— А люди? — поражённый догадкой, спросил Олег. — Те, кто остаётся жив — они... ну, они ничем не болеют?
— Нет. — помотала головой Бранка. — Но данваны могут колдовством заражать воду, землю и воздух. Тогда начинают болеть все — и растения, и животные, и люди. Так они убили два наших племени только на моей памяти. Выжившие приходили к нам. Только всё равно... — она махнула рукой. — У них постоянно что-то болело. И самое страшное, — в голосе Бранки прозвучал настоящий ужас, — они не могли иметь детей! Так и умерли — бездетными!
«Как же, колдовство, — зло подумал Олег. — Знакомые штучки. «Оранжевая рецептура», ещё какие-нибудь дефолианты... А то и радиоактивную пыль рассеивают. Вот сволочи!»
Он впервые по-настоящему разозлился на неведомых данванов. И только позже понял, почему — и разозлился ещё больше. Бранка ему нравилась. И отвратительна была мысль, что и её могли убить каким-нибудь подлым оружием — сильную, смелую, красивую девушку превратить в больное, изуродованное существо... Олег не отдавал себе в этом отчёта, но в нём сидело привитое отцом — бывшим офицером — глубокое отвращение к «неспортивным методам ведения войны». Можно вырезать ножами спящий вражеский лагерь — нельзя залить его ипритом. Можно пытать пленных, чтобы добыть сведения — нельзя издеваться над мирными жителями. И так далее...
... Олег долго считал, что земля, по которой они идут, заброшена, но на третьи сутки Бранка пояснила ему, что это не так, просто она старается идти местами где людей не встретишь. Местные жители-лесовики — Бранка говорила о них со смесью презрения и сочувствия — запуганы данванами, среди них легко найдётся предатель, который выдаст идущих в горы. А вот та страна, в которой они с Олегом встретились — та действительно заброшена. Её опустошили данваны и хангары во времена подавления восстания, которое Бранка называла «взмятение». Раньше там много было весей и даже несколько городов, а между ними — проложенные людьми с Земли железные дороги...
О славянах-горожанах Бранка говорила с отвращением и омерзением, как о совершенно падших существах, которые сами себя продали за данванские милости и теперь вымирают. Хангаров иначе как «выжлоками» — тупыми и жестокими гончими — не называла, упоминая не раз, что до прихода данванов «хангарские выжлоки под сапогом у наших князей были, ходили мы и за горы, и за лес в их города и степи» — Бранка всегда говорила «мы», даже если речь шла о событиях тысячелетней давности, бессознательно не отделяя себя от народа вообще во все времена его истории. Данванов она боялась — как боятся не людей, а злых духов, обла-дающих сокрушительным могуществом, хоть и смертных. О кочевниках-анласах с северо-запада знала немного, но в целом говорила хорошо, хотя и несколько свысока, говоря, что они «дикие люди, ездят верхом и не строят домов, как положено» — Олег не понял, «не строят, как положено» — это не строят вообще или не строят, как славяне? Очень неодобрительно отзывалась она о племенах Серого Медведя и Орла — но тут, как смог разобраться Олег, речь шла о самой настоящей (и обычной для этих мест, насколько он смог понять с неудовольствием и удивлением) кровной мести, корнями уходящие в дальние дали истории. Троюродного брата и дядю Бранки убили Серые Медведи, старшего родного брата — Орлы. Но Олег заключил, что и племя Бранки — Рыси — были отнюдь не без греха.
Из того, что говорила Бранка, можно было понять, что горцы живут чем-то вроде шотландских кланов — или, что менее известно, но более точно — черногорских задруг. Руководит племенем Сход Бойров — глав родов, а особо важные решения принимает Сход Мужчин. Есть и князь, но он лишь водит в походы дружину и ополчение. И снова Олега посетило ощущение оптической иллюзии.
... Это была пятая ночь в пути. Они наелись жареного мяса косули, которую подстрелила Бранка, и, укладываясь спать в кустах неподалёку от остывающего кострища, девчонка указала на двойную вершину, видневшуюся над деревьями: слева лесистый пик с двумя отрогами, справа — такой же, но с тремя, между ними — седловина.
— Сохатый перевал.
— Похоже, — согласился Олег — стоя около кустов, он аккуратно чистил зубы разжёванной на конце веточкой ольхи. Это, кстати, он начал делать по примеру Бранки, которая занималась этим по утрам, вечерам и после еды. Сейчас в ответ на Олегову реплику она повернула к мальчишке своё неожиданно возбуждённое лицо:
— Ты не понял. За Сохатым — Вересковая Долина. Земли моего племени. Завтра до темноты мы там будем, Вольг!
После этого она легла и преспокойно уснула. А вот Олег, провозившись часа два, по ощущению, поднялся и, выбравшись из кустов, присел на траву, скрестив ноги.
Впервые за всю его короткую жизнь (ему самому казавшуюся очень и очень длинной), Олег оказался жертвой бессонницы. До тех пор никакие заботы не могли заставить его забыть про сон. Сейчас сон не шёл — вместо него были мысли.
Нет, Олег не боялся встречи с незнакомыми людьми. Он отдавал себе отчёт, что и хорошие и плохие люди есть везде, но в то же время был уверен, что большинство соплеменников Бранки похожи на неё, а это не так уж плохо. Уснуть мешала не какая-то конкретная мысль, а их путаница. Вернётся ли он домой? Да, должен вернуться. Но одновременно Олег отдавал себе отчёт — он будет скучать. Скучать... по Бранке?
Да, по Бранке, она удивительная девчонка, но не только по Бранке. Нет, он будет скучать по всему этому миру, небольшой кусочек которого видел за последние... он тут неделю! Уже неделю... Олег попытался мысленно представить себе, что сейчас дома — и с обидой на самого себя отметил, что мысли в этом направлении текут неохотно, словно вода в гору. Нет-нет, он хочет домой, он скучает по дому... но МЫСЛИ о нём отступали под натиском того, что было вчера, позавчера, неделю назад. Казалось, за эти семь дней произошло событий больше, чем за все предыдущие годы. А Бранка перестанет с ним быть уже завтра. Уже в это время ей будет не до него, потому что её ждёт этот парень, Гоймир. Точно — ждёт, хотя она никогда не говорила об этом прямо... Чего хотел дед? Фашистский плакат в бетонном доме посреди леса, машина, словно собранная по частям из разных эпох и разных стран... Найдёт ли он дорогу обратно?. .
Олег достал пульт, ещё раз как следует осмотрел его при свете звёзд и здешней луны. Вновь наугад нажал несколько кнопок — без ожидания, просто так. Вздохнул и убрал пульт, а сам неуверенно поднял лицо к небу.
И понял вдруг, как оно красиво.
До сих пор небо пугало его — непривычным рисунком созвездий, разбухшими, словно овсяные хлопья в молоке, звёздами, жутковато опрокидывающейся на планету луной... А теперь он видел — всё это красиво.
Звёзды светили не как на Земле — колюче и одинаково-холодно. Здесь у каждой был свой цвет, пушистый, как щенок. Они почти не мерцали — голубые, белые, зелёные, синие, красные, жёлтые, фиалковые... А луна — как отчеканенный из бронзы щит, побитый в боях. Здесь её называют Око Ночи.
— Луна — Око Ночи, — негромко сказал вслух Олег, и в чаще забился, хохоча, как безумец, филин.
Скользнув взглядом дальше, к вершинам деревьев, Олег словно споткнулся. Вот она, планета Невзгляд. Он не смог добиться от Бранки, что это — другая планета той же солнечной системы, что и Мир, или спутник Мира? Бранка не знала... Вряд ли на спутнике планеты, похожей на Землю, может появиться жизнь... Олег немного знал астрономию.
А солнце тут так и называют — Солнце.
И, может быть, в его жизни, в жизни Олега, больше не будет такой хорошей и почему-то очень грустной ночи.
Интерлюдия: «Млечный Путь» * * *
Бранка подняла его ещё затемно. Её вполне можно было понять, но Олег не выспался и хмуро реагировал на весёлые выпады своей обычно сдержанной спутницы. Только когда солнце уже по-настоящему поднялось над верхушками деревьев, он пришёл в норму и начал оглядываться по сторонам.
Дубы отступили. Он и Бранка шли среди стройных корабельных сосен, по пояс в папоротнике, из которого только и состоял тут подлесок. Навстречу порывами задувал прохладный ветер, легко пробивавшийся между красных стволов. Он приносил какой-то необычный, странный запах, и Бранка, видя, что Олег принюхивается, тихо и торжественно сказала:
Дубы отступили. Он и Бранка шли среди стройных корабельных сосен, по пояс в папоротнике, из которого только и состоял тут подлесок. Навстречу порывами задувал прохладный ветер, легко пробивавшийся между красных стволов. Он приносил какой-то необычный, странный запах, и Бранка, видя, что Олег принюхивается, тихо и торжественно сказала:
— Это Снежное Море.
Вообще буквально за несколько часов резко похолодало, хотя солнце светило по-прежнему ярко. Среди сосен часто поднимались тут и там валуны и целые скалы из алого гранита с многочисленными вкраплениями слюды, сверкавшими, словно маленькие зеркала. Попадались тропинки, проложенные явно человеком — узкие, утоптанные до твёрдости того же гранита. А около полудня, когда ветер улёгся, Бранка и Олег подошли к столбу, на котором синели человеческие останки.
То, что было некогда человеком, давно не издавало запаха и напоминало египетскую мумию, которую Олег два года назад видел в музее Санкт-Петербургского Эрмитажа. Толстая верёвка, проходившая под отвалившейся нижней челюстью удавленного, охватывала столб — и не сразу Олег заметил, что верхняя часть столба представляет собой грубо вырезанную из дерева человеческую голову — суровое лицо с нахмуренными бровями, вислыми усами и длинной бородой, ямы глаз под низко надвинутой на лоб круглой шапкой... Истукан глядел на юг с угрозой и одновременно мастерски переданным неведомым резчиком бесстрастием.
— Что это? — невольно охрипшим голосом спросил Олег. Вид повешенного после всего, что он успел тут повидать, не производил особого впечатления, но истукан пугал. Он словно бы живой был... и знал все грехи и даже грешки, водившиеся за Олегом.
— Прав, — негромко объяснила Бранка, вскинув правую руку в каком-то фашистском, как мельком определил Олег, приветствии. — Бог закона и справедливого суда.
— Справедливого? — усомнился Олег, когда они отошли на несколько сот метров и душевное равновесие относительно вернулось к мальчишке. — Мне что-то кажется, что у повешенного было на этот счёт особое мнение...
— Кому интересно, что он мнил? — презрительно ответила Бранка, подкидывая в руке самострел. — Он был глуп, иначе не пришёл бы в наши горы с данванской дурью.
— С какой дурью? — поинтересовался Олег. — Он что, принёс подрывную литературу?
— Он принёс дурь, — повторила Бранка и, видя, что Олег не понимает, на ходу принялась объяснять: — Это такая жидкость... Если впрыснуть её себе в жилы шприцем (Олег уже не удивился тому, что Бранка знает это слово), то человек пьянеет, ему становится хорошо, чудится наяву виррай и все самые большие свои мечты он видит сбывшимися... Только потом, когда жидкость та растает в крови, становится дурно, белый свет не мил кажется, хочется ещё и ещё... Те, кто часто её колет, забывают есть, пить, мочат под себя, как малые дети, а потом просто умирают. Кто её попробовал — того не спасти. Поэтому все племена казнят смертью тех, кто пробует принести дурь в горы, смертью у столбов Права.
Олег только что рот не разинул. Бранка описывала действие наркоты! И название — «дурь» — точно совпадало с одним из земных названий наркотиков. А девчонка продолжала рассказывать:
— Там, у лесовиков, много привыкших к дури. В каждой веси есть! А в городах на юге данваны продают по бросовой цене и дурь, и шприцы... Хоть из-за неё люди друг друга убивают и чужое берут, ты подумай! — по голосу Бранки было ясно, что это куда страшнее убийства. — Данваны говорят — мол, каждый человек волен делать, что пожелает, запрещать кому что — не по законам... Те, кто оттуда приходят, такое расскажут — послушаешь и не знаешь, то ли верить, то ли басня, чтоб людей пугать... Вот ты веришь, что можно родного ребёнка страшно сказать — ПРОДАТЬ?!
— Да вообще-то... — Олег припомнил интернетовские сайты с объявлениями о продаже детей, лицемерно называемой усыновлением, ценами, образцами контрактов и контактными телефонами. И решительно сказал: — Не верю. А кто этим занимается — тому на вот таком столбе и место.
— Что ты?! — Бранка замахала руками. — Разве такое на взгляд человечий выставляют?! Камень на шею — и в болотину, от солнца да от земли подальше...
— Решительная ты девица, — шутливо сказал Олег. — Тебе бы прокурором в нашем мире быть... Бранк, а ты сама разве не веришь, что людям свобода воли дана?
— А ты веришь, что свобода воли — это всё одно делать, что пожелаешь? — вопросом ответила Бранка. И не стала дожидаться ответа. — Вот послушай, как у нас говорят... Раньше был на свете только один Сварог и дети его, Сварожичи. Творили они мир, как им по нраву было. А когда сотворяли зверей — так и человека сотворили. Одного из всех зверей — по своему подобию. Единого! И подумал Сварог, как звери-люди, его облик имеющие, станут сырое мясо рвать, кровь пить, да под коряжинами жильём жить — не понравилось то ему. И вложил Сварог тогда в сердце каждого человека частичку своего огня. Того, что в Солнце, в звёздах, в блеске тупика Перунова. Вот так и остались на вечные века в каждом человеке две частички — огонь Сварожий, пламя божье, а рядом с ним зверская половинка, тупая, злая да хитрая... Потому-то каждый человек с малолетства должен Сварожий огонь поддерживать да лелеять, ввысь тянуться — душой, в мыслях... А звереву половинку топтать, давить без пошады! — Бранка с очень серьёзным лицом решительно взмахнула кулаком. — Тому у нас с колыбели учат. Человек на то Челом Века и прозван, чтобы жизнь прожить, как Сварог заповедал — и умереть, как положено, когда час его придёт. С поднятой головой умереть, а не в слезах трусливых и не в соплях пьяных... А коли дал слабину зверской половинке — на миг, на вздох! — тут она и сожрала тебя, затоптала пламя божье... И будет такой человек жить, как звери живут, об одном себе думать, брюхо своё холить, да одни свои думки баюкать, а о других и не помыслит. Живой человек с виду — а так зверь зверем. На то и дана человеку свободная воля, потому и обликом он с богами-то схож, чтоб не забывал, кто он есть, за свет боролся, за правду, за род свой!
— А ты знаешь, что такое правда? — спросил Олег. Горячность Бранки позабавила его и в то же время он чувствовал, как выросло его уважение к этой девчонке. — Знаешь?
— Конечно, знаю, — решительно кивнула — так же, как только что взмахивала кулаком — Бранка.
— Что? — коварно спросил Олег, готовый пуститься в рассуждения о том, что правд много, с какой стороны взглянуть... Но Бранка только немного растерянно сказала:
— Понимаешь, Вольг... если кто этого не понимает, не видит — ему и не расскажешь, и не объяснишь. Как слепому с рожденья рассказать про солнце? А зрячему выколи глаза, брось в поруб — так он всё одно знать будет, какое оно есть!
Теперь растерялся Олег. Сказанное Бранкой — не аргумент. Но... но крепче любого аргумента. Всё-таки он сказал:
— Знаешь, у нас говорят, что, если хочешь видеть правду и справедливо поступать — надо смотреть сразу с обеих сторон.
— А глаза не разьедутся — с обеих сторон смотреть? — грустно спросила Бранка. — Ты, Вольг, так не говори. Не думай даже... У вас, может, так и сходит. А у нас оглянуться не успеешь, как душу запродашь...
— Дьяволу? — пошутил Олег. Бранка улыбнулась невесело:
— Это которого христовы волхвы выдумали?. . Нет, к чему? Данванам. Это ж их наука — мол, нету на свете ни добра, ни зла, а верней — нужны они друг другу, чтоб равновесие в мире было... А раз равновесны — так и равны. А коли равны — так и равноценны. А коли равноценны — так одинаковы. А коли одинаковы, так зачем, стать, добро защищать? Лучше злу поклониться, под боком у него пригреться, да и не заботиться ни о чём.
— Ну ты говоришь... — удивлённо смерил Бранку взглядом Олег. Та вдруг покраснела сквозь загар, сконфуженно спрятала нос в косу — у мальчишки словно лампочка зажглась где-то в груди. А Бранка смущённо ответила:
— Не со своего ума говорю... Про огонь божий у нас любой бесштанный знает, коли этому не учить, так чему ж? А про то, как данваны живут и учат, да куда их ученье ведёт — это Йерикки слова.
— Кто такая эта Йерикка? — поинтересовался Олег.
— Не такая, а такой. Парень это, ровесник тебе и мне... Он...
Бранка хотела что-то ещё объяснить, но не успела. Вся подобралась вдруг, раздула ноздри и присела в папоротник. Самострел, будто живой, скользнул спуском ей в руку. Олег, ничего не спрашивая, опустился рядом, глазами уточнил: «Что?» Ответом был тревожный взгляд и тихие слова:
— С полночи ветер нехороший. Кровью пахнет. Железом...
Олег добросовестно принюхался. Ветер пахнул всё тем же морем... и...
И был ещё какой-то запах. От которого, пусть и неузнаваемого, еле заметного, сами собой противно шевелились волоски на запястьях.
— Й-ой, в беду кто-то попал... — шептала Бранка, кусая губы так, что оставались белые вмятинки. — Как бы не из наших кто...