При бракосочетании присутствовали все 207 членов Команды Б, а услаждали гостей музыкой великий Тор и его знаменитые трубачи. Генерал-директор Смайн из Бюро Межпланетных Отношений прибыл перед самой церемонией и сразу после ее завершения отозвал молодоженов в сторонку, сделав знак Леблану присоединиться к ним.
— Прошу прощения, что отвлекаю вас в такой день, администратор… Ах да, мы повысили вас в чине, вы знаете? Итак, Верховная штаб-квартира рассмотрела ваш рапорт и желает получить дополнительные разъяснения по некоторым пунктам. Не вполне подходящий момент, я понимаю, но через три дня я должен быть на Пурроке, и если я сегодня не поговорю с вами…
— Ничего, все нормально, — рассеянно сказал Форзон. — По каким пунктам вы хотите получить дополнительные разъяснения?
— Прошу прощения, что отвлекаю вас в такой день, администратор… Ах да, мы повысили вас в чине, вы знаете? Итак, Верховная штаб-квартира рассмотрела ваш рапорт и желает получить дополнительные разъяснения по некоторым пунктам. Не вполне подходящий момент, я понимаю, но через три дня я должен быть на Пурроке, и если я сегодня не поговорю с вами…
— Ничего, все нормально, — рассеянно сказал Форзон. — По каким пунктам вы хотите получить дополнительные разъяснения?
Он видел только Энн — очаровательную невесту в куррианском многоцветном наряде глубоких тонов, красиво оттеняющих бледное золото волос. Никогда больше он не позволит ей выглядеть пожилой особой.
— Честно говоря, э-э-э… По всем. Верховная штаб-квартира не вполне понимает, каким образом вы использовали трубачей на благо демократии. Музыка, конечно, превосходная, даже я это понимаю… Но при чем тут?..
— На самом деле это несложно, сэр. С одной стороны, мы имеем народ с врожденными артистическими и музыкальными талантами, с другой стороны — короля, который позабыл, что у него есть совесть.
— Леблан, вы хоть что-нибудь понимаете?
— Ровно ничего, сэр, — ухмыльнулся Леблан.
— Неудивительно. Может быть, вам лучше начать с начала, администратор?
— Я и начал. Уникальный народ, питающий истинную страсть к прекрасному. Это раз. Король, который забыл о существовании совести. Это два. Следует учесть также, что король — типичный куррианец, питающий такую же страсть к прекрасному, как и его подданные.
— Обязательно учту, — сухо промолвил генерал-директор. — Продолжайте.
— Король практиковал неслыханно жестокие пытки и наказания, но распространялись они на весьма небольшую часть населения. К тому же наказания редко совершались в присутствии короля, а вопли из пыточных камер не достигали королевских покоев. В любом случае король более никогда не видел своих жертв, и так как его совесть не подвергалась испытаниям, он совершенно о ней позабыл. Что до его подданных, те не желали замечать ограниченных жестокостей, покуда король исправно удовлетворял их страсть к прекрасному. И лишь тогда, когда король попытался воспрепятствовать этой страсти, его народ взбунтовался.
— Да-да, я припоминаю нечто подобное… Крестьянка и жреческая ряса! Не скажу, что я понял это, но вполне могу принять.
— Что же было нужно? Чтобы совесть короля вступила в конфликт со страстью народа к красоте. И тогда я дал одноруким трубу… Почему бы и нет? Куррианцы чрезвычайно чувствительны к музыке, а Торовы трубачи играют очень хорошо. Король, разумеется, был в таком же восторге, как все его подданные. Он полдня просидел в обзорном окне, слушая трубачей, но не понял, кто они такие. Он видел их издалека, на них были надеты широкие плащи, и никто из приближенных не осмелился сказать королю, что это его однорукие жертвы.
Будучи хорошим королем, который дает своим подданным все необходимое, он устроил фестиваль, чтобы представить народу трубачей. И только увидев их вблизи, из своей королевской ложи, король обнаружил, что эти музыканты однорукие. Как громом пораженный, он просидел неподвижно весь вечер, позволив им играть до самого конца фестиваля… Но когда фестиваль был окончен, король и помыслить не мог о том, чтобы видеть одноруких каждый день в окружении толпы почитателей. Он совершенно не желал вспоминать о своих жестокостях, и поэтому ему ничего не оставалось, как запретить духовую музыку, а трубачей отправить обратно в деревню одноруких.
Но тем самым больная совесть короля вступила в прямой конфликт с национальной любовью к прекрасному. Духовая музыка была великолепна, люди не видели в трубачах ничего дурного, и совершенно неизбежно хороший король перестал казаться таким уж хорошим. Чем больше они вспоминали о его прошлых деяниях, тем хуже он выглядел в их глазах, а когда король призвал себе на помощь Птицу Зла, народ отождествил своего короля со злом.
Собственно говоря, это все. Народ с непреодолимой тягой к искусству, король с угрызениями совести и великий музыкант, столкнувший их друг с другом… Вы удовлетворены моим объяснением, сэр?
— Э-э-э… Почти, — задумчиво сказал генерал-директор Смайн. — Но мне хотелось бы, администратор, получить от вас краткую формулировку базисного принципа, изложенную в универсальных терминах.
Форзон понимающе улыбнулся, припомнив Руководство для полевых агентов, индекс 1048-К.
— Записывайте, сэр… СОВЕСТЬ БЕСПРИНЦИПНОГО ИНДИВИДА ПРОБУЖДАЕТСЯ ПРИ ЗВУКАХ ТРУБЫ.
Перевела с английского Людмила ЩЕКОТОВА
Литературный портрет
Вл. Гаков Тихий голос музыкодела
Мне уже приходилось писать о том, какими причудливыми и порой нелепыми путями доходили до нас первые переводы западной фантастики — да, впрочем, только ли они? Во времена, когда этой литературы в стране выпускалось с гулькин нос, да и тот мизер просматривался под лупой на предмет «крамолы», случайно прорвавшееся к нам произведение писателя X с неизбежностью на годы становилось его фирменной маркой. О том, что он еще что-то написал, приходилось только догадываться…
Так, Гаррисон надолго прослыл «автором «Неукротимой планеты», Нортон, конечно же, «Саргассов в космосе», а за очередным признанием в любви к фэнтези с неизбежностью следовало, что представление об этом жанре составлено, в основном, по саймаковскому «Заповеднику гоблинов»…
К счастью, случались примеры и обратного: первый и на долгие годы остававшийся единственным перевод оказывался лучшим произведением автора. Так, в частности, произошло с короткой повестью (или длинным рассказом — как кому нравится) американского писателя-фантаста Ллойда Биггла-младшего «Музыкодел».
На языке оригинала произведение вышло в 1957-м, а перевод появился спустя девять лет в одном из альманахов «НФ» издательства «Знание». По мнению многих, это действительно одно из лучших произведений писателя. И, безусловно, центральное в той тематической нише (не такой большой, как может показаться), которая называется «Фантастика об искусстве».
Рассказ Биггла посвящен судьбе художника в будущем мире-антиутопии, где единственным разрешенным искусством является телевизионная коммерческая реклама. Герой рассказа с говорящей фамилией Бах по профессии «музыкодел»: он сочиняет музыкальные заставки к тем самым рекламным клипам, которые с успехом заменили собой «экономически невыгодное» искусство прошлого…
Только позже я узнал, что рассказ написан профессиональным музыковедом и историком музыки.
Родился Ллойд Биггл-младший 17 апреля 1923 года в городке Ватерлоо (штат Айова). После окончания средней школы он поступил в Университет Уэйна в Детройте, но, проучившись там полтора года, в 1943 году вынужден был прервать занятия и пойти в армию. В 1946 году Биггл демобилизовался в чине сержанта, вернулся в альма-матер и закончил университет с отличием. Поступив в аспирантуру Университета штата Мичиган в Ипсиланти, Биггл защитил диссертацию по теории музыки и в течение трех лет (с 1948-го по 1951 год) там же преподавал музыкальную литературу и историю музыки.
Литературной деятельностью он занялся в начале пятидесятых. Начал Биггл не с научной фантастики[2], но преуспел именно в ней. Правда, написал он, по американским меркам, немного, и его писательский голос, вспоминая название романа, с которым вы только что познакомились, можно назвать негромким. Но если перефразировать коллегу Биггла Урсулу Ле Гуин, «первые вести из любого нового мира… всегда передаются голосом одного-единственного человека… Порой голос одного-единственного человека, говорящего правду, куда сильнее могучих хоров и оркестров»[3].
В научной фантастике писатель дебютировал в 1956 году — рассказом «Обманутый», опубликованным в журнале «Galaxy». А спустя пять лет вышел и первый роман Биггла «Злые эсперы» (в журнальном варианте — «Вкус огня»).
Самое известное научно-фантастическое «изобретение» Ллойда Биггла, составившее фон многих его произведений, это галактический Верховный Совет (или Совет Верховного) и две подчиненные ему организации — Служба исследования культур и Бюро Межпланетных Отношений. Их агенты заняты тем, что отыскивают новые миры, готовые к вступлению в федерацию, и разъясняют им принципы «Галактического Синтеза». И напротив — стараются по мере сил скрыть от цивилизаций «неготовых» само существование Сверхцивилизации.
Отечественный читатель научной фантастики немедленно сообразит: это же «прогрессоры» Стругацких! — и окажется прав и не прав одновременно. Потому что, хотя лозунгом Совета и является благородная фраза «Демократия, привнесенная извне, хуже тирании», его агенты все-таки американцы до мозга костей, а потому сомнения и колебания Руматы им не ведомы.