Мирон Демьянович переменил решение проучить подругу в связи со срочным желанием покинуть страну, возможно, навсегда. Проанализировав в спокойной обстановке беседу со следователем, он понял, что допустил ляп — черт его дернул за язык сказать про ужа. Ну, ляпнул и ляпнул, зачем было распространяться по этому поводу? Мол, Кривун ужа получил и убит, следующий я, потому что находят трупы, а рядом с ними игрушечных гадюк. Следак, хитрая рожа, вперился в него бычьими, по-восточному коварными глазами и в уме подсчеты производил, так ли это, как говорил банкир. Короче, Мирон Демьянович бездарно прокололся, с тупым безрассудством указал на себя. Следак обязательно начнет копать, почему солидный глава банка получил пресмыкающегося, как и расстрелянные отморозки. К тому же сволочь Кривун, оказывается, копии с документов сделал и хранил их дома! Правильно Илона его не выносила вместе с бешеным семейством, впрочем, Мирон Демьянович тоже. Недаром приятель перед бегством за бугор его напутствовал:
— С дерьмом не связывайся, а коль связался — остановись вовремя. Остановись до того, как дерьмо тебя замажет.
Настала пора остановиться, то есть свалить якобы на отдых, а там видно будет. Конечно, можно кинуть на лапу тому, другому (люди любят деньги), и продолжать жить здесь. Но где гарантия, что не пристрелят даже при наличии охраны? К сожалению, практика показывает обратное: стреляют, и стреляют метко. От греха подальше — это разумный путь. Утрясется все — Мирон Демьянович вернется, ведь за границей его никто не ждет, эмигрант всегда чужой, а на пенсионный режим переходить рановато, хочется полноценной жизни. Но если прокуратура копнет глубоко — Мирон будет далеко. Только не ехать же на фактически принудительный отдых одному, в компании веселей, но Илона, судя по всему, тоже надумала проучить его. Она не брала трубку, не открыла дверь, когда он стучал (даже звонка нет в этом сарае), Мирон Демьянович решил наступить на гордость и перехватить ее на улице.
И вот из подъезда выпорхнула его последняя песня, он, естественно, пошел навстречу. Песня остановилась, напустив на себя неприступность. Избегая лишних слов, которые зачастую ведут к усугублению конфликта, Мирон Демьянович начал с покаяния:
— Илонка, я не прав. Хватит дуться, черт возьми! Ну, разве стоят в сердцах брошенные слова разрыва наших отношений?
— Стоят, — упрямо заявила она. — Мы ссорились, но ты не попрекал меня, а попрекают, когда начинают самоутверждаться. Так утверждаются в стае хищники или те же собаки. Да, два года большой срок, но если бы я вышла за тебя замуж, ты самоутверждался бы раньше и более активно, потому что я у тебя ходила в приживалках. Тебе надо чувствовать себя всемогущим хозяином, которому дома подчиняются, как в банке, — безоговорочно, не задавая вопросов. А я имею право интересоваться, почему именно тебе подают идиотские знаки и что ты натворил. Я не хочу попасть под обстрел, понял? Но ты показал себя. Начинают с попреков, потом пойдет рукоприкладство, а затем садизм. Я знаю это по маме и отцу.
— Что за чушь! — Ему осталось только развести руками. — У меня и в мыслях ничего подобного нет. Илона, мать — твой комплекс, это пройдет. У меня есть предложение: давай съездим дней на десять в Монако, там выясним отношения.
— Не хочу.
Отказ прозвучал уже не так категорично, этого следовало ожидать: Монако — заманчивая идея даже для такой бессребреницы, как Илона. Надо только продолжить уговаривать ее, что и сделал Мирон Демьянович:
— Билеты и номер в отеле я заказал. Летим в понедельник, если ты согласна. Илона, у меня проблемы, я не могу ждать. Откажешься — полечу один.
— Ну, раз ты просишь…
— Да я умоляю, — вторично развел руками Мирон Демьянович, показывая, какой он беспомощный перед ней. При том улыбался, потому что не предполагал так быстро уломать Илону. Видимо, безденежной свободы она уже напилась.
— Хорошо, я подумаю, — сказала она, горделиво приподняв подбородок. — Признайся, от кого ты сбегаешь?
— Дома поговорим, а сейчас, извини, я поехал. Тебя подвезти?
— Сама доберусь.
— Собери документы, увидимся вечером. — На прощанье он погладил по щеке Илону, поцеловал ее и залез в автомобиль.
Неотложных дел действительно было по горло, Мирон Демьянович собрался перевести деньги в иностранный банк, подчистить хвосты, назначить управляющего — все за один день.
Ему не повезло. У кабинета сидел здоровяк и девчушка, секретарша что-то бросила им, парень поднялся:
— Здравствуйте. Я Валдис Гитис, оперуполномоченный, а это следователь Ника Григорьевна…
— Но у меня уже был следователь.
Своим тоном Мирон Демьянович дал понять, что не намерен толочь воду в ступе, но молодой человек не собирался отступать:
— Мы в курсе. Где можем поговорить?
— Это так срочно? — не сдавался и банкир.
— Срочнее не бывает. И в ваших интересах.
— В моих интересах сейчас рабочее время, а вы его отнимаете, — открывая дверь перед молодыми людьми, сказал Мирон Демьянович и обратился к секретарше: — Для всех я занят.
Он прошел к своему креслу, небрежно кинул кейс на стол, жестом пригласил гостей присесть и, не задавая вопросов, выжидающе уставился на Валдиса, который без предисловий начал:
— Нас интересует уж и все, что с ним связано.
— Я рассказывал вашему следователю.
— А теперь расскажите нам.
Этот мордастый парень с открытым взглядом, напористый и волевой, что видно невооруженным глазом, наверняка бескомпромиссный, потому что молод и ему нечего терять, напомнил Мирону Демьяновичу себя в юности. Умиления от этого сравнения Валдис у него не вызвал, сожаление — да. Мирон Демьянович сожалел, что уже не молод, а жизнь проходит скоротечно, сожалел, что не может себе позволить быть таким же открытым, как этот парень, к тому же ему есть что терять. Последний пункт вызвал особенное сожаление, ведь когда есть, что терять, — терять не хочется, это и называется несвобода. А когда-то все было по-другому, правда, тогда свобода пахла ливерной колбасой и яичницей на маргарине. Но он рассказал подробно о живом шнурке в постели и так далее.
— Неумная шутка, и только, — закончил Мирон Демьянович с беззаботной усмешкой.
— Вы действительно не придаете значения появлению ужа в вашей постели? — спросил Валдис.
— Нет, конечно, я поначалу взбесился. А потом… ведь ничего страшного не случилось.
— Это пока, — не разделил оптимизм банкира Валдис. Он, как и Степанян, нагонял страху на Мирона Демьяновича, хотя не рассчитывал, что этот тип распахнет перед ним замаранную душу. — Кривун тоже получил ужа.
— Ну и что? — перебил Мирон Демьянович, натянув улыбку. — Я сначала тоже задрожал от страха, но меня не за что убивать.
— А Кривуна было за что?
Вопрос задала Ника Григорьевна. Деточка, а туда же! Ах, ну да, ну да, она же следователь. Хлипка прокуратура, раз туда берут подобных девчонок. Мирон Демьянович смотрел на нее по-отечески нежно, впрочем, только смотрел. Внутри эта мартышка его раздражала, парень еще куда ни шло, но отчитываться перед пигалицей унизительно.
— Он убит, — сказал Мирон Демьянович о Кривуне. — Значит, было за что.
— Давайте пока отставим Кривуна, — предложил Валдис, видя неконтактность банкира. — Меня интересует, как уж попал в ваш дом. Разрешите дом осмотреть?
— Вы хотите сделать обыск? — поднял тот брови.
— Нет. Я хочу понять, как шутник проник в ваш дом. Можете не разрешать, в этом случае вы отодвинете поимку опасного преступника, опасного и для вас.
То есть Мирон Демьянович понял, что он помешает следствию.
— Ну, раз так… — сдался он. — Только сейчас я занят.
— Назовите время.
— Вечером. Сегодня. Часов в восемь.
Молодые люди попрощались с банкиром, а в машине Ника, ожидавшая от встречи с Энсом большего, поинтересовалась:
— Почему ты не стал крутить его? Не знаешь, как это делать?
— Не в том дело. Он не пошел бы на диалог. По каким-то причинам Мирон Демьянович пересмотрел свои позиции в отношении ужика, теперь он ему не кажется страшилкой. А по словам Степаняна, он сам об этом заговорил. Что же произошло?
— Не знаю, — покручивая руль, вздохнула Ника.
— Я тоже, — улыбнулся Валдис.
23
Оказалось не так-то просто попасть даже во двор, Валдис разговаривал с женщиной по переговорному устройству, она согласилась выйти. Через минуту у ограды появилась девушка лет двадцати пяти, простенькая, со смиренным лицом и тихим голосом. Ника и Валдис показали удостоверения, она извинилась:
— Простите, мне не разрешают пускать чужих людей в дом.
— А ты кто? — спросил ее Валдис.
— Няней здесь работаю.
— Значит, хозяина нет дома. А кто Валерия? Вам сообщили, что она…
— Да, мы знаем. Лера — жена Антона Борисовича…
— А ты кто? — спросил ее Валдис.
— Няней здесь работаю.
— Значит, хозяина нет дома. А кто Валерия? Вам сообщили, что она…
— Да, мы знаем. Лера — жена Антона Борисовича…
— Жена? — поразился Валдис.
Невольно он пробежался взглядом по двору с аккуратными дорожками, цветниками и маленькими лужайками с зеленой травой. Задержался на изыске архитектуры — домике с причудливыми башенками из стекла, довольно компактном, но кричащем: здесь обосновались успешные люди. Возник сам собой вопрос: чего же не хватало Лере, что потянуло ее на сторону, а потом под трамвай? Неужели стало невыносимо трудно жить, когда есть все? Неужели необходимо дополнение из приключений и вытекающих из них последствий? В подобных случаях, видя бросающийся в глаза достаток, на ум приходят слова «с жиру бесятся». Видимо, об этом же подумала и Ника, потому осведомилась у няни:
— Скажите, как она жила с мужем?
— Хорошо. Дружно. Антон Борисович — замечательный человек.
— А Лера?
— Она тоже была хорошей до недавнего времени.
— А что случилось недавно? — спросила Ника. — Не бойтесь, говорите, мы не расскажем вашему хозяину.
— Однажды Лера ушла из дома рано, а пришла под вечер. Она переменилась. Сидела в спальне, никуда не выходила, даже от еды отказывалась, говорила, что заболела, а я слышала, как она плакала…
— Ушла-пришла двадцать пятого? — прервал ее Валдис.
— Да, это тогда было. А потом начались звонки. Спрашивал Леру мужчина, я не знаю его. У них в спальне есть телефон, но Лера не брала трубку. Я пошла к ней, сказала, что звонят. А потом услышала, как она грубо говорила, чтобы ее оставили в покое.
— Ты не знаешь, о чем шла речь? — спросил Валдис, рассчитывая на любопытство девушки, и не ошибся:
— Один раз, когда позвонили, я сняла трубку, но так получилось, что и Лера тоже взяла трубку. Я услышала, как мужчина сказал: «Последний раз говорю: выйди». Лера раскричалась, требовала, чтобы он больше не звонил, что она ничего не знает. А он: «Ты мне скажешь, кто убил, скажешь. Ты была там, нам это известно. Лучше по-хорошему выйди». А на следующий день Антон Борисович выехал на машине, да тут же и вернулся. Он привел в дом мужчину, пробыли в спальне они недолго, после этого Антон Борисович… выгнал Леру. Скандала не было, честное слово, но он выставил ее за дверь. До вечера она просидела на чемодане, мне ее так жалко было. А потом ушла…
— Даже так? — Валдис что-то подсчитывал в уме, потирая нос, потом, не глядя на няньку, пробормотал: — Спасибо.
И пошел к машине, Ника за ним:
— Мы все у нее выспросили?
— Большего нам и не надо, — упав на сиденье, произнес он, затем опять задумался.
— Куда теперь?
— Не мешай, Чапай думает.
Ника пожала плечами, не понимая, что за информацию он получил от няньки, заставившую его активно ворочать серыми клетками. Она провернула в памяти диалог, ну, есть одно явление — мужчина, который пришел с мужем Леры, — и что? О чем они говорили — неизвестно, но после этого муж выгнал жену. Ника не выдержала долгой паузы:
— Валдис, получается, что муж стал одной из причин самоубийства Леры?
— Меня самоубийство вообще не волнует. И тебя оно не должно волновать, им занимается Алдонина.
Она глаза вытаращила, и часто ресницами захлопала, и рот открыла, короче, оценка Ники была красноречивее всех слов:
— Как ты можешь…
— Ну, давай, давай пострадаем по поводу трагической кончины богатой бедняжки, которая жила с мужем хорошо, но ей чего-то не хватало. Купила она дорогой купальник, чтобы в нем соблазнительней выглядеть, и понеслась на протоку трахаться с подонком в романтической обстановке.
— Ты очень грубый. И жестокий, — вымолвила Ника упавшим голосом.
— Я нормальный, — огрызнулся Валдис. — Нам всем повезло родиться, и свою жизнь мы обязаны беречь, а не разменивать ее на чепуху, как разменяла твоя Лера. Представь: тебя не было. Ты не видела, не слышала, не чувствовала. А сейчас ты есть. Разве это не подарок мамы с папой, господа Бога — не знаю, кто еще участвовал в нашем появлении. И этот подарок под колеса? Будто в запасе есть еще парочка подобных подарков.
— Мы не знаем точно, что произошло. Ты не допускаешь мысли, что она запуталась? — попробовала вразумить его Ника, но сделала только хуже.
— Запуталась?! — взревел Валдис, Ника аж отпрянула от него к дверце. — В чем? Если б она жила в хибаре и вынуждена была добывать деньги на пропитание, ей некогда было бы путаться с другими. И жизнь она ценила бы. Извини, но у меня иной позиции не будет, я считаю, это нормально. Все, хватит. Меня сейчас заботит другое. Мы точно идем по курсу, все вроде бы само падает в руки, а потом раз — и облом. Как будто кто-то мешает. Во всяком случае, с Лерой нам помешали.
— Как?
— Ты внимательно слушала няньку? — К радости Ники, Валдис снизил тон. — Лере звонили. Как думаешь, кто звонил?
— Приятель Фалеева, раз его интересовал убийца. А свидетелем убийства Красавчика Лера стала двадцать пятого мая.
— Правильно. Но не просто приятель. Он знал, что Лера поехала на протоку, понимаешь — знал!
— А проще нельзя?
— Проще? Пожалуйста. Убивают, казалось бы, разных людей, а они, так или иначе, знакомы друг с другом. Фалеев, по нашим подсчетам, завлекал женщин и назывался, между прочим, другим именем. После секса с ними он отдавал женщин дружкам, что подтверждает кассета с Лерой. Ты подала идею, что половые акты снимали на пленку с целью шантажа. Значит, группа Красавчика и занималась шантажом. А как прилагаются к этой группе остальные? Представь на минуту: ты Красавчик, у тебя два сообщника, вы запланировали преступление. Будешь ты трепаться еще кому-то?
— Нет.
— А мужчина сказал Лере по телефону: «Ты была там, нам известно». Нам! Значит, он знал, что именно Лера поехала на протоку с Фалеевым. Кто ему сказал об этом? И не ему одному, судя по слову «мы». Сам же Фалеев и сказал. Значит, это большая группа, которая работает на одну цель.
— То есть они выбирают жертву… — Ника не закончила.
— Да, именно выбирают, — подхватил Валдис.
— А тот дед, который держит Платона? Он тоже участник банды?
— Черт его знает. С одной стороны, глупо подставляться, выкрав нас и оставив заложника. С другой стороны — убивают его знакомых, а знакомые… Хм, скажи мне, кто твой друг. Не знаю, Ника, пока не знаю. Но на пахана он тянет.
— А Клара? А Кривун, Энс? Неужели и они участвовали в этом…
— Дерьме, — подсказал Валдис. — То, что Кривун с банкиром имели общие дела, понятно, а связаны ли их дела с Красавчиком — неизвестно. Клара имела связь с ним, была знакома с Кривуном. В ее мобиле нет телефонов Энса и Кривуна, но есть телефон Бамбы. В мобиле Роменской тоже есть телефон Бамбы, а он помощник нашего престарелого спортсмена.
— Раз есть номер Бамбы, то почему не позвонить ему? По сигналу сотового определим его местонахождение, там же будет и Платон.
— Этим занимается Ротвейлер, вот и пусть занимается.
Помолчали. Ника выпила воды из бутылки, взглянула на задумавшегося Валдиса, вздохнула:
— Мне не верится, что солидные люди нацелились на молодых женщин и подключили подонков к своему плану. Подумай: что им могла дать та же Лера?
— Считаешь, Энс с Кривуном — отдельная партия? А змеи? Солидные господа получили по привету от убийцы, значит, как-то связаны с этим делом.
— У нас есть Энс. Только он ничего не скажет.
— Конечно, не скажет. Но его попытаются убить. Успеть бы нам, а не опоздать, как опаздываем. Ладно, время еще есть… Давай не будем откладывать, а поедем к домработнице Маркова. По дороге перекусим.
Пожилая женщина, с образом которой никак не вязалось звание домработницы, ибо она очень отличалась от мастеров швабры и веника, встретила их с достоинством, но недоверчиво:
— А что вам от меня нужно?
— Вы работали у Маркова домработницей, нас интересует его семья, — сказал Валдис. — Может, пустите нас?
С видимой неохотой она распахнула дверь, Валдис и Ника вошли в тесный коридор, прошли в комнату. При дневном свете женщина еще больше поразила их своей статью, красивыми чертами лица, несмотря на то что ей шестьдесят точно есть. Одета она была в домашний брючный костюм, аккуратно причесана, на лице был легкий макияж, на ногтях маникюр. По обстановке можно судить, что когда-то эта женщина жила очень даже неплохо, смогла сохранить мебель в хорошем состоянии. Валдис с Никой уселись на диван, он начал с сомнением:
— Так это вы работали у Марковых?
— Я, — ответила она и усмехнулась. — Вас что-то смущает, молодой человек?
— Признаюсь, мне трудно представить, что вы были домработницей.
— А я и улицы мела, — с гордостью сказала она. — И не считаю это зазорным, хотя раньше была инженером. Но что же делать, если инженеры стали не нужны? Пришлось переквалифицироваться.