Аспирин поправил очки:
— Витя, знаешь…
Вискас ждал.
Аспирин перевел дыхание:
— Витя… Вызови мне такси.
Вискас был человек железной выдержки, поэтому ничего не сказал в ответ. Через пять минут Аспирин с облегчением опустился на кожаное сиденье, еще через полчаса входил в квартиру — настороженно, как разведчик на чужую территорию.
Свет горел только в прихожей и в кухне. Аспирин стянул обувь; в гостиной включилась настольная лампа.
— У тебя нету чего-то… чтобы сбить температуру? — спросила Алена странным, дребезжащим голосом.
— На кухне в аптечке, — отозвался он, вешая куртку в шкаф.
— Я смотрела. Там только зеленка и кондомы.
«Ну так возьми себе кондом», — хотел сказать Аспирин, но сдержался.
Он закрыл за собой дверь спальни и сразу же, не раздеваясь, повалился на кровать. Боль и усталость вернулись, помноженные на обычный «отходняк» после сета. Надо было принять душ, надо было переодеться — но Аспирин лежал и смотрел в темный потолок. Больше всего на свете ему хотелось сейчас просто исчезнуть из этого мира. Закрыть глаза — и адью.
В соседней комнате закашлялась Алена. Аспирин сквозь стены, сквозь закрытые двери услышал, как внутри у нее что-то клокочет и будто бы рвется. Он поднял голову: может, она нарочно это делает — чтобы привлечь внимание?
Кашель. Пауза. Новый приступ кашля. Жуткого кашля, надо сказать. Может, у нее туберкулез?!
Шипя от боли, он встал. Заглянул в гостиную. Горела настольная лампа; Алена полусидела на диване, скрючившись, завернувшись в тонкий плед, кашляла и тряслась.
— Только не ври, что тяжело заболела. Ты вообще не должна болеть, гостья из будущего, блин.
Она ничего не ответила. Даже не посмотрела в его сторону. Лицо у нее было желтовато-бледное, со слишком яркими пятнами румянца. Нос заострился. А если она помрет, подумал Аспирин, что мне, радоваться?
Взгляд его упал на Мишутку, сидевшего тут же, у Алены под рукой. Плюшевый медведь казался совершенно равнодушным.
Аспирин вернулся к себе. Улегся, глядя в потолок. Алена за стенкой кашляла — глухо, в подушку. А может, в Мишутку.
Тикали часы. Во дворе залаяла собака, включилась и выключилась чья-то сигнализация. Аспирин вспомнил о своей изуродованной машине — сегодня он отвел ее в гараж, но сил на общение с механиками уже не хватило…
Алена кашляла.
Чертыхаясь, он встал, прошел на кухню и выпотрошил аптечку. Несмотря на ворох вредных привычек, Аспирин был на редкость здоровым человеком — в аптечке, кроме упомянутых Аленой кондомов, лежала упаковка «Антиполицая», пачка пластырей и непочатая коробочка снотворного.
Снотворное Аспирин на всякий случай спрятал. Сам не зная почему. Интуитивно.
Начинался третий час ночи. Аспирин понятия не имел, где находится ночная аптека. Вспомнил: сегодня дежурит консьержка тетя Света, она живет в соседнем парадном, у нее наверняка есть лекарства.
Дом спал. Шум лифта показался очень громким, Аспирин даже вздрогнул. А если он застрянет сейчас — что, так и сидеть в западне до утра?!
Он спустился по лестнице.
Тети Светы не оказалось на месте. На закрытом окошке будки красовалась записочка: «Сейчас буду». Аспирин огляделся. Хороший заголовок: «Доктор Аспирин в поисках жаропонижающего». Хотя нет, длинное слово не укладывается в ритм. Надо бы так: «Доктор Аспирин в поисках слабительного»…
Хлопнула входная дверь. Вернее, еле стукнула, но в тишине ночного дома каждый звук казался событием. Аспирин обернулся; вошла женщина с зонтом под мышкой, соседка. Они здоровались уже лет пять, но он не знал ее имени и даже не помнил толком — с третьего она этажа или с четвертого?
При виде Аспирина женщина на секунду напряглась. Потом успокоилась — узнала.
— Добрый вечер.
— Добрая ночь, — пробормотал Аспирин и увидел себя ее глазами — помятый, избитый, не вполне вменяемый субъект. — Вы не знаете, где ночная аптека?
— На углу у метро, — сказала женщина. — Но там сегодня закрыто… — и после паузы добавила: — А что?
— Мне нужно жаропонижающее. Что-нибудь такое. Сбить температуру.
— Вы больны?
— Не я.
— «Фервекс» вас устроит?
— Да. Конечно. Его можно давать детям?
В глазах женщины что-то изменилось.
— Сколько лет?
— Примерно одиннадцать, — сказал Аспирин и тут же пожалел. — Ну, то есть одиннадцать, я имел в виду.
— Можно, — сказала женщина. — Вы в какой квартире? Я вам занесу.
— В пятьдесят четвертой, — Аспирин ощутил облегчение.
* * *Она позвонила в дверь через пять минут.
— Простите… Аспи… Аспирин?
— Алексей, — сказал он.
— Извините. Вот «Фервекс», его надо всыпать в стакан теплой воды, и еще я нашла у себя «Колдрекс».
В гостиной жутко закашлялась Алена.
— Ничего себе, — сказала соседка. — Врача вызывали?
— Нет, — сказал Аспирин.
Соседка нахмурилась. На лбу у нее обозначились две вертикальные морщинки, которых не могла прикрыть даже густая мелированная челка.
— Отхаркивающее даете?
— Чего?
Соседка заглянула в комнату. Алена никак не отреагировала — она по прежнему полусидела, скорчившись, прикрыв глаза.
— Как можно было довести ребенка до такого состояния! — резко сказала соседка. — Какая у нее температура?
Аспирин не ответил. Соседка смерила его возмущенным взглядом и без приглашения прошла в комнату. На ногах у нее были домашние тапочки.
— Привет, — она села на диван рядом с Аленой. Та наконец-то повернула голову. — Ты как себя чувствуешь?
— Скверно, — сказала Алена, и голос у нее звучал соответственно. — Это пройдет. Это простуда. Ерунда.
— Конечно пройдет, — сказала соседка. — Но надо сбить температуру… И я сейчас принесу отхаркивающее. У меня есть «Доктор Мом», он еще и вкусный… А это твой медвежонок, да?
Аспирин с содроганием смотрел, как она берет чудовище на руки.
— Симпатяга, — сказала соседка. — Как его зовут?
— Мишутка.
— Держи его крепко, он тебе поможет выздороветь…
И соседка обернулась к Аспирину:
— Быстро дайте ей «Фервекс». Измерьте температуру! В случае чего — вызываете неотложку, а то и «Скорую», это же не шуточки…
Дверь за ней закрылась. Аспирин посмотрел на пакетик в руке. Перевернул. Прочитал инструкцию. Ничего не понял, хоть написано было — проще некуда.
— И почему это? — спросил в пространство. — Вот не пойму. Пусть придет твой гуру, мановением руки исцелит… Он же твое свидетельство состряпал прямо в сумке, не глядя, мановением руки… Так зачем эта комедия с кашлем? Что мне, тебя жалеть?
Алена закашлялась снова. Приоткрыла мутные глаза:
— «Жалеть»? Ты много о себе возомнил, Аспирин.
— Ну конечно, — у него уже не было сил на раздражение. — Ты у меня в доме, жрешь, спишь, травишь медведем, но я недостоин твоего внимания… Я — твое орудие… Чего ты трясешься?
Он подошел ближе, косясь на Мишутку. Тот лежал поверх пледа, раскинув мягкие лапы. Смотрел мимо Аспирина.
— Я никогда не расскажу ему об этой ночи, — сказала девочка. — Я все расскажу… кроме этого. Я встану на перекрестке. Сыграю песню. Брат услышит и отзовется. Тогда я пойду и найду его… даже если он мертвый… я сделаю его снова живым. И мы уйдем вместе. Нам откроют ворота. Я вижу, как они открываются, и там — солнце… А смерти нет. Много дней мы будем жить, и жизнь будет всюду. У них глаза светятся как звезды, они смеются… летают. И нет страха, хотя они знают, что такое страх. И нет боли, хотя они знают, что такое боль. Но я никогда не скажу ему об этой ночи. Никогда…
Она лежала, смотрела сквозь Аспирина, прижимала медведя к груди, и бредила. Преодолевая кашель, говорила и говорила, временами срываясь на непонятный Аспирину язык.
Легонько постучали в незапертую дверь.
— Тихо, — велел Аспирин. — Тихо… Она догадается!
Дверь скрипнула, открываясь.
— Это я, — сказала соседка. — Я принесла «Доктор Мом», грудной сбор — травы… Вы приготовили «Фервекс»?
— Вы врач? — спросил ее Аспирин.
— Нет, я инженер, — она отвела челку со лба, виднее стали две вертикальные морщинки. — А вы ди-джей, я знаю. Я иногда вас слушаю. Знаете, в маршрутке или в такси, у них же постоянно играет радио…
— Я сейчас, — сказал Аспирин. — Сейчас.
— Это ваша дочь? — вполголоса спросила соседка, когда под ее руководством он готовил на кухне лекарство.
Аспирин вздохнул:
— Честно говоря… Она приехала неожиданно. Из Первомайска. От матери. Говорит, что дочка. А я ее никогда раньше не видел, даже не думал…
— Мелодрама, — сказала соседка. — Так бывает?
— Не знаю, — признался Аспирин. — Со мной — наверное, бывает… Вы видели, что стало с моей машиной?
— Да, — соседка помолчала. — Очень странно. Как будто у вас в багажнике граната взорвалась.
— Да, — соседка помолчала. — Очень странно. Как будто у вас в багажнике граната взорвалась.
— Вы никогда не видели гранат, — Аспирин помешивал ложечкой теплое, с запахом лимона питье. — От них совсем другие… повреждения.
— Так что же с ней случилось? С машиной?
Теперь помолчал Аспирин.
— Авария, — сказал он наконец. — Знаете… в широком смысле авария. Дырка во Вселенной. В мироздании. В узком смысле — в моем собственном…
— Вы плохо выглядите, — сказала она и вдруг положила ладонь ему на лоб. Прохладное прикосновение, умиротворяющее, спокойное; Аспирину захотелось, чтобы она подольше не убирала руку.
Но она убрала:
— А что случилось с вами?
Он отвел глаза. Она разглядывала четыре «зарубки» на его щеке:
— Что… большие неприятности?
— Бывает, наверное, хуже, — пробормотал Аспирин. И добавил, подумав: — Но редко.
— Машина — это всего лишь вещь, — осторожно заметила соседка.
— Конечно.
— У вас нет контакта с девочкой?
— А представьте, к вам приезжает ребенок и говорит, что он ваш сын?
— Да уж, — соседка посмотрела на чашку в руках Аспирина — разговаривая, тот механически помешивал ложечкой остывающее питье. — Ну, отнесите ей, пусть выпьет…
Аспирин вошел в гостиную. Поколебался, прежде чем приблизиться к дивану с лежащим на нем Мишуткой. Наконец, протянул руку:
— На.
Алена взяла. Принялась глотать — жадно, захлебываясь.
— Ты что, пить хочешь? — удивился Аспирин.
— Ей нужно обильное теплое питье — постоянно, — сказала соседка из прихожей. — И хорошо бы — молоко с содой… Я пойду. Спокойной ночи. Утром вызовите врача.
За ней закрылась дверь.
— Спасибо, — сказала Алена, возвращая пустую чашку.
— На вот, микстура, — он протянул ей зеленый пузырек и ложечку.
— Спасибо.
— Ты можешь умереть? — спросил он, глядя ей в глаза.
— Нет, — сказала она, но не очень уверенно. — Чтобы мне отсюда уйти, надо сыграть специальную музыку… Чтобы он сыграл. Больше никто не сумеет.
— Так чего мы волнуемся? — удивился Аспирин. — Ты же мне столько раз говорила, что не боишься смерти!
— Не боюсь, — подтвердила Алена шепотом. — Я другого боюсь… Я боюсь людей, которые сперва кажутся живыми… а потом оказывается, что они не просто мертвецы — они уже сгнили.
— Блин-н, — сказал Аспирин со злостью. — Я о тебе забочусь… А ты мне свои намеки гадостные намекаешь, да?
Алена снова закашлялась.
— По идее, есть молоко, — сквозь зубы сообщил Аспирин. — И сода.
— Принеси, — попросила Алена. — И дай мне еще одеяло. А то меня трясет.
* * *Через полчаса подействовало лекарство. На бледном лбу Алены выступил пот. Она расслабилась, легла ровно, подмостив Мишутку под бок.
— Когда я тебя увидела в первый раз, — она закрыла глаза, судорожно потянулась, как будто у нее ломило суставы, — мне увиделось совершенно четко, что ты мертвый. Такой же, как все здесь. Страшный. Прошел себе дальше, и ладно… Но ты вернулся. И оказалось, что ты живой… Показалось.
— Ты бредишь, — равнодушно сказал Аспирин.
— Да, — Алена слабо усмехнулась. — Ты играешь на пианино?
— Давно. В детстве.
— А чей инструмент?
— Родительский… Ну и я на нем учился. «Как под горкой, под горой…»
Она отбросила одеяло. Струйки пота блестели на ее висках, на лбу, на шее, и несчастная футболка, в которой она ходила записываться в музыкальную школу, была мокрая насквозь.
— Тебе надо переодеться, — сказал Аспирин.
— Мне не во что, — она не открывала глаз. — Дай мне поспать…
В стопке свежего, из прачечной, белья в шкафу он отыскал свою старую белую футболку.
— Переоденься.
Она с трудом разлепила глаза.
— Спасибо… Отвернись.
* * *Алена заснула в обнимку со своим медведем. Аспирин пошел на кухню и заварил чаю. Вторую неделю он жил в вывихнутом мире — и ничего, ходил, разговаривал, даже денег успел заработать…
Он устал. И потому сейчас думал, глядя в чашку: а может, так и надо. Может, ей в самом деле немного нужно, поживет… ладно, куплю ей скрипку… пусть ходит в свою музыкальную школу. И в один из дней исчезнет так же внезапно, как и появилась. Придет босоногий в камуфляжных штанах, сыграет песню… кстати, на чем сыграет? И Алена уйдет, откуда пришла. Где нет смерти и вообще все довольны.
Человек приспосабливается, иначе бы не выжил. Царапины затянутся, бомбилы откосят от статьи и загремят на какое-то время в дурку. Аспирин переживет: главное, не трогать эту маленькую дрянь, никак не угрожать ей и не касаться медведя руками. А потом он что-нибудь придумает. В конце концов, плюнет на все и смотается в Лондон. А девочке с мишкой не дадут визы, ох, не дадут…
В окне стояла ночь, самая черная, самая глухая, уже осенняя. Стрелка ползла к половине четвертого. Аспирин сидел на кухне один, и ему хотелось выть — от ноющей боли в надорванном ухе, от безысходности, от страха — а вдруг он сошел с ума? Вдруг он уже сошел с ума?!
Телефонная трубка — дохлый черный тюлень на белом столе — вдруг разразилась звонком. Аспирин подпрыгнул на табуретке.
— Простите, — сказал женский голос в трубке. — Вы еще не спите?
— Нет, — сказал Аспирин, обалдело хлопая глазами.
— Ей лучше?
— Да… она заснула.
— Очень хорошо… Я забыла вам сказать про уксусные обтирания. Если температура долго не падает — разбавляете уксус водой…
— Да, я знаю, — сказал Аспирин. В его памяти на секунду обозначились блеклые картинки детства — запах уксуса и противная тряпка на лбу.
— Очень хорошо, — повторила соседка и замолчала. Как будто ждала от него каких-то слов. Как будто нет ничего естественнее, чем звонить полузнакомому человеку в полчетвертого ночи. Аспирин молчал тоже.
— Так занести вам уксус? — спросила соседка.
* * *Он налил ей армянского коньяка. Она не отнекивалась, но и пила мало — больше грела бокал в ладонях, изучала коньячные «ножки» на стекле.
— У вас есть дети? — спросил Аспирин.
Она покачала головой:
— Только племянники.
— Вы, наверное, очень добрый человек?
— Почему вы так решили?
— Ну, — Аспирин усмехнулся, — пришли мне на помощь… С уксусом… И с этим, как его… Ночью… Хотя не обязаны были.
— Ничего страшного, — она улыбнулась. — Я все равно не сплю после дежурства.
— Я тоже не сплю, — он плеснул ей еще коньяка, хотя бокал был почти полон. — Вторую ночь уже. А завтра у меня еще утренний эфир. С девяти часов.
— Я где-то читала, — женщина коснулась губами янтарной коньячной поверхности, — что иногда… в некоторых случаях… дефицит сна и напряженная работа обладают терапевтическим эффектом. При душевных травмах, я имею в виду.
— Вы психолог?
— Нет, я инженер. Технарь. Работаю на ТЭЦ. Сегодня было дежурство.
— Вам, наверное, не нравится «Лапа-радио», — предположил Аспирин.
— Почему?
— Потому что мне так кажется.
— Я человек широких взглядов, — она говорила по-прежнему спокойно, но в глазах теперь ясно читался сарказм. — Если такое кто-то слушает — значит, это кому-нибудь нужно…
— Нужно, — сказал Аспирин. — И пэтэушникам, и водителям, и офисным крысам. И вы напрасно их презираете.
Она чуть покачала головой:
— Алексей… Я ведь не спрашиваю, в чем ваша беда. Но, может быть, вам стоит поспать хотя бы несколько часов, и тогда вы сможете решить…
— Нельзя решить, — быстро сказал Аспирин. — Либо решится само, либо… не решится. Все, что я ни делаю… получается только хуже.
Она разглядывала его лицо; она тактично не спрашивала, чем надо ударить человека, чтобы получился такой вот отпечаток четырех когтей.
— Вы не пробовали обращаться с милицию?
Аспирин застонал.
— Тогда возьмите тайм-аут, — сказала женщина, снова касаясь губами коньяка. — Просто ложитесь спать.
Уже провожая ее, он вдруг спохватился:
— Прошу прощения… А как вас зовут?
* * * Суббота— Дорогие мои, сегодня праздник для всего здравомыслящего человечества. Окончилась работа, опять пришла суббота, и нам с тобой охота, всем охота, но не все имеют возможность… Субботнее утро на «Лапа-Радио», последний уик-энд уходящего лета, за окошком солнышко, такое прикольное светило, оно утром встает, а вечером садится, и так всегда, вот если бы было наоборот! Ну что же, мы напрасно размечтались, режиссер дает мне знать, что у нас есть звонок… Есть звоночек… Алло, мы вас слышим! Говорите, кто вы и чего хотите в этой жизни! Ой, кажется, девушка испугалась и повесила трубку. Ну ничего: зато теперь мы можем спокойно послушать Ладу Дэнс, что она нам споет…
Аспирин говорил, не открывая глаз.
Минута, и еще минута. Реклама. Прогноз погоды. Минута, и минута, и минута за минутой. Ровное, бодрое, порой даже стильное бормотание Аспирина заполняло собой салоны машин и квартиры, шуршало в наушниках и вырывалось из динамиков; если я сумасшедший, думал Аспирин, на секунду размыкая веки, то и вы — ненормальные. Дурю вам голову, забалтываю, убаюкиваю, истекаю бредом, могу сейчас, не меняя интонации, рассказать всю свою историю, и ничего не изменится. Позвонит какая-нибудь дура и попросит Сердючку…