Она закрыла глаза, прижавшись лицом к стволу, и с наслаждением вдохнула его тончайший аромат.
— Ты слышишь шепот ветра в его листве, там, совсем высоко? Послушай всю эту красоту.
Он оглянулся и ничего не сказал.
Она вернулась к нему и снова опустилась на колени.
— Ты чувствуешь аромат леса? Закрой глаза… Теперь дыши глубоко… потихоньку… и нюхай. Почувствуй эти тончайшие запахи… Правда, чудесно?
У нее возникло ощущение, что в нем что-то изменилось и он начал схватывать неуловимое. Она дала ему время, а потом продолжила:
— Из чего, как ты думаешь, состоит твое тело?
Он с удивленным видом открыл глаза. Он никогда не задавал себе этого вопроса.
— Ты есть то, что ты ешь… А что ты ешь? — широким жестом она указала на окружающую их растительность. — Все, что ты поглощаешь, идет от природы. Поэтому природа в тебе, ты состоишь из ее частиц. Вот почему мы связаны неразрывно. Вот почему дух природы живет в тебе.
Она выдержала его взгляд.
Он задумчиво смотрел вдаль. Послышался писк колибри, а затем и она сама мелькнула в воздухе в своем ярко-зеленом наряде. Зависла над ними, едва слышно шурша крылышками, управляя своим полетом, как только умеют птицы. И скрылась так же быстро, как и появилась.
Элианта улыбнулась. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. А когда открыла, заметила маленький цветочек канны конго, прячущийся под пальмами. Она наклонилась, чтобы рассмотреть его поближе.
— Ты видел такое совершенство?.. Все лепестки расположены в восхитительно четком порядке. Те, кто не знает леса, думают, что видят только хаос. Это потому, что они не понимают. В действительности жизнь здесь поразительно организована. Каждое растение на своем месте, а их совокупность создает ансамбль совершенной гармонии. Когда углубляешься в лес, ты чувствуешь в себе это магическое равновесие.
Она повернулась к Кракюсу.
— Вся красота мира находится в лесу и даже в каждом отдельном элементе, который его составляет. Послушай, возьми любой листик наугад. Рассмотри его вблизи.
Кракюс тоже наклонился. Она продолжала:
— Посмотри, как идут его прожилки… На каждом листе ты видишь целое дерево, не правда ли, поразительно?
У Элианты появилось ощущение, что он немного смягчился.
— Он такой красивый, — сказала она. — Потрогай, какой он нежный, бархатистый…
— Ха-ха-ха-ха!
Оба вздрогнули и обернулись.
— Ха-ха-ха-ха!
Над ними стоял Марко и разглядывал их, сотрясаясь от издевательского смеха.
— Ха-ха-ха-ха! Какая прелесть! А-а-а-а! Как трогательно! А-а-а!
Кракюс в бешенстве вскочил.
— Ха-ха-ха! Вот посмеется Альфонсо! А-а-а! Он просто не поверит! Ха-ха-ха!
— Хватит! — рявкнул Кракюс.
Но Марко, согнувшийся пополам, не мог остановиться.
Кракюс поспешно ушел. Когда он проходил мимо нее, Элианта услышала, как он прошептал:
— Ты мне за это заплатишь.
* * *Кракюс был вне себя от ярости. Ему не удалось убедить индейцев последовать его предложению построить индивидуальные жилища и палисадники. А теперь еще над ним насмехается и соратник. Ему не хватает авторитета даже в собственной команде. Это вызывало раздражение, ощущение беспомощности и желание отомстить.
Добравшись до ограды жилища доктора, он принялся неистово стучать по консервной банке с галькой.
— Годи! Это Роберто! Открой! Открой мне!
Дверь приоткрылась, и он влетел внутрь.
Годи отступил на шаг.
— Что с тобой?
— Ты знаешь, что у Марко насморк. Если я дам тебе его платок, можешь ты найти способ заразить всю деревню?
Говоря, Кракюс размахивал руками. Потом вытащил из кармана Kleenex.
Первой реакцией Годи было… не реагировать.
— Можешь или нет?
— Могу.
Молчание.
— Ну и? — сказал Кракюс.
— Но зачем тебе заразить всю деревню?
— Затем, что я так решил.
Годи поморщился:
— Нужно подумать…
— Времени нет, думай сейчас.
Годи поднял бровь, потом отступил на несколько шагов, глядя куда-то в сторону. И начал бормотать, словно говорил сам с собой:
— Заразить всех… Посмотрим… То есть… С точки зрения профессиональной этики… Посмотрим… И даже этика… Посмотрим… Заразить…
Когда Годи входил в штопор, это могло длиться часами. Кракюс подошел к деревянному ящику и положил на него небольшую пачку долларов, которые вынул из кармана. И придавил ее камнем. Годи продолжал разговаривать сам с собой, гоняя мысли по кругу.
— Посмотрим… Заразить… Это возможно… Ответственность… Этика… Гиппократ… А… Гиппократ… Бог…
— Поторопись.
Доктор ходил теперь взад-вперед, поглаживая лысую голову.
— Конечно… в чисто научных целях… это любопытный эксперимент… Первый… Посмотрим… Исследования не запрещены… Нужно всегда проводить исследования… Посмотрим… Платок… Посмотрим-посмотрим… Когда Марко высморкался?
Кракюс протянул ему платок.
— Менее часа назад. Но если надо, он может сделать это еще раз!
Годи пошел копаться в своих вещах, бормоча:
— Один час… Жара…
Он вернулся к Кракюсу с пинцетом в руке, взял Kleenex за уголок и поднес к глазам.
— Так ты это сделаешь?
Доктор не ответил. Это означало согласие. Кракюс собрался уже уходить.
— Дай знать, как только будет готово.
Его удержал вопрос Годи, заданный спокойным, совершенно безобидным тоном. Он выговорил его, не глядя на Кракюса.
— Ты отдаешь себе отчет, что в результате будет с индейцами, а?
Кракюс обернулся и помотал головой.
— У них еще никогда, тем более у их предков, не было насморка. То есть у них нет никакого иммунитета к нему. Ты понимаешь, что это означает?
Кракюс поглядел на него с улыбкой.
— Понимаю. Насморк может их всех уничтожить.
13
Убить время.
Сандро уже не мог торчать в своей хижине, предаваясь депрессии. Не мог ходить по маленькому клочку обработанной земли длиной в три шага.
Оставаться наедине с собой — хуже не придумаешь. Нечем занять сознание, ничем отвлечься от абсурдности жизни. Месть — его единственное дело. Единственное развлечение, сказал бы Блез Паскаль, который знал: человеку необходимо отдаваться любым занятиям — физическим, интеллектуальным, эмоциональным, — чтобы любой ценой избежать вопросов о самом себе, о жизни, смысле своего существования, а также не столкнуться с невыносимым отсутствием ответов — и со смертью… Погружаясь в профессиональные задачи, отдаваясь удовольствиям, пробуя все формы развлечений, человек делал все, чтобы забыть и забыться…
Этим проклятым индейцам неизвестны вещи такого рода… Они ощущают себя как часть всего, что охватывает и соединяет их в одно целое, они принимают даже смерть, убежденные, что их душа всегда будет частью вселенной.
Отсюда и их спокойствие, непринужденность, их вера в жизнь…
Сандро решил, что с помощью Кракюса ему удастся оторвать их от Всего Большого, изолировать, разрушить их веру в невидимые связи, соединяющие все живые существа: людей, животных, растения. Он собирался дать им жизнь чистых индивидуалистов, чтобы перед пропастью абсурдности они почувствовали бы головокружение от существования без смысла. Тогда бы и возник в них страх смерти. И достаточно было бы наполнить их существование развлечениями, чтобы они прошли мимо своей жизни.
Убить время.
Если бы он привез книги… Конечно, он не хочет читать ни строчки по философии, он больше не мог выносить этих заумных слов, которые невозможно применить в жизни. Отныне это были лишь тщетные уроки морали, наполненные призывами простить, отказаться от мести, начать с чистого листа. Сколько немых образов отражалось в зеркале, из которого хлынул поток, знаменующий крах его жизни.
Его жизнь разбили дважды: отняв у него жену и лишив душевного равновесия. Конечно, он с большой легкостью оперировал идеями, заумными понятиями, но стал ли он от этого мудрее? Нет… От этого возмутительного парадокса его мучил стыд. После долгих лет работы над собой ему едва удавалось хоть немного управлять событиями своей жизни и не придавать значения житейским проблемам.
Ах, повседневная жизнь… Насколько же легче рассуждать о высоких материях, чем день за днем противостоять заботам, встречающимся у тебя на пути… Но все же с годами он добился ничтожных побед над собой, начав постепенно работать над своим образом, ему захотелось стать известным, появилась необходимость быть правым. Он научился не обращать внимания на несправедливую критику и злобные нападки, научился медленно переворачивать страницу сожалений, не ностальгировать по минувшему счастью, отказался от этих зыбучих песков меланхолии, которой часто с удовольствием предавался. Ему удалось освободиться немного, совсем чуть-чуть, из объятий желаний, учась больше радоваться каждому моменту жизни, отношений, работы, не желая ничего другого, того, что уже с ним было…
Все эти усилия, вся эта работа над самим собой, это чтобы почувствовать наконец преддверие счастья… В несколько минут драма вдребезги разбила эти продуктивные годы, потянув его назад, погрузив его в пропасть горя, ненависти и несчастья. Познав начало пробуждения, он вновь стал невеждой во власти своих страданий. Сейчас он погрузился в сумерки души.
Убить время.
Можно было бы привезти, по крайней мере, романы, детективы, то, что помогло бы убежать от реальности, освежить сознание, помечтать… Ничего. У него не было ничего, и он находился в самой худшей в мире компании: с самим собой.
Можно было бы прогуляться по джунглям, но как избежать встречи с индейцами?
Он долго колебался, потом не выдержал и в конце концов решился. Надел ботинки, полевую форму, шляпу от солнца и перешагнул порог хижины. В воздухе, напоенном жаркой влажностью подлеска, стоял запах лишайников и мхов.
Вдруг он услышал голоса и замер. Дружки Кракюса выходили из хижины доктора, неся вдвоем большой кувшин, тяжелый на вид. И пошли в сторону деревни.
— Да плевать, я все-таки это попробую, — сказал один.
— Брось нести чушь. Годи говорит, это для индейцев, и не нужно это трогать.
— Послушай, я очень хочу сыграть роль бармена, но тогда не надо заставлять меня быть трезвым.
— Годи сказал, что это не алкоголь.
— Он сказал так, чтобы никто не пил.
— Но… Но если бы это был обычный алкоголь, аперитив, Кракюсу не понадобился бы Годи, чтобы его приготовить…
Сандро слушал, как отдаляются голоса, и пошел в другую сторону, осторожно углубляясь в лес. Его глаза внимательно обшаривали землю, он боялся змей и то и дело останавливался, чтобы осмотреться. Со всех сторон росло множество деревьев, они давали убежище сплетениям лиан, которые напоминали сетки, расставленные для поимки добычи. Через несколько минут он обернулся. Хижин уже не было видно. Он старался более-менее придерживаться прямой линии, опасаясь заблудиться. Обходил растительность, избегая касаться ее, чтобы не подвергнуться нападению ядовитого паука. Ему казалось, он находится в самой чаще огромного леса, похожего на океан… От этого у него кружилась голова. Без Кракюса ему не найти дорогу к цивилизации. Его жизнь в его руках.
Ему вспомнился Нью-Йорк, и тоска откликнулась в желудке, будто там завязался узел, будто образовалась пустота. Ему не хватало университетской жизни. Жены, которую он никогда больше не увидит. Его квартиры. Волшебных вечеров на тридцать седьмом этаже небоскреба. Тысяч освещенных окон. Воя сирен и огней мигалок. Города, где жизнь всегда бьет ключом…
Медленно продвигаясь вперед, они дошел до ручья. Возможно, того самого, что снабжал водой деревню. Он решил пойти вдоль него, поднимаясь против течения. Когда он еще только заслышал журчание воды, ему показалось, что воздух стал прохладнее. Еще одна иллюзия… Он начал понемногу расслабляться, дышать. Закрыл глаза и глубоко вдохнул, стараясь отогнать тревогу, освободить сознание. Просто вдыхать воздух, ощущать его запах и ни о чем не думать… С пустой головой… Сохрани пустую голову…
Перед глазами вдруг предстал образ Марка Аврелия, почему-то одетого в белую тогу, которую тот никогда не носил. Марк Аврелий… Император-философ, он был одним из мудрецов, которыми Сандро больше всех восхищался… Он тоже был по натуре склонен к грусти. Но ему удавалось победить ее. Он был далеко не софистом, оторванным от мира и житейских забот, он был одним из тех редких философов, которые ведут особенную жизнь, в которой никогда не изменяют своим принципам. Множество проблем Римской империи, конфликты, заговоры и войны не лишили его мудрости. Даже на поле сражения он вел себя как философ…
Сандро тряхнул головой и открыл глаза. Огляделся. Везде плотные заросли… Он продолжал идти вдоль ручья и оказался у запруды, окруженной кустами густого зеленого цвета с блестящими листьями, цветущим кустарником и бамбуком. Поблизости виднелась плоская скала, черная и блестящая. Белые и розовые цветы. Сандро остановился, невольно залюбовавшись этим местом, его покоем и безмятежностью.
Внезапно по телу пробежала дрожь. В воде кто-то был… Женщина… Он затаил дыхание и почувствовал, как кровь бьется в венах. К счастью, она стояла к нему спиной. Сандро не мог сдвинуться с места, вынужденный смотреть на индианку, своего врага…
Внезапно ему пришло в голову, что она, возможно, не одна. Стараясь не шелохнуться, он обвел глазами пространство вокруг себя в поисках других человеческих существ, но никого не увидел. Тогда он снова бросил настороженный взгляд на водоем.
Скрестив вытянутые руки, она держалась за ветку, опустившуюся к воде. Он не мог видеть ее лица, видел только волосы, собранные в длинную косу, наполовину опущенную в воду, затылок и часть спины с остро выдающимися из-за вытянутых рук лопатками.
Слева засвистела птица, и она повернула голову, открыв Сандро свой профиль. И он вспомнил, что недавно видел ее около своей хижины.
Он так и стоял, не шелохнувшись, не зная, что делать, мечтая остаться невидимым, но не сводя глаз с молодой индианки. Он чувствовал себя загипнотизированным, его волю и способность принимать решения как по волшебству парализовало остановившееся время. Разум словно уснул, а все чувства были поглощены этой сценой: легкое журчание воды, свет, струящийся сквозь растительность, нежный ветерок, насыщенный запахами джунглей.
Вдруг она опустила плечи и поплыла, мягко рассекая воду, от чего пошли легкие волны, достигавшие берега исчезающими кругами. Потом выпрямилась и стала медленно подниматься по противоположному берегу. Глазам Сандро постепенно открывалась ее спина, затем талия, очень тонкая… Он не мог отвести глаз от этого обнаженного тела с такой гладкой, такой смуглой кожей… Показалась верхняя часть ягодиц, и Сандро вдруг понял, что невольно наслаждается этим зрелищем, и от этой мысли ему стало мерзко.
Он повернулся и побыстрее ушел.
14
— Умоляю, сделай что-нибудь для нас!
Старая индианка зашлась приступом кашля, которому, казалось, не будет конца. Элианта прижала ее к себе, помогая успокоиться. Накануне очень многие обратились к ней за помощью. И это мучило ее совесть. Она не до конца прошла инициацию и так и не была посвящена в шаманы. Она сама чувствовала, что не совсем готова к такой ответственной миссии. Когда к тебе обращаются за помощью, нельзя ошибиться, рискнуть и ухудшить состояние больного. К тому же не стоит забывать, что слухи об успехах и неудачах шамана быстро распространятся по всей общине. Достаточно нескольких неуверенных действий, ошибок, и ей надолго перестанут доверять.
Элианта тут же укорила себя за такие мысли. Какой же это эгоизм — думать о репутации, когда людям так плохо…
— Пожалуйста…
Старуха говорила хриплым голосом, едва слышным, и слова, выходившие из ее рта, тут же прерывались сотрясавшими ее спазмами кашля. Хотя она еще могла стоять, но, казалось, уже близка к агонии.
Никогда Элианта не встречала такой странной болезни. И почему она так быстро распространяется по деревне? Две трети населения уже заражено. Каждый новый день приносил несколько десятков больных. Что происходит? Иноземцы здоровы. Духи рассердились на ее народ? Но почему? Какое табу они нарушили? Какой закон природы преступили? Что осквернили?
Каждый вечер во время Jungle Time Озале видела, как распространяется зараза. Накануне она при всех спросила, почему Элианта ничего не предпримет. Этот упрек, совершенно не свойственный обычаям общины, заставил первый раз в жизни ее почувствовать стыд. Странное чувство.
Старуха присела на камень. Элианта пошла дальше в деревню. Какое удручающее зрелище! Те, кто не лежал в малоке, дремали там и сям, сидя на пнях, растянувшись на откосах, скрючившись около кострища. На лбах блестели капли пота. И отовсюду слышался бесконечный кашель, этот адский кашель, сотрясавший тела изможденных людей, которые едва дышали.
Элианта стала винить себя. Почему же она не заболела? Почему ее пощадили?
Чем больше она бродила среди больных, тем яснее ей становился ответ. Духи оставили ей здоровье именно для того, чтобы она могла прийти на помощь другим. Болезнь, от которой они страдали, — это вызов ей. Это ее миссия. Она сомневалась в своих способностях, в последнее время забыв о своем предназначении. Оно взывало к ней, вынуждало ее решиться и начать действовать. Своей судьбы не минуешь… Она должна верить в себя, в свои силы. И тогда она справится.
Новость о ее решении быстро распространилась по деревне.
— У нас опять есть шаман, — сказали люди. — Мы спасены!
Элианта чувствовала в себе готовность к этой миссии, налагающей огромную ответственность. Все надежды были только на нее. Выживание народа легло на ее плечи.
Однажды вечером она собрала всех больных вокруг большого костра. Некоторых пришлось нести, это сделали наиболее крепкие. Люди были усталые, истощенные, но в глазах светилось доверие к ней.