Витальку тут же словили две дамочки и затанцевали в кабинет.
Маруся. Виталька любит народ. Чтобы приходили, гладили по рукаву, крутили пуговицу на пиджаке. Он всегда навстречу пойдет. Главное, чтобы человек был человек, а не свинья. За свою жизнь Маруся повидала столько директоров, таких директоров! С портфелями, в макинтошах, на «Волгах». Ну и где они? Нету. А Виталька уже двенадцать лет работает, его даже командировочные знают. Женился на этой… на колоратурной сопране, на двадцать лет моложе себя взял. Женюра зовут. Она родила ему сына и дочь. Виталька назвал сына Женя. И дочку тоже Женя. Хотел назвать. Теща не дала. А завтра санписстанция. Какое горе.
Виталька. Санписстанция, Маруся, не забыла? Шуруй, давай, не стой как столб. Ой, практиканточки! Про ножи предупредили зайчиков? Острые! Работайте, рыбоньки золотые!
Виталька скрылся с дамочками в кабинете. Сзади тихонько, как всегда, подкралась Алюська.
Алюська. Мария Христофоровна!
Маруся. Ой!
Алюська. Скорее! Медосмотр! Давно зовут!
Медосмотр сдавали на втором этаже.
Молодой врач. Очередной! Проходите! Садитесь, сейчас измерим давление.
Маруся. А где Эсфирь Соломоновна?
Молодой врач. Нет уже Эсфирь Соломоновны. Я вместо нее.
Маруся. Дак как же теперь?
Молодой врач. Давление в норме. Ложитесь в кресло.
Маруся. Какое кресло? Зачем кресло?
Молодой врач. Ложитесь, у меня еще восемь человек.
Маруся. Сынок, в шийсят лет уже не бывает кресло. Вот Эсфирь Соломоновна умеет обследовать болезни. Надо язык смотреть, живот мять.
Молодой врач. В кресло, в кресло!
Маруся. Она сорок лет людей знает без твоего кресла!
Молодой врач. Вы имеете дело с пищей.
Маруся. Не имею!
Молодой врач. Имеете! Надо делать соскоб.
Маруся. Это у молодых соскоб, а когда как сейчас, то все соскобы уже заканчиваются!
Молодой врач. Вы будете ложиться или нет?
Маруся. Перчатки надел! Эсфирь Соломоновна говорила про печень, про мочу, а перчатки не надевала!
Молодой врач. Я вас отстраню от работы!
Маруся. Ой! Отстрани! Пусть Виталька полы моет, у него все соскобы есть!
Маруся спустилась в сыпучку и спряталась там. Через минуту туда влетел Виталька, а за ним Ленка, балерина с кривыми ногами. Виталька поцеловал ей пальчики, лоб, темечко и височек. Потом вдел в уши золотые сережки.
Маруся. Виталька, Виталька… На кого ложится твой слепой глаз? Одна была с заячей губой, другая сисикала в разговоре и тянула шею. Еще одна была вся в морщинах, как печеное яблоко, но у нее под свитером подскакивал высокий бюст. Идет, а бюст скачет: налево-направо-вверх! налево-направо-вверх. И чего тебе надо?
Виталька. Я приехал сегодня только ради тебя! Мы поедем с тобой на лиман купаться и загорать! Там дождя нет, с утра до вечера солнце шпарит. Чего говоришь? В Одессе холера? А и холера с ней, с Одессой, поехали на бахчу! В Одессе холера, в Сочи дорого, поехали на бахчу!
Виталька повлек Ленку в Марусину каптерку, на ходу поднимая ей юбку. Маруся вернулась в зал.
Оля. Маруся, глянь в окно.
Маруся. Чего там?
Оля. Федька Виталькиной жене доносить побежал. Что сейчас будет!
Маруся. Эх, душа твоя с чесноком…
Через десять минут явилась Женюра. Глаза метали молнии.
Женюра. Где Виталька?
Все обреченно молчали.
Женюра. Маруся, где Виталька?
Маруся. Мо быть в банк пошел…
Виталька вышел из каптерки, сладко потягиваясь.
Женюра. Папа, где ты был?
Виталька. Мама, ты же знаешь…
Женюра хрясь его по морде. И так три раза. Потом упала на затылок, ногами засучила, глаза закатила, заблеяла… Виталька нагнулся к ней.
Маруся. А схожу-ка я в молочный, куплю стакан какао из титана. Чего смотреть, как Виталька плачет.
Маруся пошла, попросила у Светы стакан какао и положила семь копеек на тарелочку.
Света. Не надо, Маруся, забери.
Маруся забрала и понесла стакан в свою каптерку. Вдохнула сладкий горячий дух и отставила.
Маруся. Митя… Мите там сладкого какао с молоком не подадут.
Постояла немного и вернулась в зал. Народу не было. Посреди зала стоял Виталька, белый, как мел и шумно дышал.
Виталька. Где Игорь? Где Вася? Где Давидович?
Федя. Так ведь День Военно-Морского флота, пошли на пруд купаться.
Виталька. Купаться?! Где эта лошадь говорящая! Алюська! Ты партком или г. но в стаканчике? Народ распустился. Запиши фамилии. Записала? В приказ, сразу в приказ. Так, где Пална?
Федя. У нее нос.
Виталька. Что?!
Федя. Нос. Пошла лечить лазарем нос.
Виталька. Завтра санписстанция, а у нее нос?! Где Оля? Маруся, где твоя Оля?
Маруся. Оля в уборной.
Виталька. Где уборная? Эй, мать-героиня! Ты что там, мемуары пишешь?
Федя. Ага, мемуары….
Виталька. Ты, а ну иди сюда. Расскажи-ка, Федя, как это ты покупателя обвесил на 26 кило?
Федя. Я нечаянно… у меня весы замерзли! Я нечаянно!
Виталька. Я тебе сейчас устрою путешествие слона по ж…пе таракана…
И вдруг Виталька изо всех сил саданул кулаком по стене. Народ разбежался. Виталька пошел вдоль прилавка, скидывая на пол ножи, гири и разделочные доски. Маруся ходила за ним по пятам и подбирала все, что он кидал на пол.
Виталька. Ты! Ты… Старая! Кому, кому ты нужна? Твой сын сидит в тюрьме! Иди на пенсию! Алюська, в приказ: с сегодняшнего дня Марусю на пенсию!
Маруся. Кабы ты не облез. И хватит сорить, два раза убирать за тобой не буду.
Маруся вытряхнула из фартука ножи, пошла к себе и устало опустилась на ящик.
Маруся. Митя… Перед самой пасхой ей приснился сон. Будто идут они с Митей по дороге, цветы кругом, птицы поют, люди там-сям. Вдруг все заволновались и посмотрели в гору. С горы спускался старик в грязной одежде. Подошел к ним, сел, развернул мятую газету, положил на нее огурец парниковый, полбатона, лук, и в промасленной бумажке шкварки сала. Стал есть. Вдруг кто-то толкнул Марусю в бок: зовет, зовет! Она подошла. «Ну, что скажешь?» «А что спросишь?» – выкрикнул из толпы Митя. Маруся обмерла: «Молчи… это же Бог…» Старик недовольно глянул на них, но ничего не сказал. «Иди, иди, простили тебя», – зашикали на нее из толпы. Маруся пошла. Одна. Ее догнал какой-то мужик и протянул картонную коробку. «На! Можешь поднимать ее на грудь, на плечо, опускать на живот, только на землю не ставь. Понятно? Всю дорогу неси в руках». «А что это?» «Как что? Твое горе». «А Митя? Митя где?» «Он не пойдет, говорит, здесь останусь…» Через неделю, на майские, Митю взяли. Митя-Митя…
Алюська. Мария Христофоровна!
Маруся. Ой!
Алюська. Вот вы, Мария Христофоровна, постоянно жалуетесь, что устаете. А я как не приду, вы все сидите.
Маруся. Алюська говорит тихо, сладко, а как газ – тошненько. Но ее не тронь, чуть что – бежит жаловаться в профсоюз. Ей можно. Ее обнимал сам Фидель Кастро. С ней спорить нельзя, надо говорить в лад.
Алюська. Все-таки хорошая у вас работа.
Маруся. Да, работа моя хорошая.
Алюська. Вот доктор, он молодой, да, но это не значит, что ему можно хамить. А вы не даете себя осмотреть. Прячетесь по закуткам, вас ищут.
Маруся. Нечего в меня пальцы ширять. Мне шийсят лет.
Алюська. Вы имеете дело с пищей!
Маруся. Я имею дело с грязью.
Алюська. Но вы мимо проходите, дыхаете на нее.
Маруся. Не дыхаю.
Алюська. И газеты вы не читаете.
Маруся. Не читаю.
Алюська. Международным положением не интересуетесь.
Маруся. Алла Николаевна, вы не помните, у нас капкана нет?
Алюська. Зачем?
Маруся. На бурую крысу бы поставить. Может, хоть в капкан попадется. Третий год поймать не можем. А она сгрызла знамя центрального торга с бахромой. Вместо уха у Ленина теперь дырка зевает. Чем только не приманивали эту крысу: и сырокопченой, и сырком с изюмом, и осетриной вяленой…
Алюська. То есть как – знамя? Где?
Маруся. В красном уголке.
Алюська пулей вылетела из каптерки. Маруся закрыла дверь на засов.
Маруся. Эта крыса такой умный человек…
Алюська пулей вылетела из каптерки. Маруся закрыла дверь на засов.
Маруся. Эта крыса такой умный человек…
В коридоре послышались шаги. Кто-то топтался у двери.
Виталька. Христофорна… ты тут? Открой.
Маруся открыла.
Виталька. Оля где?
Маруся. Ссыкунов ловит.
Виталька. Что у тебя тут? Выпить нету?
Маруся. Воды дать?
Виталька. Ну, ладно-ладно! Я знаю, у тебя тут было… спирт на пчелином г. не…
Маруся. На г. не-е… На прополисе! От поноса держу, крепит.
Виталька. Вот-вот. Закрепи меня, Маруся. Марусь, посмотри, веко красное? Болею что-то…
Маруся. Боле-ею…
Она полезла в шкафчик, достала пузырек, налила рюмку. Виталька выпил.
Виталька. Фу… Ничего, Маруся, перебедуемся… Знаешь, как я болел? Приехал домой, в село помирать. А мать мне хлоп четверть кагору. Говорит: «Пей, сыночка, по пятьдесят грамм и никакого туберкулезу». Ну, я сел с дружком, и мы за один вечер всю эту четверть распили. Распили, и он говорит: «Лучше ешь собак».
Маруся. Ты ел собак?
Виталька. Ага, стану я есть собак! Перерешили на сурочий жир.
Маруся. Помогло?
Виталька. Ага, стану я есть сурков! Сижу как-то утром, рожа всмятку, от кагора только пучит. Мать мне говорит: скосил бы ты возле огорода люцерну. Я скосил. Выпил молока. Опять покосил. Опять попил. Все! Выздоровел! Эх, люблю же я природу, теплый борщ, холодну воду, толсту бабу, як колоду, полна пазуха сисёк!
Маруся. Виталька, Виталька…
Виталька. Поеду на Комсомольское озеро на лодке кататься. Знаешь, какие там пловчихи тренируются?
Маруся. А Женюра?
Виталька. Да, Женюра… Нет, семья – это семья. Это святое. Маруся, а ведь она меня ни разу не застукала – не сдернула ни с одной женщины. Я ей сказал: Женюра! Я дам тебе день на подружек! День на парикмахерскую! Я прочту «Гигиену брака». Я был идиот, дурак, псих! Вот тебе ковер на стену! Вот тебе палас на пол! Женя, сынок, у тебя есть папа! Дочка… такая стерва растет. Купил ей бальное платье.
В каптерку вошла Оля.
Виталька. Оля! Сойди с ума, купи водки.
Оля. Я ростю для родины…
Виталька. А я пузо с кишками!
В коридоре раздался шум шагов. Маруся выглянула в дверь: какие-то люди шли на второй этаж, все в пиджаках. Виталька встал и присоединился к процессии.
Маруся. Куда это они?
Оля. На партком пошли. Сейчас по Давидовичу пройдутся с песочком!
Маруся. Ну что, ну и хорошо, раз такое дело…
Она взяла швабру, ведро и направилась в зал. У дальней стены был натянут экран. Возле экрана стояла Алюська и говорила что-то про псов сионизма. Маруся огляделась. Мишаня Давидович с Виталькой сидели на последнем ряду и резались в шашки.
Виталька. Бей дамку!
Мишаня. Не хочу!
Виталька. Бей дамку, я тебе говорю!
Маруся. Ой! Марья Петровна партейная, а я ей ругала докторскую колбасу.
Виталька. Мар-р-руся! Ты зачем доктора обидела?
Начался фильм. Алюська по ходу фильма вставляла свои комментарии.
Мишаня. Хорошо говорит. Только немного подслащивает.
Виталька. Щас к ее рту мухи слетаться начнут!
Маруся. Мишаня, в мясном выбросили сосиски, сделать тебе сосиски?
Мишаня. Говяжьи или свиные?
Маруся. Свиные.
Мишаня. Ну сделай с полкило.
Маруся помолчала, подбирая слова. Не скажешь ведь: «Что ты, дурак, делаешь на старости лет?!»
Маруся. Мишаня… Неужели ты едешь в Израиль?
Мишаня. Да.
Маруся. Мишаня, знаешь что, а то может ты не знаешь, там арабы ходят с кинжалами.
Мишаня. Да.
Маруся. Мишаня! Ты помни: тебе уже там в поликлинике пирке бесплатно не сделают. Плати двадцать рублей!
Мишаня. Да!
Маруся. Мишаня! У тебя же здесь сын похороненный от менингита лежит, могилку на кого…
Мишаня глянул на Марусю так, что она поняла: не надо было говорить про сына. Она села и стала смотреть на экран. По экрану ходили самые настоящие евреи, девушки были красивые и стройные, с автоматами.
Маруся. Вот так, значит, мо быть только у нас еврейки такие толстозадые, а там работать надо, капусту сажать, полы мыть, рубашки стирать.
Виталька. Маруся, у тебя пожрать ничего нету?
Маруся. Хлеб с салом есть, помидоры, брынза соленая, только старая, пожелтела уже.
Виталька. А! Тащи давай!
Маруся вернулась со свертком. Виталька с Мишаней, пригибаясь к коленям, начали жадно жевать. Алюська все тыкала в экран указкой и говорила, говорила…
Виталька. А вот интересно, сколько лет той ягоде, вон, первая с краю.
Мишаня. Сорок два года. Я ее знаю, она в центральном торге работает.
Виталька. Ко мне приходила устраиваться одна такая. На голове прическа, здесь кок, на висках такое фу-фу, и бюст третьего размера. Такая женщина! У нее в спальне такие обои! Багровые с огненным отливом! Я ее не взял, зачем мне неприятности…
Мишаня. Это ты про куму?
Виталька. Про куму.
Мишаня. Про куму-у-у?
Виталька. Не, не про куму. Кума приходила потом.
Алюська прочитала стихотворение про ренегадов. Дескать, ренегады, ренегады!
Маруся. Конечно, Мишаня не ангел. На Новый год попросил помыть в молочном, сказал, потом неделю лишнюю оформит. Но так и не оформил. А Маруся не такая, чтоб ходить и напоминать. Но чтобы сразу гады…
Алюська. А теперь слово предоставляется директору магазина.
Виталька. Слушай, а что говорить?
Мишаня. Скажи, что государство дало мне два высших образования.
Виталька. Правда? Что же ты у меня селедкой торгуешь?
Мишаня. А ты уступи мне свое место…
Виталька вышел к экрану и вперил взгляд в Алюську.
Виталька. Товарищи… я ел жмых! Я ел макуху! Я пил воду! У меня щека со щекой слипнулась! Я ходил на танцы в сестрином пиджаке: пуговицы налево и вытачки. А бюст у нее был, ты помнишь, Мишаня, пятого размера. Кто я был и кто я есть на текущий момент? И всем этим я обязан советской власти. Ну и еще коммунистической партии. Так вот. Захожу я сегодня в сыпучку, а там кот в мешок с сахаром ссыт. А на штабелях с сырами грузчики пьяные валяются. Это твой отдел, Алла Николаевна? Значит так. Сейчас мы Мишаню исключаем единогласно. Пусть катится. А ты перья свои красивые сбрось, ишь вырядилась, и шагом марш в сыпучку! И чтобы все там отпедерастила как следует! Через полчаса приду с платочком – проверю… Я кончил.
Алюська вся пошла пятнами. Она оглядела зал и наткнулась на Марусю.
Алюська. Мария Христофоровна! Вы что тут делаете?!
Маруся. Стою.
Алюська. Это же… закрытое… партийное… собрание!
Маруся. Да? А я думаю, что такое? Народ сидит, кино смотрит, дай, думаю, я тоже немножко кино посмотрю.
Маруся задумчиво оглядела зал, подхватила ведро, швабру и пошла на выход. Возле каптерки ее догнал Мишаня.
Мишаня. Маруся! Во дворе стоит машина. Там шкаф, посуда, тюля метра три… Завтра утром Игорь пригонит тебе ее прямо домой. Ты жди, никуда не уходи.
Мишаня замолчал и как-то сморщился.
Мишаня. Весной, когда снег сойдет, перед Пасхой, может сходишь к Додику могилку поправить…
Маруся. Поправлю, чего не поправить…
Мишаня кивнул и засеменил в подсобку. Маруся задумалась.
Маруся. Посылку Мите надо собрать. Печенье, сахар, конфеты-подушечки, сгущенки, сигарет, колбасу только сухую, а то не дойдет, двое трусов, двое носков, десять конвертов… К кому идти-то? К Оле, больше все равно не к кому.
Маруся открыла дверь каптерки.
Маруся. Оля, дай в долг. Рублей тридцать.
Оля. У тебя, Маруся, нет гордости. Твой Виталька, он же палец о палец не ударит. Он первый в твой карман залезет. А ты его салом угощаешь. А сало кусается. Да что там сало, селедка кусается: четыре тридцать. И у Тамары ты бесплатно убираешься, а могла бы стребовать рубля три.
Маруся молчит, терпит.
Оля. Какие у тебя в палисаднике флоксы растут. Продавай! Купи в овощном морковки на вес, завяжи в пучки и разнеси по квартирам. Этим дамочкам лень зады от дивана оторвать, они у тебя все разберут. И не надо цветы дарить, богатая какая! Костик карасей наловил полмешка, а ты их по соседям разнесла! А потом ходишь, в долг просишь. Скажи Костику, мол, Митя чей сын? Пускай деньги выделяет на посылку.