Сандро продолжал хранить молчание. Это уж чересчур, ему хотелось вцепиться ему в глотку.
— Через неделю снимаемся с лагеря. Ты ведь этого хотел. Не так ли?
В голосе Кракюса начинало чувствоваться раздражение.
— Вообще-то, — сказал он, — мы уже уходим, раз я закончил свою работу.
Сандро опустил глаза. Несколько муравьев прокладывали себе дорогу среди травинок.
— Если ты мне не поможешь, это займет больше времени. Наверняка…
Один муравей забрался в огромную прорезь на подошве Кракюса и несколько секунд спустя выполз с другой стороны.
— Ну и что будем делать? — спросил Кракюс. В его голосе слышалось нарастающее возмущение.
Муравей предпринял попытку взобраться на гиганта. Он стал перебирать лапками вокруг себя, а потом зацепился и начал ползти вверх.
— Черт побери! — взорвался Кракюс.
На муравья его проклятие не подействовало вовсе.
— Ты мне скажешь наконец, что мне делать с индейцами? — прорычал он. — Иначе…
— Иначе ты сделаешь со мной то же, что сделал с моей женой?
Кракюс так и замер на месте, ошарашенный.
Его лицо напряглось, и он долго молчал, прежде чем медленно заговорить изменившимся голосом, шаря взглядом по земле.
— Все ясно, тебе сказал это Марко-предатель или этот идиот Альфонсо…
Сандро посмотрел ему прямо в глаза.
— Почему ты ее убил?
Кракюс выдержал его взгляд, не дрогнув.
— Почему?
Сандро молча сверлил его взглядом.
— Расскажи!
Гнусная улыбка медленно расплывалась на лице Кракюса, но он ничего не говорил.
— Имей смелость признаться!
Мерзкий тип продолжал бесстрастно улыбаться.
— Наверное, это раздражает, когда не получаешь ответа на свои вопросы…
Сандро с пылающим лицом кипел от гнева.
Перед ним стоял убийца его жены. И даже не пытался этого отрицать.
Но зачем он убил ту, которую был обязан спасти?
Он попытался успокоиться, взять себя в руки и собраться с мыслями. Он заставил себя замедлить дыхание и постепенно снять внутреннее напряжение.
— Если ты расскажешь мне, что произошло, — холодно проговорил он, — я скажу тебе, что делать с индейцами.
— Ну ладно, как хочешь…
Кракюс пнул ногой ком сухой земли. Пыль упала на его ботинок, и он стал бурым.
— Твоя жена ушла из деревни вместе с нами, — начал он.
— Почему она не вернулась раньше, как было предусмотрено?
— Ее сопровождающий сломал лодыжку. И вынужден был остаться еще на несколько недель. И твоя жена пошла с нами. По дороге несколько дней спустя мы встретили индианку, которая собирала фрукты. Она была одна. И парни захотели… Попытались…
— Ее изнасиловать.
— Твоя жена вмешалась. Ей не стоило этого делать. Она хотела ее защитить, все пошло не так, и ей досталось. Это был просто несчастный случай. Только и всего. Так как никому не хотелось неприятностей, мы решили устроить так, чтобы это выглядело как ритуальное жертвоприношение. Но это ничего не меняет, все равно это был несчастный случай. И этого бы не произошло, если бы она не полезла не в свое дело.
— Ты врешь.
Кракюс поглядел на него искоса.
— Докажи.
— Вскрытие показало, что порезы на ее теле были сделаны до смерти, а не после.
Кракюс опять пнул ком земли, и его ботинок стал грязно-серым.
— А что это тебе дает? Она мертва, мертва, разве нет?
— Я хочу знать.
Кракюс набрал в легкие воздуха.
— Ну а потом, твою мать!..
Он стряхнул пыль ударом ботинка о ботинок, и они опять почернели.
— Ее скрутили: она видела…
— Как насиловали…
— Но она кричала, билась в истерике. Годи этого не выдержал. Он вообще не выносит женского крика. Невозможно было заставить ее замолчать, она отбивалась и орала как резаная. Тогда ее усыпили…
— Боже мой…
— Но ничего другого не оставалось, она слишком много видела.
— Значит, вы ее порезали до того, как убили.
— У нас и не было другого выхода…
— Подонки, — сказал Сандро сквозь зубы.
— Но она ничего не чувствовала, она была под наркозом.
— Замолчи!
Сандро встал.
Вдали виднелись хижины деревни.
— И из-за тебя я обвинил невиновных и… наказывал их… день за днем… столько времени…
— А теперь ты должен мне дать последнее задание…
Сандро с отвращением покачал головой:
— Ну и мерзавец же ты!
Глаза Кракюса заблестели от гнева.
— Ты обещал!
Сандро посмотрел ему прямо в глаза.
— Сдохни!
Кракюс долго не отводил взгляд.
— Если ты мне не поможешь, это займет больше времени. И мои парни будут вынуждены…
— Да пошли они к черту.
— Они, может, и подождут немного, если я отдам им эту паршивую шаманку, чтобы они поразвлеклись немного, ожидая меня.
— Я запрещаю тебе трогать Элианту!
Кракюс ничего не сказал, но гнусно улыбнулся.
Сандро в бешенстве глянул на него, потом отвел взгляд.
Он бросил взгляд на лес вне себя от возмущения. Он должен найти выход. Это необходимо. Он посмотрел на деревню, представил себе индейцев, живущих и мыслящих по-новому. Их жизнь заменена иллюзиями, околдовавшими их сознание. И все это из-за него, по вине Кракюса…
Надо было что-то придумать, но ничего на ум не приходило. Только мысль о безумном выходе, которая пришла ему в голову несколько дней назад, не покидала его. Мысль об этом выходе, грозящем ему ужасными последствиями, преследовала его, несмотря на все усилия избавиться от нее…
«Как пользуется собой господствующее начало? — говорил Марк Аврелий. — Ведь в этом — все. Остальное же — зависит оно от твоего выбора или не зависит — тлен и дым».
Ветра не было, вокруг неподвижно стояли деревья и как будто ждали его решения.
Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
— Я дам тебе последнее задание, — прошептал он наконец.
Кракюс нахмурился, продолжая отвратительно улыбаться.
— Я слушаю…
Сандро подумал немного и выпалил:
— Забери у них все то, что ты им дал.
Улыбка исчезла. Но он продолжал хмуриться.
Сандро продолжил:
— Возьми у них то, к чему они постепенно привыкли, то, что уже считают источником своего счастья, и они будут лить бесконечные слезы.
Кракюс, сбитый с толку, долго смотрел на него пустым взглядом и не реагировал. Потом вдруг разразился смехом, жестоким и громким, и никак не мог остановиться.
36
В этот день на главной площади деревни собралась толпа. У индейцев, которые работали все больше и больше, был всего один выходной в неделю — воскресенье. Все называли его «день Годи». И действительно, каждое воскресенье тот представлял свои новые изобретения, и жители деревни спешили на площадь, чтобы узнать, что поможет им освободиться от купу, которые они зарабатывали ежедневным тяжелым трудом.
В тот самый день людей собралось больше, чем обычно, так как на Jungle Time накануне было объявлено, что придет Кракюс и сделает какое-то объявление. В жизни деревни грядут перемены.
Сандро смешался с толпой индейцев. Они были все увешаны плетеными украшениями из лиан: бусами, поясами, браслетами и, конечно, корзинками Воорара. Кроме того, большинство мужчин пришли с луками наперевес. Солнце освещало их тела, блестящие от пота, оживляя цвета традиционной раскраски на лицах и усиливая исходящий от них терпкий и кислый запах. Тепло человеческих тел сливалось с горячим воздухом.
Со всех сторон площади слышались оживленные разговоры, образуя шумную какофонию. По небу быстро бежали редкие тучки, которые надвигались на толпу, точно гигантская рука рассерженного божества.
Вдруг на сцене в сопровождении своих приспешников появился Кракюс, а вскоре за ним и Годи. Разговоры стихли, и все уставились на сцену. Над площадью повисла тишина. Кракюс медленно обвел присутствующих таинственным взглядом, по которому нельзя было прочесть его мысли.
Потом он громким голосом заговорил — более жестко, чем обычно, и собравшиеся инстинктивно замерли.
— Я принял решение, — объявил он. — С этого дня мы прекращаем продажу творений Годи. И вам придется научиться обходиться без них.
Толпа оставалась совершенно безмолвной. Сандро мог прочитать на их лицах полное непонимание. Кракюс следил за ними взглядом, с нетерпением ожидая их реакции.
— Я также решил запретить продажу корзинок Воорара.
Индейцы застыли на месте, пораженные этими неожиданными известиями, которых они не понимали.
Тучи плыли теперь еще быстрее, их гигантские тени ползли по неподвижной толпе, как луч прожектора во тьме.
Вдруг откуда-то послышался голос Акана:
— Я имею право продолжать делать корзинки! Ты не можешь мне запретить!
По всей площади пробежал ропот, очень быстро переросший в волну протеста.
— Я имею право продолжать делать корзинки! Ты не можешь мне запретить!
По всей площади пробежал ропот, очень быстро переросший в волну протеста.
Кракюс выжидал, и строгое выражение его лица сменилось на едва заметную улыбку, выражающую своего рода удовлетворение.
— Ну, раз так, — сказал он, повышая голос, — тогда с сегодняшнего дня будут запрещены спектакли, в которых есть жестокие сцены.
Гул негодования пронесся по толпе. Возражения и упреки раздавались со всех сторон. На лицах читалось недоумение.
Кракюс, казалось, был загипнотизирован враждебностью, вызванной его словами. Он наблюдал за массой недовольных с едва заметным ликованием в глазах.
Рядом с ним его приспешники с озабоченным видом наблюдали за развитием событий.
Кракюс вновь взял слово и стал перечислять одну за другой меры, лишающие их всего, что он дал им со времени своего появления у них. По мере оглашения каждой шум недовольства рос и усиливался, вынуждая его делать паузы. Меньше чем через час площадь была на грани мятежа. Они рычали от гнева, и крики ярости раздавались со всех сторон.
Кракюс, казалось, зачарован этим зрелищем: толпа, возбужденная его словами, объединилась против него. Толпа, чьи крики до него доносились, была неопровержимым доказательством его власти, власти, которой он добился с таким трудом и о которой мечтал всю жизнь.
Он невозмутимо стоял перед толпой, которой он бросил вызов. Чувствовалось, что он соизмеряет свое могущество с противодействием, которое оно вызвало.
Сандро увидел густой черный дым, поднимающийся в предгрозовое небо со стороны их лагеря. Хижины были объяты огнем.
Внезапно послышался сильный шум. Взбешенные подростки развалили сваи малоки, и она рухнула.
Воодушевленный смутой, которую он породил, Кракюс громким и мрачным голосом продолжал провозглашать новые правила:
— С сегодняшнего дня запрещаются видофоры…
Протест вылился в мятеж. Люди в толпе принялись толкать друг друга под шквалом выкриков и угроз.
В угольно-черном небе послышались раскаты грома. Гроза без капли дождя.
Казалось, Кракюс уже на грани экстаза.
Вдруг пространство пронзил свист, и стрела со скоростью молнии разрезала воздух над толпой. Все произошло очень быстро. Сандро увидел, как стрела вонзилась в живот Кракюса, который вытаращил глаза, и на лице его мелькнуло выражение скорее удивления, нежели боли. Толпа вмиг успокоилась. Вся площадь затаила дыхание, и внезапно воцарилась полная тишина. А потом почти сразу еще три стрелы разорвали тишину, попав прямо в сердце людей Кракюса, и они рухнули.
Кракюс стал оседать, пока не упал на колени. И в этот миг его взгляд, блуждающий по собравшимся, остановился на Сандро. Его полный ненависти взгляд говорил, что он догадался, что Сандро его облапошил. Он зашевелил губами, силясь что-то сказать, но не произнес ни звука. Только страшная гримаса исказила его лицо. Тогда он медленно поднял палец, как будто обвиняя Сандро, его рука задрожала, сначала слегка, потом все сильнее и сильнее, и он упал лицом вниз.
Сандро смотрел, как умирает единственный человек, который мог вернуть его домой. Медленно, очень медленно, он перевел взгляд на лес, темный и дремучий. В грозовом небе сгустились тучи, которые становились все черней.
«Из сельвы Амазонки никогда не возвращаются».
37
Рука. Рука, взявшая его руку и ласково тянувшая куда-то.
Сандро повернул голову. Это была Элианта. Ее серьезное лицо и глаза призывали его следовать за ней.
Они с трудом пробрались сквозь толпу, все еще потрясенную последними событиями. Пересекли забитую народом площадь, затем безлюдную деревню и углубились в лес. Они молча пробирались среди деревьев. Мягко, но уверенно Элианта вела его вперед. Когда последние хижины исчезли из виду, они сбавили шаг. Сандро чувствовал себя смущенным и взволнованным тем, что девушка держит его за руку, не отпуская. Он не осмеливался коснуться ее, почувствовать ее тепло. Он отдал бы все на свете, чтобы это длилось вечность, чтобы время остановилось, а он ощущал бы ее нежную руку в своей руке.
Они молчали, пробираясь среди густой растительности, от которой исходили тонкие и разнообразные запахи. Вдруг Сандро заметил вдали рассеянный свет и услышал легкий неясный шум. По мере того как они продвигались вперед, свет становился все ярче. Далекий шум превратился сначала в гул, а потом в глухой рокот. Они оказались на берегу довольно широкой реки, залитой светом чистого голубого неба. Гроза прошла, оставив за собой шлейф разорванных туч.
Элианта вела Сандро вдоль берега, пока их взгляду не открылось зрелище, от которого захватывало дух. В этом месте река преодолевала плоскую скалу, растянувшуюся на всю ширину русла. Там, где скала заканчивалась, вода падала вертикально вниз с высоты более двадцати метров, превращалась в пыль и вливалась в огромный водоворот.
— Я часто прихожу сюда, — сказала она ему. — Это священное место.
Они спустились вниз по крутому склону, наступая босыми ногами на кочки и держась за кусты, чтобы не упасть. Потом обогнули небольшой откос и очутились ниже верха водопада, там плоская скала образовывала большой выступ над пропастью по всей ширине реки. Выступ служил чем-то вроде карниза, под которым, чуть в глубине, находилась горизонтальная платформа, позволяющая пройти под рекой, точно по длинному коридору, одной из стен которого служила скала, а другой — вода, падающая сверху, точно прозрачный занавес.
Сандро почувствовал, как рука Элианты, шедшей впереди, слегка сжала его ладонь. Он немного наклонился, чтобы устоять, и пошел вперед, стараясь держаться подальше от пропасти. Тонкая стена воды отстояла от края почти на метр. Сквозь нее виднелись искаженные водопадом долина, небо и лес.
Защищенный от солнца выступом черной скалы, проход освежал успокаивающей прохладой. Достигнув середины коридора, Элианта отпустила руку Сандро, и они сели, глядя на завесу воды, искрившуюся голубым и зеленым. Они долго молчали. Несмотря на волнующую безмятежность этого места и не менее волнующее присутствие сидящей рядом Элианты, образы разгневанной толпы вновь всплыли в сознании Сандро…
— Где ты? — тихо спросила девушка.
Сандро вздохнул:
— Смерть Кракюса не вернет твоему народу свободы, беззаботности и радости жизни. Я знаю это наверняка.
Элианта ни словом не возразила.
— Я создал бессмысленный мир, — продолжил он, — мир иллюзий, которые сами себя порождают.
Элианта опять ничего не ответила.
Взгляд Сандро терялся в зелено-голубой завесе воды, которая струилась и струилась, никогда не останавливаясь, уходя в бесконечность. Вода была чистая, как душа индейцев до его приезда, и быстро текла, как их жизнь.
— Несчастные люди, — добавил он.
Ни это необыкновенное место, ни присутствие Элианты не могли заставить его даже на мгновение забыть о том, что он натворил. Где бы он ни был, это будет преследовать его, оставит черный след в душе, прицепится к нему, пропитает его одежду и останется в порах его кожи.
— Ты поступил так, потому что Кракюс обманул тебя, ввел в заблуждение. Он главный виновник, а не ты.
Сандро ничего не ответил.
— Ты виноват лишь в том, — сказала она, — что не смог простить.
Он медленно покачал головой в знак согласия, не отрывая глаз от воды. Пытаться отомстить — ничего хуже и быть не может.
— Начни жить с чистого листа, — сказала она. — То, что ты сделал, уже не зависит от тебя. Важно то, что ты делаешь сейчас.
Сандро вздохнул.
К сожалению, от угрызений совести нельзя избавиться, просто приняв решение…
— Мир, который я создал, размывающий сознание и умертвляющий дух, его нельзя уничтожить. Что мне теперь делать?
— Я знаю, я почувствовала это на себе и чувствую до сих пор. Но наше сознание может пробудиться. Я поговорю со всеми…
— Не делай этого! Они тебя убьют…
Она долго молчала. Перед ними текла вода, невозмутимая, ничуть не озабоченная тем, что ее ожидает падение с двадцатиметровой высоты.
Наконец Элианта спокойно сказала:
— То, что против природы, обречено исчезнуть. Это, конечно, займет много времени, но этот мир рухнет сам по себе.
Сандро посмотрел на нее. Ее черные глаза отражали свет сверкающей воды. Пухлые губы были похожи на спелую и сочную малину, слегка покрытую пушком. Черты ее лица были спокойны, в них не чувствовалось ни беспокойства, ни малейшего страха. У нее был такой умиротворенный и доверчивый вид, что он сам успокоился.
— Я тебя прощаю, — сказала она.
Он закрыл глаза, почувствовав, как ее слова проникают в душу, его восхитила ее мудрость. Девушка все воспринимала как настоящий философ, а он лишь носил это звание.
Он долго сидел так, не двигаясь, с закрытыми глазами, чувствуя ее присутствие совсем рядом.