— Скайуокер.
Анакин обернулся.
— Здравия желаю, адмирал.
— Здравие мне здесь действительно не помешает, — многозначительно кивнул Цандерс. Что-то хмыкнул себе под нос и ушел.
Скайуокер вновь оглядел зал. Продираясь взглядом сквозь несметное количество чиновников, сенаторов и других важных птиц, он заметил у стола на противоположной стороне зала Менкинса, Штрима и еще нескольких капитанов своего флота, а также двух полковых десантных командиров.
— Гляди, как им все дорогу уступают, — неожиданно сказал Финкс.
— Кому это?
— Да вон же.
По первому уровню зала, рассекая податливую массу толпы так же, как час назад ее рассекал сам Анакин, шел никто иной, как магистр Ордена Джедаев Мэйс Винду.
Рядом с Винду шел высокий икточи. Анакин напряг память, пытаясь вспомнить его имя. Мэйс в этот момент остановился побеседовать с наутоланом в тяжелых малиновых одеждах. Икточи стоял рядом, иногда кивая, иногда вплетая в разговор свои слова. Каждую его реплику наутолан сопровождал судорожным мотанием головы, словно соображая, на кого же из великих магистров ему следует смотреть.
— Так это ж глава Ордена как-никак, — хмыкнул Скайуокер.
— Который?
— Который человек. Мэйс Винду. А тот, который с рогами, по фамилии он Тийн, а имени не помню. Но он в Совете, это точно.
Джедаи тем временем снова рассекли толпу по диагонали и двинулись уровнем выше. Цандерс вообще пропал из виду.
— Почему их не наградили? — не унимался Финкс.
— Это не принято. Джедаи никогда не берут наград.
— Они выше этого? Слишком хороши?
Скайуокер пожал плечами. На секунду воображение нарисовало Мэйса Винду в серой робе, плотно увешанной медалями и орденами. Лепить следующую награду было некуда, и Магистру пришлось пришпилить ее на коричневый плащ. А потом еще одну. И еще десяток, и еще… В конце концов, плащ бряцал и звенел, напоминал собой фантасмагоричные пестрые доспехи и тянул хранителя мировой справедливости куда-то вниз, вниз с храмовой башни.
— Ты не слышал этого Горпа? Я, например, узнал много нового… Типа, если бы не Орден, мы бы уже давно проиграли войну. Вперед, под мудрым руководством Храма, к победе… Ну, вот это и есть награда. Даже не награда — реальное влияние. А наши медальки по сравнению с этим…
— … формальность, — закончил за него Финкс. — Мне показалось, или этот Винду в самом деле пялился на тебя?
— Нет, не показалось, — честно ответил Скайуокер. Теперь за честность предстояло расплатиться объяснениями, но прежде, чем удивленный Финкс успел поинтересоваться причиной такого внимания, Скайуокер кивнул ему:
— Пошли, пройдемся. Надоело стоять на одном месте.
В течение следующего часа они обошли почти все столы, перепробовали несколько сортов вин и изысканных блюд. Официанты не медлили приносить новые напитки и деликатесы. Все это сильно скрашивало обстановку, и уже вскоре вечер стал казаться чуть менее однообразным и скучным. Вальсы, под которые никто не танцевал, перемежались с маршами, под которыми никто не устраивал парадов. На выставку мундиров, костюмов и туалетов уже никто не обращал внимания, ощущение натянутости обстановки кануло в лету, а Скайуокер и Финкс чувствовали себя истинными хозяевами праздника, обсуждая то артиллерию на новом дредноуте, то пьянку по поводу назначения Бри полковым командиром, на которой отправленному в отпуск Анакину поприсутствовать не удалось.
Скайуокер и не заметил, как они оба вдруг оказались неподалеку компании нескольких людей в штатском. Не то сенаторы, не то дипломаты, не то чиновники. Анакин явно не смог бы отличить одних от других, и вообще, продолжая свой путь, скоро бы просто выбрался из их тесного мирка, если бы не одна зацепившая его фраза:
— Эту проблему может решить только перемирие с сепаратистами.
Анакин остановился. Оглянулся. В пяти шагах от него стоял незнакомый ему темноволосый мужчина. Высокий, немного ниже Скайуокера. На вид ему было лет тридцать пять.
— А у нас все наоборот, — продолжил мужчина. — Вместо того чтобы выслушать противника, мы сыпем ему бомбы на головы и сжигаем его базы. Навязываем свою волю отделившимся системам только за то, что они отделились. Вместо того чтобы разобраться, почему так произошло.
— Бэйл, вряд ли кто-то сейчас в Сенате согласится пойти на уступки сепаратистам, — вставил в разговор пожилой твилекк.
— Я и не говорю об уступках, Ханиль. Я говорю о взаимовыгодном сотрудничестве. О благополучии для всех.
— Я слышал, что Орден делает все возможное, чтобы достичь перемирия с частью суверенных систем, но даже джедаев заставляют участвовать в военных действиях.
— Что само по себе неверно, — ответил названный Бэйлом человек. — Так мы много не навоюем. Кто вообще сказал, что мира можно достигнуть путем агрессии? Разве мы не пожинаем то, что посеяли? Поистине, у меня создается ощущение, что вся наша цивилизация зашла в тупик. Это регресс, это отрицание нажитого, отрицание тысячелетнего наследия Республики. Наши отцы, деды и прадеды смогли прожить тысячу лет практически без войн, не считая мелких локальных конфликтов, и вот теперь нам нужно разрушить все, что они построили. Иногда мне кажется, что лучше, если бы в Республике вообще не было армии. Быть может, без искушения послать в атаку батальоны мы научились бы разговаривать друг с другом. К тому же, рыцари Ордена до сей поры превосходно справлялись и со специальными операциями, и с дипломатией. Тогда почему сепаратистам удалось нас спровоцировать на военные действия, а? Нет, господа, причины кроются глубже. В нас самих.
Бэйл замолчал, по-видимому, ожидая реакции со стороны окружавшего его общества. Пожилой твилекк согласно затряс лекку. Что-то заверещал своей даме высокий наутолан в малиновом одеянии. Двое мужчин подле наутолана старательно изображали задумчивый вид. Не отрывала глаз от Бэйла и стройная рыжеволосая женщина в белоснежном туалете. В ней не было показного согласия — лишь гордое, молчаливое одобрение.
— Пошли, — шепнул Финкс.
— Подожди, я хочу дослушать.
— Зачем?
— Интересно зажигают господа сенаторы.
Скайуокер взял со стола бутылку с белым вином, долил бокал Финкса.
— Это уже…
— Тебя никто не заставляет пить. Просто постой с бокалом в руке. Сделаем вид, что мы тут по делу.
— Можешь не стараться.
— Что?
— Тебя уже заметили.
Анакин обернулся. Расправил плечи. Это был второй взгляд за вечер, пойманный глаза в глаза. Темноволосый мужчина испытующе смотрел на него.
— Господин офицер, вам, наверно, есть что добавить к сказанному мной?
В планы Скайуокера разговор с сенатором не входил. Времени для того, чтобы собраться с мыслями, просто не было. Времени подумать о том, кто перед ним и как с ним следует себя вести, тоже не было. Анакин вдруг увидел себя и неизвестного сенатора со стороны. Отъевшийся на государственных харчах слуга народа с показным, ничего не стоящим миролюбием, который, наверно, и войну видел только на экранах холовизоров. Зато держится с достоинством и уверенностью. И напротив — мальчишка в офицерских погонах, которого застали врасплох, когда он решил подслушать политическую болтовню. Конечно, сейчас он оробеет и в смущении ретируется, не забыв согласиться с доводами уважаемого господина сенатора.
— С кем имею честь говорить? — вежливо спросил Скайуокер. Отчасти нарочно, отчасти потому, что действительно не имел ни малейшего представления о собеседнике.
На лице Бэйла мелькнуло бледное удивление, тотчас же смятое в лучезарную великосветскую улыбку.
— Сенатор от Альдераана и наследный принц Бэйл Органа к вашим услугам, господин… простите, не помню вашего имени?
— Анакин Скайуокер, капитан третьего ранга флота Республики.
— Очень приятно. Быть может, вы расскажете, как нам нужно выиграть эту войну?
А теперь надо было отвечать. Лучше всего, конечно, издевкой на издевку. И не думать о том, во что ты ввязываешься.
— Так же, как выигрывались все войны до нас.
— А именно?
— Есть только один рецепт: разбить противника.
— И почему же вам, лучшим командирам Республики, до сих пор так и не удалось этого сделать?
— Вероятно потому, что вам, господам сенаторам Республики, до сих пор так и не удалось достаточно профинансировать армию.
Скайуокер думал, что столь нахальное заявление выбьет Органу из колеи. Он просчитался. Теперь наследный принц уже не шутил, он играл в полную силу, как в Сенате, и на его лице проявлялись только те эмоции, которые должны были проявиться.
Вдобавок, их дискуссия привлекла внимание стоящих поблизости. Среди новой порции штатских Анакин заметил еще одну женщину. Не заметить ее было трудно, слишком много в ней сочеталось контраста. Острые углы каштановых прядей по щекам — и мягкие черты лица. Хрупкая маленькая фигура — и насмешливый сверлящий взгляд карих глаз. Изящная девочка.
— Вероятно потому, что вам, господам сенаторам Республики, до сих пор так и не удалось достаточно профинансировать армию.
Скайуокер думал, что столь нахальное заявление выбьет Органу из колеи. Он просчитался. Теперь наследный принц уже не шутил, он играл в полную силу, как в Сенате, и на его лице проявлялись только те эмоции, которые должны были проявиться.
Вдобавок, их дискуссия привлекла внимание стоящих поблизости. Среди новой порции штатских Анакин заметил еще одну женщину. Не заметить ее было трудно, слишком много в ней сочеталось контраста. Острые углы каштановых прядей по щекам — и мягкие черты лица. Хрупкая маленькая фигура — и насмешливый сверлящий взгляд карих глаз. Изящная девочка.
Пока Скайуокер разглядывал дам, Органа нанес следующий удар, причем неожиданный.
— Если вы считаете, что победа Республики и мир зависят только от бюджета вооруженных сил, то наш долг — увеличить государственные дотации. Могу я узнать, на сколько десятков или сотен миллиардов кредитов вы полагаете необходимым увеличить бюджет?
Разумеется, о конкретных цифрах Скайуокер не имел ни малейшего понятия, и причина тому была прозаична. О бюджете в армии говорили все, от адмиралов до рядовых, и пожаловаться на недостаточное финансирование вооруженных сил, вдобавок охарактеризовав корускантскую элиту подходящей малоцензурной лексикой, считалось едва ли не признаком хорошего тона.
— Настолько, чтобы стало реальным увеличить личный состав войск. Создать новый флот и новую наземную технику. Объявить мобилизацию на большинстве крупных систем.
Анакин заметил, что рыжеволосая дама с интересом смотрит на него, с благожелательным сожалением сморщив уголок губ. Это раздражало.
— И что же это вам даст?
— Превосходство над сепаратистами.
— То есть, фигурально выражаясь, возможность потопить врага в крови?
— Естественно.
Скайуокер перевел взгляд на настырную рыжеволосую даму. Он нарочно улыбнулся ей и принялся разглядывать так, словно вместо белоснежного туалета на ней было прозрачное неглиже. Подействовало. Рыжая сверкнула глазами и отвела взгляд в сторону, да еще и сложила руки на груди, словно защищаясь от посягательств.
— И это кажется вам наилучшим вариантом?
— Мне это кажется лучшим вариантом по сравнению с перспективой оказаться разбитым самому. А вам нет?
— Увы, подобный подход кажется мне чересчур примитивным для нашей высокой культуры, — заключил Органа.
— А что останется от вашей высокой культуры после бомбежек?
— Даже в дни отчаяния у нас остается гуманизм. Миролюбие. Стремление творить и созидать.
— Значит, вы никогда не видели руин.
— Альдераану действительно везло, — Органа картинно развел руками в стороны. — Наше королевство всегда делало выбор в пользу своих подданных. В пользу мира и согласия. Я продолжаю курс, взятый моими предками сотни лет назад. Берегу свою планету.
— Я восхищен. Берегите дальше.
Органа удивленно поднял брови, и Анакин счел своим долгом объясниться:
— Мало ли что с ней может случиться. На войне как на войне.
Пожилого твилекка передернуло. Да и самого Бэйла, видимо, этот аргумент сразил. Органа уже приготовился к ответному выпаду, но неожиданно к нему прихромал член Совета Безопасности. Тот самый, что раздавал награды.
Анакин понял, что разговор окончен. Кивнул Финксу.
— Это сколько надо было выпить, — пошутил тот.
— Нисколько. Пошли отсюда.
— Думаешь, уже всё?
— Почти. Некоторые уже расходятся. Не вижу смысла тут торчать дальше.
— Тогда я пообщаюсь с комполка напоследок.
— Давай.
* * *Когда-то давно все было совсем по-другому. Серьезно. Важно. Напыщенно. По-настоящему.
В детстве. Не зря говорят, что детство — другая жизнь. А теперь детство ушло, кстати, а куда оно уходит? Растворяется во взрослом мире… масок?
Мир масок был в целости и сохранности.
Был ли он настоящим? Или настоящее — это всего лишь то, во что ты веришь? А во что ты веришь сейчас?
Она снова смотрела на мир масок сквозь пустой бокал, и ей казалось, что где-то внутри нее живет хрустальная девочка с трещиной, и сейчас главное — не показать эту трещину, иначе маскам будет так легко разбить хрустальную девочку…
… А впрочем, прием как прием.
Все видно, все наяву, и все видно не так, как наяву. Как обычно.
Ну вот разве что какой-то молодой офицерик рискнул поспорить с Бэйлом и надо же, сумел уязвить его высочество принца. Ай-яй-яй, принц терпеть не может, когда Альдераан склоняют в нелестных выражениях. Какая прелесть… Возможно, от рядовых зрителей этого спектакля Органа и смог скрыть почти все эмоции, но только не от нее. За десять лет знакомства с принцем она научилась читать его, словно книжку. Нет, это действительно было мило. Бэйла порой надо ставить на место. Иначе он в самом деле начинает верить в святое предназначение альдераанской династии.
Великолепный нейтралитет.
Пока мир выгоден — мы его храним. Заводы, производящие оружие, не в счет. Альдераанцы веками торговали милосердием и великолепно наживались на этом. Гуманитарная помощь маленьким мирам — в обмен на безоговорочную поддержку в Сенате. Миротворческие миссии и протекция — с заключением удобных торговых договоров.
В общем-то, так делают все. Но почему-то только короли Альдераана сумели поставить миротворчество на поток.
А вслух поются оды дипломатам самой мирной из всех планет.
Скучно…
Она вдруг поймала себя на том, что так и держит в руке пустой бокал. И внезапно ей безудержно захотелось его разбить. Пусть даже вместе с бокалом разобьется хрустальная девочка, что спрятана внутри. Да, правильно. Грохнуть его об пол, и пусть миллион осколков озарят салютом этот зал, перед тем, как на веки вечные упокоиться на мраморных плитах и стать никому не интересной пылью.
…Когда ты стоишь на вершине горы или на балконе верхнего этажа корускантского небоскреба, тебе нестерпимо хочется разбежаться и сигануть вниз со всей дури, и пусть будет что будет, но у тебя будет эта секунда полета… А бокал? Ну что, бокал. Твое окно в мир разобьется, как обычное стекло.
Она вытянула вперед руку. Разжала пальцы, и…
… И ничего не произошло.
Бокал остался в ладони, обтянутой белой перчаткой. Ситх-знает-что-такое.
Падме подняла глаза. Увидела того самого, раздражавшего Бэйла офицера. Да-да, тот самый тип в темно-синем парадном мундире. Высокий, широкоплечий, с коротко подстриженными светлыми волосами.
Двадцать три, максимум двадцать пять… сколько лет этому парню?
Офицер бросил короткий взгляд на прикрепленный к платью журналистский бейдж. Поставил оставшийся в живых бокал на соседний стол. Еще раз прочитал надпись на бейдже. И с интересом уставился на нее.
Прошла минута.
Этот его интерес начинал действовать на нервы. Падме вопросительно посмотрела на него. Офицер продолжал молчать. Но не потому, что стеснялся. Нет, этот тип нарочно ждал, чтобы она заговорила с ним первой.
Ну, хорошо.
— У вас ко мне какое-то дело?
— Нет.
— Превосходно. У меня к вам тоже нет ровным счетом никаких дел.
— Отличный повод познакомиться.
— Не уверена.
— Тогда я просто постою и посмотрю, как вы бьете бокалы.
— Есть такая древняя поговорка, что бесплатный цирк уже уехал, а…
— …а клоуны до сих пор не разбежались, — переврал поговорку офицер.
И сделал он это нарочно. Падме почувствовала, как к вискам вместе с выпитым вином приливает раздражение.
— Послушайте, вы, защитник отечества, — зашипела она.
— Защитника отечества зовут Анакин Скайуокер.
— Да хоть ситхом лысым!
Назвавшийся Скайуокером парень рассмеялся.
— Как пожелаете.
Падме замолчала. Не потому, что ей расхотелось отвечать. Дежурная колкость никак не приходила в голову, а в ушах до сих пор звучал смех.
Выкипело. Остыла.
Да, и пора было вспомнить о манерах. Что-нибудь такое спросить и на скучно-вежливой ноте завершить разговор.
— За что вы получили награду?
— За Локримию.
— О. Мои поздравления, — сказала Падме, попутно высматривая выход из зала. — Говорят, блестящая операция.
— Я знаю.
Мальчишка рисуется, подумала она. Или действительно не стесняется называть себе цену. В любом случае, это не важно. А что вообще важно?
— Забавно, — вдруг вырвалось у нее.
— А что забавного?
— Когда-то очень давно я знала вашего тезку.
— И я на него, естественно, не похож.
— Вы? Не знаю. Мы тогда оба были детьми. Романтиками.
— Дети вырастают, а романтики становятся реалистами и прагматиками.
— Уж не философ ли вы?
— Я мог им стать, но от философии на войне очень уж мало пользы.