— А нам кто подбросил? — перебил он поток возмущения.
— Разумеется, тот же урод, что и Кривуну. Такое только в одну пробитую голову придет, у других безумной фантазии не хватит.
— Меня что беспокоит… — Формулируя мысли, Мирон Демьянович делал большие паузы. — Милиция обследовала у нас все входы, балконы, окна… а подтверждений, что чужой человек проник в наш дом, нет.
— Но как-то же он проник. Ужонок не сам заполз в нашу кровать.
— Я тоже думаю — как негодяй это сделал? Или использовал работников, или… остается только каминная труба, но это же невозможно. Ты права, это выпад, какой-то намек.
— Выпад и намек разные понятия, — сказала Илона. — Намек на что?
— Сам не знаю. Но мне это все не нравится.
— Будто мне нравится, — фыркнула Илона. — Ты меня пугаешь. Намек! Намек не бывает такой… глупый. Потом, если сделан намек, мы должны понять, на что. А мы не понимаем. По-моему, кто-то от зависти и злобы бесится. Между прочим! — Она заерзала, повернулась к Мирону Демьяновичу всем корпусом. — Вот еще вариант: если шутник вхож в дом Кривуна, он вхож и к нам, так?
— Логично, — согласился Мирон Демьянович.
— Тогда он сделал слепок с ключей и вошел в дом через черный ход.
— У нас везде охрана. Входы сканируются камерами.
— Ой, перестань! — отмахнулась Илона. — Охрана в пристройке торчит, а камеры не проблема. Мошенники наловчились оставлять на мониторах пустую картинку, в то время как проникают в богатые дома. А потом запускают камеры. Это единственное объяснение, Мирон.
— Откуда ты знаешь? — обнял он Илону за плечи. — Или ты тоже мошенница?
— Конечно, мошенница, раз смогла окрутить тебя. А второе… то есть первое… телевизор смотри чаще, я такие фокусы там видела.
— Я могу понять все, кроме одного. Проникнуть в дом — дело сложное, требует подготовки, огромных усилий. И все ради того, чтобы подбросить ужа?
— А ты хотел, чтобы он еще ограбил тебя?
— В этом случае был бы хоть объясним его поступок…
Вот такой получился вечерок. Да, Мирон Демьянович не находил объяснения случившемуся, оттого и мучился. Бросив недоеденный апельсин, он пошел одеваться. Тщательно проверил карманы, а то мало ли что туда подбросят. Зашел к охранникам, те играли в покер, увидев патрона, вскочили.
— Вызовите слесаря, пусть вставит новые замки.
Отдал приказ и вышел из дома, шофер подогнал машину, Мирон Демьянович сел на заднее сиденье, ехал и думал: откуда взялась нестабильность внутри? Главное, на какой основе она возникла? Неужели всему виной скользкий шнурок во вчерашней вазе и в его постели?
9
Ника продержалась в доме часа три, периодически выскакивая на воздух и судорожно глотая кислород. Труп был чудовищно несвеж. Но и пролежала женщина дней пять, теперь представляет собой большой кусок тухлятины. Однако человеческая тухлость ни с чем не сравнима, а также без меры противна, и главное — отвращение невозможно победить.
Ника присела на пенек во дворе, полагая, что больше не сможет войти в дом. Стыдно. Надо закаляться. Это реально при одном условии: если она постоянно будет ездить на места преступлений с несвежими трупами.
— Бе-е! — покривилась она. Нелегкая задача.
Из дома вышел Валдис с мобильником, Ника собралась, состроила оптимистичную мину, будто с ней все в порядке. Он подошел вразвалочку, нажимая на кнопки.
— Кому звонишь? — поинтересовалась Ника, хотя ей это было неинтересно. Но пусть он не думает, будто она размазня.
— Не-а, не звоню. — Он, к счастью, был поглощен телефоном, на Нику ни разу не взглянул. — Это труба Роменской, мы нашли зарядное устройство, подзарядили ее. Я смотрю, кто ей звонил…
— Ты же не знаешь этих людей.
— Не знаю, — подтвердил он. — Честно скажу, знать их у меня нет желания, но нам придется встретиться с приятелями Роменской. В первую очередь с теми, кто часто звонил ей… Ай, как интересно!
— Что? — вытянула шею Ника. Не хотелось вставать с пенька, потому что в положении стоя у Ники кружилась голова. — Что ты там нашел?
Валдис присел на корточки, показал ей дисплей:
— Читай. Читай подряд.
— Клара… Клара… — читала она. — Клара… Кла… Но с таким именем полно женщин.
— Правильно уловила мою мысль. Только это номер телефона той самой Клары, а не другой. Эта же Клара звонила Красавчику.
— Не может быть. Хочешь сказать, что ты запомнил номер?
— А я феномен, — похвастал Валдис и рассмеялся. — Шучу. На самом деле очень несложно запомнить длинный ряд цифр. Я же знал, что нам предстоит выяснить, кто такая Клара, поэтому запомнил номер зрительно. Сфотографировал в памяти, поняла?
— Нет.
— Ну, смотри. Восьмерку выбрасываешь, потому что все номера начинаются с нее. Потом выбрасываешь следующие три цифры, это номер фирмы, а фирм немного, все мы их знаем. Дальше идет индивидуальный номер, его и следует сфотографировать глазами, поняла?
— Все равно мне не запомнить, я не люблю цифры.
— Потренируйся. Иногда память спасает жизнь. Не веришь? Был у меня приятель, тоже опер, но со стажем, я тогда только пришел в милицию. Его внедрили в банду, но на главаря выйти не удавалось. Главари не всегда соответствуют представлению о бандитах, часто это люди с положением. И вдруг óпера раскусили, только гадали: он просто стукач или в органах служит. Скрутили его, бросили в комнату, откуда не убежишь. Взаперти он просидел неделю. Его, конечно, били сурово, но признаться — это подписать себе смертный приговор. Он заметил, что главный палач все время разговаривал по мобиле с одним и тем же человеком, обращался к нему уважительно, все вопросы решал с ним. Однажды случайно увидел номер, пары секунд хватило, чтобы он запомнил его. Запомнил по привычке, не зная, пригодится ли. А вскоре выдался случай. Парня, который охранял его, позвали, тот вышел, забыв мобилу. Мой приятель успел позвонить и назвал номер предположительно главаря, заодно сказал, что ему самому крышка. Ну а мы сработали оперативно. И когда взяли всеми уважаемого человека… в общем, дальше было дело техники, моего приятеля спасли, правда, он провалялся месяц на больничной койке. Видишь, как полезно запоминать цифры?
А Ника была далека от поучительного примера. Валдис разговаривал с ней как с товарищем, но этого же мало. Ей так хотелось стать настоящей женщиной, от поступи которой все замирают. И чтобы, когда она произносила «следователь прокуратуры», видеть уважение на лицах людей. Пока же получается обратный эффект. Первая реакция людей — недоверчивая усмешка, потом удивление, будто она кузнечик, представляющийся слоном, а потом и вовсе снисхождение, но это в лучшем случае. Хочется, чтобы зампрокурора не делал кислую гримасу при виде ее. Еще хочется любви, любить самой и знать, что ее любят, чтобы земля вертелась и жизнь горела, чтобы все было по-настоящему…
— У меня никогда так не получится, — возразила она вслух своим мечтам.
— Получится, — убежденно сказал Валдис. — Это просто, надо лишь сконцентрировать внимание на короткий миг и запустить память.
— Конечно, надо, — вздохнула Ника, но ее «надо» подразумевало изменения, которые она должна была сделать в себе, чтобы стать идеалом.
Появился Платон, направил на Нику и Валдиса прицельный глаз, подошел, закурил. Валдис поднялся с корточек, спросил:
— Ну что там?
— Похоже на самоубийство.
— Семен Семенович сказал? — уточнил Валдис.
— Он тоже. Стреляла в висок и в упор. Сократ Викентьевич обнаружил отпечатки пальцев на пистолете, предположительно эти отпечатки принадлежат Роменской. Точно такие же на бутылке и стакане, который лежал у ее ног.
— А как же резиновая игрушка? — Валдис выставил указательный палец.
Платон пожал плечами, стряхнул пепел с сигареты и добавил:
— Семеныч обещал сделать смыв с ладоней, если она стреляла в себя, то должны остаться частицы пороха.
— Птенчики! — На пороге появился Сократ Викентьевич с записной книжкой. — А у нас ценная находка. Записная книжечка!
— И что в ней ценного? — спросил Валдис.
— Почерк. Ну, тут еще есть разные записи, это, господа следователи, расшифруете сами, а вот почерк принадлежит левше.
— Пистолет мы нашли под правой рукой, — сказал Платон. — Но человек, если пишет левой, выстрелил бы в себя тоже левой.
— Совершенно верно глаголете, друг мой, — кивнул Сократ Викентьевич. — Но с выводами подождем, пока не скажет своего веского слова Семеныч.
Ника от досады на себя чуть не заплакала. Все так или иначе приносят пользу, короче, работают, одна она борется с физиологическими особенностями. Мало того, еще и мечтает черт знает о чем. Как это называется? Нет, лучше не отвечать, иначе разовьется комплекс неполноценности.
Домой Яша приехал поздно, но Эля всегда его дожидалась, хотя он не настаивал. Стол был накрыт, Эля лишь разогрела еду, поставила перед мужем, сама села напротив, подперла щеку ладонью. Если говорить о Яше с точки зрения постороннего, то речь пойдет прежде всего о его внешности, и ее оценка прозвучит примерно так: мог бы родиться и краше. Конечно, Яшу на одну полку с секс-символами не поставишь, но кто сказал, что любят за лоб, нос, уши и конечности? Разумеется, любят и за это, но после того, как полюбят личность. Сначала Эля увидела в нем интересного человека, потом заботливого, ласкового мужчину, потом он показался ей красивым, а любовь пришла сама собой.
Домой Яша приехал поздно, но Эля всегда его дожидалась, хотя он не настаивал. Стол был накрыт, Эля лишь разогрела еду, поставила перед мужем, сама села напротив, подперла щеку ладонью. Если говорить о Яше с точки зрения постороннего, то речь пойдет прежде всего о его внешности, и ее оценка прозвучит примерно так: мог бы родиться и краше. Конечно, Яшу на одну полку с секс-символами не поставишь, но кто сказал, что любят за лоб, нос, уши и конечности? Разумеется, любят и за это, но после того, как полюбят личность. Сначала Эля увидела в нем интересного человека, потом заботливого, ласкового мужчину, потом он показался ей красивым, а любовь пришла сама собой.
— Я голоден, как зверь, — потирая руки, сказал он, не зная, с чего начать поздний ужин. Яша набросился на еду, будто не ел неделю. — Устала?
— С чего мне уставать? От безделья?
— От безделья устают больше, чем от работы.
Он откусил большущий кусок белого хлеба, запустил зубы в ножку курицы, жевал и стонал, жмурясь от удовольствия. Эля надула губы:
— Почему такая несправедливость на свете?
— Ты о чем?
— Сколько ты ешь? И на ночь! Еще закусишь куском пирога или торта. И при этом худой как не знаю кто! Ну почему у меня каждый кусок откладывается в виде жировых запасов?
— Конституция такая, — сказал он, запивая еду томатным соком. — Я тебя люблю потому, что ты пухленькая. — Увидев тоскливое выражение на лице жены, протянул ей тарелку с мясной нарезкой, красиво разложенной Элей. — Скушай кусочек. Маленький. Вкусно…
— Ну ладно, — махнула она рукой, взяла чистую тарелку, положила на нее всего понемногу. — Сейчас наемся, а завтра буду страдать и худеть.
— Страдай сколько хочешь, но худеть… Не позволю. Ты у меня главное украшение.
Некоторое время они ели, улыбаясь. Эля долго думала, с чего начать, но не решалась, тема была больно щекотливая, не знала, как отнесется к ней муж. Да и не хотелось портить ему настроение перед сном. Однако ее беспокойство не угасало, а возрастало, завтра он умчится спозаранок, и она опять не поговорит с ним. Нет, надо сегодня.
— Яша, у тебя есть знакомые в милиции? — спросила Эля.
— Зачем?
— Я должна тебе кое-что рассказать.
— Уй, какой загадочный тон. — Он не придал значения ее словам, веселился. — Пухлик, ты пугаешь меня.
— Когда я тебе расскажу, ты на самом деле испугаешься, как испугалась я.
Яша озадачился: жена была серьезна, как никогда. Он достал сигареты с зажигалкой, Эля принесла пепельницу, ее не надо просить, сама догадывается. Закурив, он спросил:
— Что случилось? Рассказывай.
— Помнишь, я говорила, что у меня появилась подруга Клара?
— Помню и рад, что тебе есть с кем провести время. А что такое?
— В субботу мы были с ней в ресторане, болтали, и вдруг официант принес мне записку. На, прочти.
Яша изучал записку минуты три, хотя на прочтение ее хватит и десяти секунд. Бросив листок, он поставил локти на стол, курил, глядя на жену, видимо, ждал дальнейших объяснений, да теперь-то ничего другого и не оставалось. Эля начала:
— Я уже потом, анализируя наши встречи с Кларой, вспомнила, как со мной, когда мы сидели с ней где-нибудь в баре, пытались познакомиться молодые люди. Знаешь, тогда у меня мелькнула мысль: чего это мужчины ко мне пристают? Я вроде бы не предел мечтаний…
— Как сказать, — вставил Яша. — Для меня предел.
— Но это были очень красивые мужчины, всего два. Один мне попадался несколько раз, заговаривал, набивался в друзья, я его грубо отшила. Второй два раза встречался…
— А в субботу появился третий?
— Да, — закивала Эля. — После того как я прочла записку, меня пригласил танцевать молодой человек, потом он подсел к нам за столик. Я уже не отшивала его, мне стало любопытно: а что за этим кроется? Что нужно Кларе? Понимаешь, Яшка, эту записку просто так не прислали бы, мне кажется.
— Клара видела, как ты читала записку?
— Конечно. Я сказала, будто это противный поклонник достает меня приставаниями.
— Что было дальше?
— Этот… как же его… Ричард! Он пригласил меня на свидание. Назначил его на воскресенье, но мне же надо было обдумать все, с тобой поговорить. Я сказала, что в воскресенье не могу, только в среду. А теперь слушай: Клара уговаривала меня не отказываться от свидания, мол, никто не мешает иметь мужа и почувствовать себя королевой, и женщина от этого только расцветает, а муж влюбляется в нее заново. Яша, эти уговоры стали для меня подтверждением, что в записке написана правда, кто-то мне помог не угодить в ловушку.
— Ну а в чем ловушка?
— Не знаю. Поэтому мне нужен милиционер. Если я сама приду в милицию и расскажу все, то, думаю, надо мной посмеются.
— А от милиции ты чего хочешь?
— Ну, они должны как-то мне помочь и выяснить, каковы цели Клары. Яша, мне страшно.
Он снова закурил, взял записку и смотрел в текст, после поднял глаза на жену и спросил:
— Почему сразу мне не рассказала?
— Ты так много работаешь, даже в выходные, а вчера у тебя был свободный день. Я подумала, что не стоит его портить, но сегодня ты ушел очень рано. Яша, нам нужен человек, который посоветует, как быть.
— Частный детектив подойдет?
— Подойдет. Тем не менее давай обратимся в милицию. Если понадобится, я пойду на свидание, но я должна быть уверена, что меня охраняют. Частный детектив в случае опасности не применит оружия, а милиционер имеет право.
— А не велики ли глаза у страха?
— Нет, Яша, нет. Зачем она подсылает ко мне молодых людей? А она точно подсылает, как сказано в записке. Прошу тебя, отнесись к этому серьезно.
— Хорошо, я подумаю, что сделать, а на свидание не ходи.
— Не пойду, — согласилась Эля. — Но только тогда, когда не ходить мне скажет милиция.
И тут всегда мягкого Яшу прорвало:
— Ты соображаешь? Зачем идти на свидание, если ты знаешь, что Клара ведет себя нечестно? Или тебе все-таки понравился тот парень?
— Я бы могла сейчас обидеться, — сказала совершенно спокойно Эля. — Но твои слова вызваны страхом за меня, поэтому я тебя прощаю. Подумай, как мы узнаем, что затеяла Клара, если я не пойду на свидание? Почему она выбрала именно меня, домохозяйку? А в записке написано: «Вы и ваша семья в опасности». Так что хорошо подумай, прежде чем кричать на меня. И подумай, к кому обратиться. Я пошла спать.
На этом она встала и ушла в спальню. Яша засиделся, он брал в руки записку, читал ее, курил и думал.
…Утро, снова утро. Проклятые утренние лучи просачивались в щели штор, выводя Леру из себя. У Леры появилась светобоязнь, солнечный свет приносил с собой ощущение незащищенности. Чтобы подавить в себе страхи, она пила транквилизаторы, однако забывалась сном ненадолго. Слыша все шумы в доме, просыпалась в холодном поту, подскакивала к двери спальни, прислушивалась к звукам, подставив ухо к щели. Опомнившись, Лера бродила по комнате, мысленно уговаривая себя, что это глупо, ей нечего бояться в собственном доме.
Вчера Антон вернулся из деловой поездки, и положение Леры осложнилось, пришлось притворяться: я больна, еле держусь, почти умираю. Долго ли она так продержится? Если бы он еще несколько дней отсутствовал, она бы что-нибудь придумала, ей нужно время. Для кого-то начинается новый день, для нее мучения. Лера встала, подошла к окну, взялась за края штор и уставилась одним глазом на улицу.
— Можешь открыть портьеры, я не сплю, — сказал Антон.
Лера вздрогнула, обернулась и попыталась улыбнуться:
— Спи, еще рано. Я пойду вниз, посмотрю, что там…
— Как ты себя чувствуешь? — Он приподнялся, опершись на локоть и подперев голову рукой. — Иди ко мне.
Лера послушно присела на край кровати, погладила его по плечу.
— Сносно. Ночью вся вымокла, меняла рубашку. Странно, температуры у меня нет, а мокрая была, как мышь.
— Тебе к врачу надо…
— Не хочу. Не верю врачам.
— В пятницу мы идем на банкет. До пятницы ты, надеюсь, выздоровеешь? Сходи купи себе наряд. Вы, женщины, это любите…
— Антон, — перебила она, опустив ресницы, — я не пойду.
— Что за новость! Ты же любишь тусовки.
— Разлюбила. Нет-нет, не хочу. Глупые тетки, тупые мужики, злые девицы, ищущие богатых женихов, одни и те же разговоры, дурацкий смех не по делу — надоело. Хочу заняться домом, ребенком… Тишины хочется. Ой, я побежала… — Лера метнулась к двери, так как Антон потянул ее к себе. — Да, если будут спрашивать меня, скажи, что я уехала…
И выбежала. Нет, только не заниматься с ним любовью. Положение казалось абсолютно безвыходным, Леру трясло, даже зубы стучали.
Она спустилась вниз, выпила воды, потом ее потянуло к окну… Стоит тот же автомобиль! Лера отпрянула от окна, оперлась спиной о стену, запрокинула назад голову и взмолилась:
— Господи, спаси меня!