– Черепахин! – выкрикнул Иван Сергеевич. В этот момент он сам себе был противен. И отчетливо понял, что одна жизнь кончилась, и сейчас начинается другая.
После переклички они получили завтрак. Пшенная каша с детства вызывала у Ивана Сергеевича аллергию – чесался язык и начинался насморк. Он отставил сальную алюминиевую миску с воткнутой в желтый комок алюминиевой ложкой. А есть хотелось. Выручил Аристарх Матвеевич, у которого оказались принесенные женой бутерброды с сыром и колбасой. За едой Черепахин и поделился своими ночными соображениями.
Аристарх Матвеевич оживился.
– Так-так-так, вот это уже похоже на правду! Я же вам говорил – утро вечера... Газовый сюжет гораздо реалистичней, чем налоговый вариант. В конце концов, засекреченными могут оказаться самые обычные на первый взгляд вещи! А спрос по этим статьям очень серьезный!
Сушин с упоением дирижировал надкусанным бутербродом.
– А что вы там такое показали?
– Да в том-то и дело, что ничего!
Иван Сергеевич был совершенно искренен. Он просматривал сюжет перед перегонкой не один раз, текст писал сам и, естественно, помнил его от первой до последней буквы. И картинку хорошо помнил, но в ней нельзя было найти ничего предосудительного: забор, общий вид территории станции, труба с ответвлениями, диспетчерский пульт, круглые физиономии манометров с удивленно вскинутыми вверх стрелками, монитор компьютера, согнутая перед ним спина оператора, пожилое лицо с вислыми, как у запорожского казака, усами...
– Совершенно ничего! – убежденно повторил он. Но Аристарх Матвеевич не согласился.
– Э-э-э, не-е-т, батенька! – нравоучительно произнес он. – Речь о вещах непростых. Если вы не специалист, то, извините, самостоятельно тут не разобраться! Представьте, вы сняли военный самолет: фюзеляж, крылья, хвост, – ничего особенного! А он включен в список секретной техники! Но вы же не знаете этого списка! Назначили экспертизу, а она сказала: это секретный объект! И все – десять лет!
– Неужели десять?! – охнул Черепахин.
Сосед замахал руками:
– Ну, нет, это я загнул. Может, три, может, пять... А если без умысла, то могут и условно дать! Только знаете что...
Аристарх Матвеевич многозначительно поднял палец и понизил голос:
– Я придумал, извините, совершенно гениальную вещь! Подите поближе...
Черепахин наклонился, и Аристарх жарко зашептал ему в ухо:
– Надо дать эту пленку специалистам. Пусть проверят и скажут – есть там государственные секреты или нет! И все станет ясно! Ведь пленка у вас осталась?
Наступила тишина, и Черепахин услышал, что сосед перестал дышать. Что это с ним?
– Осталась, конечно! Только на пленку уже давно не пишут. Есть так называемый «исходник», ну, оригинал, карточка памяти с материалом в цифровом формате...
Иван Сергеевич внезапно выпрямился и застыл. Вот он, недостающий пазл! Злополучная запись! Вот с какой целью его прессовали и запугивали! Хотя они изъяли материал в Киеве... Значит, враждебную Черную дыру интересует оригинал! Но почему?!
– Что с вами, Иван Сергеевич? – взволнованно частил Аристарх. – Вам плохо? Я спрашиваю: где эта карточка-то?
Черепахин пожал плечами.
– Да в ней нет никакой ценности! Я даже и не помню точно, где она.
– Так не годится, Иван Сергеевич, – нахмурился сосед. – Это со мной можно не откровенничать, а Крайко вас не поймет. Если вся заваруха из-за этого репортажа, то вам придется отвечать на вопросы четко и не мешкая. Так где же эта открытка?
– Карточка.
– Простите великодушно, я профан в этом деле. Так где же?
Черепахин напрягся. Сокамерник неожиданно разволновался и с таким интересом и напором уже третий раз в течение минуты задал один и тот же вопрос, что у Ивана Сергеевича возникло неприятное ощущение.
«Наседка»! Слово всплыло в памяти и на мгновение перекрыло все остальные мысли. Это же классическая «наседка». И «легенда» у Аристарха, или кто он там, слабовата. Сочувствует, удивляется, как это прокуратура заинтересовалась копеечным прокатом видеокамер, а его «книжным» делом на сегодняшний день даже райотдел милиции заниматься не станет.
– Да вы понимаете, Аристарх Матвеевич, у меня эта карточка может быть и дома, и на работе, но скорее всего я оставил ее на даче, потому что ничего особенного на ней не было, вернее, я не придал тому, что на ней есть, никакого значения.
Сосед неодобрительно покачал головой.
– Сегодня у меня встреча с адвокатом Мариным, он человек отзывчивый и настоящий профессионал, думаю, возьмется за ваше дело. Так вы ему все подробненько и изложите.
* * *Встреча с адвокатом произошла в тот же день. Под диктовку Аристарха Черепахин написал заявление и отдал тому самому нечеловеческому сержанту. А после обеда его вывели из камеры и провели в напоминающий пенал кабинет, отличающийся от камеры только отсутствием нар, раковины и унитаза, да присутствием окна под самым потолком. Яркие солнечные лучи заставили его зажмуриться.
– Здравствуйте, я адвокат Марин Игорь Владимирович, – раздался густой авторитетный голос. – Можете называть меня Гарик.
Черепахин открыл глаза, но захотел зажмуриться опять.
Черный в мелкий красный горошек галстук-бабочка, серый костюм-тройка, желто-зеленая рубашка и коричневые с белыми боковыми вставками туфли делали адвоката похожим на яркого крупного попугая. Очень беспокойное «пернатое». Начиная фразу, он вставал и начинал ходить по комнате. С последним словом опять садился на стул и внимательно слушал. Птичий облик дополняли беспокойные глазки-бусинки, гладкие черные, явно подкрашенные, волосы, собранные в куцый хвостик на затылке, и острый нос, вытарчивающий из-под очков.
– Я с удовольствием займусь вашей защитой, уважаемый Иван Сергеевич! – с ходу заверил Марин, даже не заикнувшись о своем гонораре. – Во-первых, Аристарх Матвеевич за вас ручается, а во-вторых, дело у вас обещает быть преинтереснейшим...
«Пернатая» похожесть адвоката и сокамерника, а еще в большей мере сходство их поведения напомнили Черепахину не очень уместную в данной ситуации веселую строчку из старой студенческой песни: «Птицы из лета вернулись, ага, значит, пора нам валить на юга». Впрочем, она как раз очень уместна: действительно, надо валить! Не обязательно на юг – куда угодно, но подальше от Лугани, проклятого репортажа и зловещей Черной дыры!
Ведь отдельные кадры происходящего выстроились в четкую картину, имеющую определенную направленность. Запись у Черной дыры уже есть. И за второй она гоняется не потому, что ей нужен оригинал, а потому, что хочет изъять все экземпляры. А когда изымет, останется терминировать свидетелей. Ликвидировать, говоря простым языком шпионских триллеров. Устранить, убрать, зачистить. «Полная зачистка» – вот как это называется в боевиках. Если в арсенале Черной дыры имеется прокуратура, то наверняка найдутся и бандюганы, которые быстро «решат вопрос» с самим Черепахиным и с глупым Пашкой Савиным. А может, и с кем-нибудь еще, кого они посчитают опасным.
– Я согласен с вами, что причина ареста в нарушении государственной тайны, – вальяжно сообщил Гарик, для проформы выслушав сбивчивый рассказ Черепахина. – Но мы должны их опередить. Для этого надо провести экспертизу вашего репортажа, получить заключение об отсутствии в нем секретности и заявить ходатайство о прекращении уголовного дела и отмене меры пресечения. Да что там ходатайство – я завалю их жалобами!
– Большое спасибо! – Черепахин заискивающе улыбнулся. Он не обнаруживал своего знания, потому что начал контригру против Черной дыры и ее прихвостней. – Мне кажется, что флеш-карту с записью я оставил на даче... Не на сто процентов, но на девяносто – точно.
– Ну, и отличненько! – оживился адвокат, аж забурлил весь, как попугай, которому щедро насыпали семечек.
– Я ухожу и буду заниматься в основном вашими вопросами. Можете не волноваться: если Гарик взялся за дело – считайте, что оно выиграно!
О гонораре он по-прежнему не заикался. А поскольку мир не видел адвокатов-бессеребренников, такое бескорыстие подтвердило самые худшие предположения Ивана Сергеевича.
* * *Аристарха Матвеевича выпустили под подписку о невыезде. Он настоятельно предлагал соседу передать друзьям записку или что-то на словах, но Черепахину было нечего и некому передавать.
– Держитесь, Иван Сергеевич, мы будем за вас бороться! – прослезился Аристарх и троекратно облобызал товарища по несчастью. Тот даже устыдился, что подозревал сокамерника в двурушничестве.
Остаток дня и весь следующий никто Ивана Сергеевича не тревожил и он, более-менее собравшись с мыслями, обдумывал странную чехарду, которая завертелась вокруг. Он был уверен, что в телекомпании и его квартире проведены тщательные обыски. Сейчас скорее всего умелые руки специалистов тщательно обыскивают дачу. Но, несмотря на свой опыт и умения, они ничего не нашли, да и не найдут. Не мудрено: даже если бы Ивану Сергеевичу не угрожала опасность, он никогда бы по доброй воле не признался, что оставил оригинальную запись рядового репортажа у Вероники – своей новой двадцатилетней пассии, чтобы показать свою творческую состоятельность и значимость в телевизионном мире.
Барышня приехала из такой глубинки, что провинциальную Лугань воспринимала как кипящий котел цивилизации. Разумеется, она хотела стать моделью или актрисой, именно за этим и пришла в телекомпанию, где, по ее разумению, как раз и вышлифовывают из потенциальных доярок и скотниц шикарных теледив. Иван Сергеевич, как человек чуткий, не стал разочаровывать простодушную провинциалку, а напротив, взвалил на себя нелегкое бремя шлифовки.
В снятую под этот проект однокомнатную квартирку, где, кроме скрипучего дивана и облупленного холодильника, ничего не было, он перевез из студии списанную видеодвойку, ноутбук, и процесс пошел.
Шок черепахинских молодых лет, фильм «Эммануэль», стал учебным пособием, а трудолюбивая Вероника, родителей которой очаровала в свое время героиня сериала «Просто Мария» Вероника Кастро, с головой окунулась в работу. Учеба шла круглые сутки, учитель и ученица практически не покидали аудиторию... Да и куда пойдешь: городок-то небольшой – все на виду...
Но даже в съемной квартире у них не было времени скучать, поэтому Иван Сергеевич называл девушку Вероникой Виагрой. Она думала, что это красивый сценический псевдоним, заменивший малозвучную фамилию Подтыко, и была очень довольна, хотя слегка сомневалась: не бросится ли зрителям в глаза сходство с названием московской поп-группы? Учитель при этом буквально закатывался хохотом, целовал очаровательную пейзанку в торчащие тугие соски и успокаивал:
– Не боись, те девчонки в Москве. Да и вообще – им до тебя далеко...
Конечно, тут он изрядно привирал, ибо группу «Виагра» видел только по телевизору, а Веронику Подтыко рассматривал в упор, со всеми подробностями, зато ее песен вовсе не слышал, а потому не мог сравнивать. Но, будучи все же в основном человеком серьезным, Черепахин проводил также уроки телевизионного мастерства и раз двадцать пять показал Виагре самый удачный свой репортаж, с подробным комментарием видео– и звукового ряда.
Поэтому в тайной учебной аудитории, адрес которой был никому не известен, на аппаратурной стойке возле монитора лежала маленькая черная коробочка с видеокартой «SONY», которую, как и предполагал Иван Сергеевич, искали сейчас повсюду.
* * *Третий день пребывания Черепахина вне привычной жизни начался со встречи с адвокатом. «Попугай» со скорбным лицом сообщил, что новости он принес, к сожалению, не самые лучшие. Дача Ивана Сергеевича вместе с хозяйственными строениями сгорела этой ночью дотла.
– Предположительно короткое замыкание, – печально сказал Гарик и вытер ярким клетчатым платком вспотевший лоб.
– Что с моей женой? – глухо спросил Черепахин, чувствуя, как стучит в железной бочке грудной клетки кузнечный молот сердца.
– Иван Сергеевич, вы же сами просили пока с ней не связываться. А на даче никого не было, это точно.
– Раз Ольга там не ночевала, кто мог устроить замыкание?
– Да те же бомжи. Может, и не замыкание это вовсе. Свечка, спичка, сигарета, да мало ли... Замыкание – первоначальная версия. У вас, естественно, есть страховка?
– Да, – зло ответил Черепахин поднимаясь, – спасибо за заботу.
* * *Но в камеру Иван Сергеевич попал не сразу: нечеловеческий сержант, а может, его брат-близнец, отвел подследственного в комнату для допросов. Она отличалась от предыдущего пенала только тем, что вместо адвоката здесь сидел следователь. Выглядел он неважно: отекшее лицо, красные глаза с набрякшими веками, вчерашняя щетина... И настрой был совершенно другим: сегодня Крайко не походил на разбитного конферансье – это был собранный, зло глядящий исподлобья волк.
– Господин Черепахин, буду с вами откровенен, – он закрыл тонкую папку с неподшитыми протоколами и какими-то фотографиями.
– Обстоятельства сложились так, что все ваши шалости с камерами, съемками и налогами мы можем забыть в один миг. Речь идет об экономической безопасности страны! И вам будет лучше, если вы добровольно выдадите оригинал записи репортажа со стратегического объекта государственной важности!
– А разве на даче его так и не нашли? – усмехнувшись, спросил Иван Сергеевич. – Зачем же было ее поджигать?
– Не забывайтесь, Черепахин, что за намеки? – набычился Крайко, и тут же, спохватившись, смягчил тон: – Я сочувствую вам, но дача, в конце концов, только дрова. Получите страховку, построитесь по-новой. Если будете сотрудничать со следствием. Иначе в ближайшие семь-десять лет у вас будет другая дача – казенная. Итак, я вас слушаю. Где оригинал?
– Господин следователь, вы могли бы спросить у меня это при первой встрече три дня назад. Думаю, я за это время обязательно вспомнил бы, где я оставил этот никому не нужный кусок пластмассы. А сейчас, после трех дней в камере, после сообщения о пожаре вы задаете мне вроде простой вопрос, но ответить вот так с ходу я на него не могу...
– Что мешает? – вцепился в последнее слово Крайко. – Или кто? Вы кого-то боитесь?
Черепахин досадливо махнул рукой.
– При чем здесь «боитесь»! Вы представляете себе, что такое для меня появление репортажа на республиканском телевидении? Я не ждал, не гадал, не надеялся, и вдруг... В наших телевизионных кругах такая удача – это шанс повернуть всю жизнь вспять, взлететь вверх. Это как... Я даже не знаю, с чем сравнить мое удивление, чтобы вы поняли. Ну... представьте, что вам сейчас по этому мобильному телефону позвонит Дзержинский!
Следователь громко зевнул и удивленно посмотрел на Черепахина.
– Помилуйте, Иван Сергеевич, Дзержинский давно умер! Да и вообще, он руководил не прокуратурой, а совсем другим ведомством!
– Ну, пусть Президент Тучка! – Подследственный опять махнул рукой. – Дело ведь совсем в другом! Я пытаюсь объяснить свое состояние! Меня все поздравляли, приглашали выпить, хвалили. Я же творческий человек. Я находился в таком летучем состоянии, что не знал, где сам нахожусь. А про видеокарту я разве думал? Ну, как вы считаете – думал?
Крайко, продолжая с удивлением разглядывать Ивана Сергеевича, очень спокойно сказал:
– Пожалуй, не думали. Но сейчас летучее состояние прошло, вопрос задан, так что подумать об этом придется. У вас есть двадцать минут, пока я выпью чашку кофе. Могу и вас угостить. Хотите?
Черепахин вздохнул, обреченно пожал плечами и кивнул.
Следователь встал, подошел к двери и выглянул в коридор. Очевидно, он зацепил тонкую папку, потому что из нее выскользнули и спланировали на грязный пол несколько фотографий. Иван Сергеевич машинально нагнулся, поднял глянцевые прямоугольники, развернул веером, взглянул. На снимках в разных ракурсах был изображен распростертый на земле молодой человек в клетчатой рубашке и обтягивающих джинсах. Вот вид со спины, вот тело повернуто навзничь, вот крупным планом залитое кровью простецкое лицо сельского парня. Испачканные светлые волосы, застывшие круглые глаза...
Черепахин чуть не вскрикнул: это был Пашка Савин!
– Петро, будь другом, сделай две чашки кофе, – крикнул Крайко кому-то невидимому. – Только из той банки, что я принес. Мне три ложки положи, а то глаза слипаются...
И, вернувшись к столу, буднично пояснил Черепахину:
– Всю ночь не спал – на убийство вызвали, – следователь кивнул на фотографии. – Вот, как раз его, какието хулиганы... Бейсбольной битой, ножом... За что, про что? Когда личность установим, может, что-то и прояснится... Хотя вряд ли. Спонтанные убийства если и раскрываются, то случайно...
Крайко рассказывал что-то еще, перечислял подробности ужасного происшествия, но Черепахин не слушал. Он находился в прострации. Самые худшие предположения начинали сбываться.
* * *Внешне журналист никак не проявил охватившие его чувства. Он сидел, подперев голову руками, и вид имел глубоко задумчивый. Но думал Иван Сергеевич совсем не на заданную тему. Если бы следователь городской прокуратуры Крайко мог прочитать мысли этого, как он считал, заурядного коммерсантишки с рыльцем в пушку, удивление его было бы посильнее, чем при упоминании Дзержинского.
Облажавшийся директор доживающей последние дни зависимой ото всех телекомпании «Зенит» вдруг увидел себя со стороны: романтический мальчик, обожающий тайны, зачитывающийся Майн Ридом и Дюма, успешный студент филфака киевского университета, симпатичный, хорошо сложенный яхтсмен и боксер, баловень студенток и преподавательниц, душа компаний, увлеченный Фолкнером и Хемингуэем, когда-то мечтающий о беспокойной жизни корреспондента крупного международного издания, каждый вечер перед сном, чего греха таить, представляющий себя в зале нью-йоркского Колумбийского университета, попечители которого вручают ему Пулитцеровскую премию в номинации «За выдающуюся подачу сенсационного материала», а он произносит слова благодарности на чистейшем английском.
Где этот мировой уровень, международные связи, престижные университеты и почетные премии? Нет ничего. Лопнул мыльный пузырь несостоявшихся надежд...