А вот в обед в столовой относительно шумно. Аппетит изголодавшихся мужиков, насущные проблемы и последние события — все это создает определенную атмосферу. В разных учреждениях, несмотря на устав, порядки все равно отличаются. В УШ-235/15 контролеры не свирепствовали и не требовали гробового молчания во время приема пищи.
Фома сидел за отдельным столиком, как и положено «смотрящему». Ворчун принес его «пайку» и притулился на краю соседнего столика, поглядывая, не будет ли у Фомы каких пожеланий или приказаний. Сегодня у старого вора аппетита не было. Он съел несколько ложек щей, потому что для желудка пожилого человека очень полезно раз в день съедать хоть немного горячей пищи, и отставил тарелку в сторону.
Ворчун понял все правильно и тихо, без суеты убрал тарелку на свой столик. Это было его право, и никто его оспорить не мог. Фоме наливали не так, как остальным сидельцам. В его тарелке плавали не отдельные волокна говядины, а вполне приличный кусок вареного мяса. И две обязательные столовые ложки сметаны. И чай Фоме на кухне заваривали отдельно, как контролерам, и подавали не в кружке, как всем, а в стакане с подстаканником. И только ему клали в чай дольку лимона.
Один из контролеров неторопливо прошел между столами и остановился возле Фомы. Они встретились глазами, контролер кивнул, и Фома с кряхтением поднялся из-за стола. Этого он ждал уже давно, три дня, но своим видом никак не выдавал нетерпения или радости.
Комната для свиданий находилась в «жилухе», как тут называли жилую зону. Она отделялась от производственной таким же образом, как и вся территория, где отбывали наказание осужденные, отделялась от остального мира. Правда, обыск для Фомы был формальностью. Когда проходная осталась позади, уже другой контролер повел старого вора в пристройку КПП, где были оборудованы комнаты свиданий. Если зэк отличался хорошим поведением, то ему могли разрешить не просто свидание с женой, но и выделить целые сутки для общения с нею. Для многих это были счастливые сутки, пусть и проведенные в наглухо запертой комнате.
Дверь открылась, и Фома вошел в небольшую комнату, стены которой не были, по обыкновению, выкрашены масляной краской, а оклеены вполне приличными обоями. И мебель тут была под стать гостиничной. Деревянная кровать, диван у противоположной стороны, двустворчатый платяной шкаф, тумбочка с телевизором, стол и два стула. И даже смежный санузел с душевой кабиной.
Из-за стола навстречу Фоме поднялся крепкий молодой мужчина со скуластым лицом и маленькими, с острым взглядом глазами.
— Ну, здорово, Фома! — они обнялись, похлопывая друг друга по спинам.
— Здорово, Жгут, здорово. — Фома кривовато улыбнулся, расстегнул свою черную куртку и, с наслаждением усевшись на диван, вытянул ноги. — Ну, как наши скорбные делишки?
— Делишки наши не очень… Ты пожрать не хочешь?
— В моем возрасте много есть вредно, — изрек старый вор и прикрыл глаза. Это должно было означать, что сначала о делах, а потом уже все остальные разговоры.
— Ну… — Жгут усмехнулся, помня, что на воле Фома был очень даже не дурак вкусно пожрать. — Короче, Магомед вовсю тянет одеяло на себя. Братва в непонятках, но многие выжидают. Открыто никто Магомеду не перечит, но пока опасаются. Боятся, что ты отсюда не выйдешь.
— Магомед знает про Шмака? — спросил Фома, не открывая глаз.
— Нет, я постарался перекрыть ему информацию. А он и не торопится. Понимает, что такие вещи с наскока не делаются. Короче, пару недель я его еще промариную, а потом он может просечь.
— Хорошо, дальше.
— А что дальше? Пока от тебя известий нет, я зуб за многих дать не могу. Ты пойми, Фома, что народу тоже определяться надо. Если честно, то кое-кто обрадовался, это точно. Но остальных ты не вини. Как объявишься, так они сразу на твою сторону станут. Время сейчас на Магомеда работает.
— Плохо, Жгут, плохо, корешок ты мой верный, — вздохнул старый вор.
— Ты чего, Фома, что не так? Я же…
— Ты же, ты же, — передразнил Фома и с кряхтением сел на диване прямо.
Он пошевелил ногами в тяжелых рабочих ботинках, уставился на них, как будто впервые видел. Жгут нахмурился, а потом спохватился. Он соскочил со стула, присел на корточки и стал расшнуровывать ботинки Фомы. Когда он снял второй ботинок, старый вор неожиданно сильно толкнул Жгута ногой в лицо. Тот с размаху уселся на пол и обиженно уставился на Фому.
— Ты че? Че не так-то?
— Че на так? — Лицо Фомы сделалось острым, сухие губы поджались, а глаза сверкнули двумя злобными угольками. — А много чего не так! А может, ты сам Магомеду продался, а?
— Да… я… Фома, ты зачем такое говоришь? Ты же знаешь, что я…
— Заткнись, Жгут, — коротко приказал Фома. — Знаю. Если бы не знал, то ты давно бы уже «перо» поймал. Помнишь, что ты мне обязан? Вижу, помнишь. Только мне одной твоей преданности мало, мне дело нужно.
— А разве я…
— Ты проворонил Шмака! Почему вовремя не узнал, кого и зачем Магомед ко мне послал?
— Я же маляву…
— Маляву! — снова передразнил Фома. — Одно тебя и спасает, что я ее вовремя получил. Почему до сих пор верного человечка Магомеду не подсунул? Почему вокруг да около ходишь? Мне надо точно и вовремя знать, что он еще замыслил, какое у него паскудство на уме.
— Прости, Фома, — упрямо заговорил Жгут, все еще сидя на полу, — но братва, на кого положиться можно, на такое подписываться не хочет. Пойди потом доказывай, что сукой не стал, что это твоя воля была. Сам знаешь, всякое с тобой случиться может. Они говорят, что лучше за волыны взяться, что лучше маслину за тебя получить, чем потом под шконкой ползать да оправдываться. Сам понимаешь, Фома!
— Что же вы все так боитесь-то, — проворчал старый вор и снова откинулся на спинку дивана, — что же вы все выгадываете и просчитываете? Где же ваша беззаветная преданность, готовность все вынести и на все пойти. Это мы хотим, а это мы не хотим. Эх, народишко! Измельчали.
— Зря обижаешь, Фома, — угрюмо сказал Жгут.
— Ладно! Заныл, обиженный. Все, все! Верю. Давай о делах говорить. Человека при Магомеде найти сможешь? Купить чем-нибудь, припугнуть?
— Припугнуть — дело нехитрое, — облегченно заговорил Жгут. — Только пуганые — они не очень надежные. Сегодня мы его припугнули, завтра Магомед. Лучше баблом переманить, хорошим баблом. Можешь пообещать хорошее вознаграждение?
— Пообещать могу, — кивнул Фома.
— Только пообещать? — не понял Жгут. — В смысле, что платить ты ему не будешь?
— Хитрый ты, Жгут, а дурак, — укоризненным тоном сказал Фома. — Ты ситуацию-то до конца просчитай. На хрена нам ненадежный переманенный продавшийся человечек? Сегодня я его купил, завтра другой. А кроме того, он же будет знать такое, что никому больше знать не положено. Его знания для нас смерть. Ты хочешь умереть, Жгут?
— Не, мне рановато, — рассмеялся Жгут.
— Вот и я не спешу. Поэтому мне нужен человек Магомеда, который купится на посулы, выполнит все, что я велю, а потом сыграет в ящик. И сделаешь это ты, Жгут. — Фома внимательно глянул на своего гостя и поспешно добавил: — Вижу, что не по душе тебе это, но поручить никому больше не могу. Чем меньше людей знают о наших планах, тем лучше.
— Я понял, — хмуро кивнул Жгут. — Сделаю. А парочка кандидатов у меня на примете есть.
— Ты самое главное запомни — все должно пройти как по маслу! И еще, чтобы ни одна живая душа даже и подумать не смогла, что я к этому имею какое-то отношение. Понял меня? Подставь кого угодно, но я тут ни при чем. Только так мы с тобой выживем, да еще хлеб с маслом жрать будем. Эх, — покачал головой старый вор, — как бы мне сейчас на воле быть. Хотя, может, и лучше, что не на воле. Ничего, ребятки, мы еще плечиками потолкаемся. Кто-то решил, что Фому можно списать со счетов, вычеркнуть! Хренушки вам по всей морде! Фома еще последнего слова не сказал!
По материалам информационного агентства «Стрингер». «К власти в Свердловской области приходит криминал»
25 мая 2011 года
Россия все еще не может отойти от шока в результате трагедии в Кущевской, где власть перешла к криминалитету. Сейчас в Свердловской области формируется новая Кущевская в масштабах целого субъекта Федерации, причем одного из ключевых. Причины этого явления носят не объективный, а субъективный характер, но последствия обойдутся народу дорого. Ни для кого не секрет уже, что администрация Свердловской области фактически утратила контроль над политикой, экономикой и социальной ситуацией на вверенной ей территории…»
Глава 4
Когда Резенков принимал решение, когда увольнялся с рынка, даже когда брал билет на электричку, а потом топтался на платформе в ожидании посадки, ему все еще казалось, что он поступает правильно, что впереди у него, наконец, относительно нормальная жизнь и будущее, внушающее надежду. Теперь же, когда он сел в вагон, когда перед глазами за окном проплывали городские кварталы, а потом и пригороды Екатеринбурга, уверенность стала исчезать.
С одной стороны, вариться в криминальном котле рынка ему осточертело. Рано или поздно все равно запачкают и заставят делать то, что нужно Магомеду. И почти запачкали, раз он стал свидетелем того, как пытали в мясном складе какого-то человека. А что его ждет в этой Верхней Лебедянке? Всеволод Андреев с распростертыми объятиями? А не кривил ли журналист душой, когда приглашал Резенкова к себе в городок и обещал манну небесную? Может, это была попытка как-то загладить вину за прошлое, может, он это из вежливости предлагал во время той неожиданной встречи, а сам надеялся, что Резенков откажется переезжать в Верхнюю Лебедянку?
Сергей попытался вспомнить весь их разговор в кафе. Теперь не вспоминалось, что Андреев говорил с убежденностью. Теперь как раз вспоминалось, что на лице журналиста блуждала неуверенная, извиняющаяся улыбка. Куда меня черт несет! Злость всколыхнулась в душе, как муть в пруду после брошенного в него камня.
Теперь уже и жизнь, и работа на рынке казались в определенной степени безмятежными. Дежурства по ночам, тележки днем. Сергей вспомнил того человека, висящего на мясном крюке, и поморщился. Нет, правильно! Свалил, и хорошо! И даже удачно получилось, что не пришлось встречаться перед уходом с Магомедом, объяснять ему что-то, оправдываться. В бухгалтерии его рассчитали быстро, пожитков у него не ахти сколько. Все, чем он разжился, это кроссовки из дешевого магазина да летняя куртка из секонд-хенда. Паспорт в кармане, скопленные деньги в другом, вот и все богатство.
Нет, правильно, попытался Сергей убедить себя. К чертям собачьим этот рынок и Магомеда! Новое место, новая жизнь. Глядишь, Андреев и в самом деле чем-то поможет. Хоть истопником в котельную, хоть разнорабочим в ЖЭК или на стройку. Главное, чтобы общежитие было и подальше от Магомедов всяких и поближе к нормальным людям.
Мучительные размышления никак не отпускали, но усталость последних суток взяла свое, и Сергей не заметил, как задремал. Разговоры пассажиров, входивших и выходивших на остановках, мерный перестук колес сначала слышались, потом стали расплываться, а потом, как это бывает в момент погружения в сон, начали трансформироваться самым причудливым образом, сплетаться в какие-то фантастические нереальные сюжеты.
Сначала Резенков увидел себя в спальном помещении отряда колонии, в которой он сидел. Осужденные в черных робах невнятно и шумно разговаривали и все время перемещались. Сергей не мог различить ни одного слова, а свет был каким-то серым. Кровати были уже не двухъярусными, как это было на самом деле, а стояли в один ярус и имели высокие резные спинки. Потом в центре помещения вдруг оказался мясной крюк, а на нем висел смуглый человек в иностранном камуфляже. И таких людей по всей комнате вдруг тоже оказалось много. Они с окровавленными лицами висели вдоль стен.
Потом вдруг это оказался не спальный корпус колонии, а железнодорожный вокзал, только какой-то странный. Высокие сводчатые потолки, стрельчатые окна. А еще там было очень холодно и ветрено. Люди сидели на деревянных лавках, установленных спинками друг к другу, бродили с какими-то мешками и сумками по залу. И все галдели, переговаривались. А за окном этого вокзала проносились зеленые пейзажи какой-то пересеченной местности.
Сергей спрыгнул с подножки вагона и сразу оказался в бою. Правда, бой происходил не возле железнодорожного полотна, а на горном, поросшем густой древесной растительностью склоне. Банда перла сверху по склону, мелькая между деревьями и прячась за камнями. Кто-то был рядом и тоже стрелял из автомата, но кто это был, Резенков не видел. Он видел только разномастный камуфляж, ноги в песочного цвета американских армейских ботинках и черные береты на головах. А еще почти у всех на шеях углом на грудь висели цветастые мусульманские платки.
Лица у всех были одинаковыми, смуглыми и безбородыми. Они все по очереди целились в Сергея из автоматов, стреляли, и он каждый раз перебегал от камня к камню, укрываясь от автоматных очередей. Сам он почему-то не стрелял, а потом выяснилось, что у него и автомата в руках нет. Но паники не было, была только холодная расчетливая ярость. И, видимо, какой-то приказ, относительно этой самой банды, которая не должна была пройти.
Вот бандит, который вблизи оказался арабом-наемником со знакомым лицом, выскочил как из-под земли. Сергей схватил его за ствол автомата, отворачивая оружие от себя в сторону. Он понял, что начни бандит сейчас стрелять, и на руке останется страшный ожог. Но он никак не мог отпустить ствол и все упирался и упирался. Вокруг грохотал бой, а Резенков никак не мог избавиться от ствола чужого автомата, который как будто прилип к его руке. И он собрался с силами и рванул чужое оружие. Потом он стоял и смотрел на свою руку, на красную ладонь. Нет, это был не ожог, это была кровь. И еще что-то. Красная, трепещущая плоть. Кровь стекала по руке, и Сергей очень боялся, что она потечет по предплечью в рукав. Очень ему не хотелось пачкаться в крови по локоть…
По одной ему известной причине мозг Резенкова во сне вернул его в один из страшных боев, который пришлось пережить во время службы по контракту на Кавказе. Правда, там все было по-другому, кроме одного лица, которое он запомнил, кажется, на всю жизнь.
Они тогда возвращались в составе взвода из горного аула. По сообщению, которое они получили, там появился один из местных жителей, связанный с бандитами. Они выехали еще с вечера и рано утром взяли его практически без стрельбы. Потом на двух «Уралах» возвращались в комендатуру района с пленным, когда на блокпосту у моста поднялась стрельба. Появление взвода спецназа внутренних войск оказалось очень кстати. Трое бандитов были блокированы, а после короткой перестрелки уничтожены.
Правда, в двух армейских рюкзаках, которые имели при себе бандиты, обнаружилось около тридцати килограммов взрывчатки, а это означало, что шли они куда-то целенаправленно и для проведения теракта. Последний бандит, молодой еще парень, истекавший кровью, вдруг пришел в себя. Он увидел склонившихся над ним русских солдат, глаза его наполнились страхом. Захлебываясь и плюясь кровью, он быстро-быстро заговорил, хватая ближайших солдат за рукава и пачкая всех своей кровью. Он стал говорить, что не хочет умирать, что он не хотел никого убивать, не знал, зачем шла эта группа, что не хочет, чтобы погибли простые люди.
Старший лейтенант Воеводин, невысокий, почти квадратный из-за накачанного тела, с толстой шеей борца и выбритым затылком, был крутым парнем. На Кавказе он служил в общей сложности лет шесть и побывал во многих переделках. Его подчиненные любили и верили ему, как отцу родному, хотя Воеводин был строг до предела, а порой мог и приложить руку.
Воеводин сразу понял, что это шанс получить информацию, отогнал своих подчиненных и сел перед раненым на колени. Он нашел нужные слова, чтобы парень перед смертью рассказал все, что знал. То, что удалось узнать, всех шокировало. Оказалось, что до этого блокпоста группу сопровождал хорошо вооруженный отряд численностью человек в десять. И получалось, что этот отряд был здесь всего часа два назад.
Решение было принято мгновенно. Воеводин оставил с собой пятнадцать бойцов, а остальных отправил на машинах в комендатуру. Он опасался, что эта перестрелка могла быть отвлекающим маневром или неудачной попыткой отбить пленного. Оставлять его в этой ситуации без хорошей охраны было опасно. По рации на блокпосту Воеводин сообщил о решении и предполагаемом маршруте. В том, что бандгруппа шла со стороны грузинской границы, Воеводин не сомневался. Скорее всего после неудачи они будут возвращаться туда же. И шестнадцать человек рванулись в преследование. Кроме Воеводина и еще человек трех наиболее опытных солдат, никто особенно читать следов не умел. Они несколько раз теряли след, потом снова находили. Два раза натыкались на растяжки, но замечали их вовремя.
Ночь застала группу преследования в такой непролазной глуши, что о движении не могло быть и речи. Бойцы рассредоточились и расположились на отдых под охраной усиленных секретов. На рассвете Воеводин повел парней дальше. Теперь он был очень осторожен, поскольку у бандитов был выбор, судя по характеру местности. Они могли уйти в Грузию двумя путями, а могли и вернуться назад, в Чечню, посчитав, что достаточно помотали и запутали русских.
Воеводин снова остановил группу и выслал разведчиков по двум направлениям. Сам он взял сержанта Резенкова, Колю Левковича, по кличке Бульбаш, и решил проверить на всякий случай возможный третий путь, по которому можно отсечь от границы бандгруппу. И они втроем ушли влево. Шли долго и осторожно, доверяя интуиции и опыту командира. Первым шел сам Воеводин, потом Бульбаш, а замыкающим, как самый опытный из подчиненных командира, — Резенков.
Потом Воеводин поднял руку, и все остановились. Что показалось командиру, что он увидел или услышал, они не знали.