Полмили показались всеми пятью.
С каждым шагом он все больше и больше налегал для опоры на посох, цепляясь за него, как за палочку-выручалочку, опираясь на него, как на единственную здоровую ногу.
* * *Вскоре после полудня характер ущелья начал меняться, река все сужалась, пока не превратилась в ручей; сосны убыли и в росте, и в числе, расстояние между ними все увеличивалось, и попадавшиеся на пути были чахлыми и скрюченными карликовыми жертвами суровых зим.
Итану приходилось то и дело останавливаться, отдых уже отнимал больше времени, чем ходьба, отдышаться никак не удавалось, и пламя нехватки кислорода в легких по мере восхождения разгоралось все жарче.
* * *На закате он распростерся на обросшем лишайниками валуне у того, что осталось от реки, – шестифутового стремительного потока, бурлящего в ложе, усеянном разноцветными камнями.
Прошло четыре или пять часов с тех пор, как он покинул альков, а солнце уже скользнуло за стену ущелья по ту сторону потока.
Как только оно скрылось, температура резко пошла вниз.
Итан лежал, глядя, как небо утрачивает краски, скукожившись от подползающего холода, проникаясь угрюмым осознанием, что больше ему не подняться.
Повернувшись на бок, он натянул капюшон на лицо.
Закрыл глаза.
Итан замерз, но хотя бы одежда была сухой. Он пытался навести порядок в роящихся мыслях и противоречивых эмоциях, а изнеможение подталкивало его к краю, за которым подстерегал бред, – а затем вдруг ощутил солнце, бьющее на капюшон.
Открыв глаза, сел.
Он по-прежнему находился на валуне у ручья, но уже настало утро, и солнце только-только заглянуло в ущелье поверх стены у него за спиной.
Я проспал всю ночь.
Дотащившись до ручья, он попил, и вода оказалась настолько ледяной, что заломило голову.
Съев морковку и немного хлеба, Итан с кряхтением поднялся на ноги и помочился. Как ни странно, чувствовал он себя намного лучше, боль уже не была столь всепоглощающей. Почти терпимой.
Он взял свой посох.
* * *Стены ущелья начали смыкаться, ручеек обратился в тонкую струйку, а там и вовсе оборвался в роднике, дающем ему начало.
И едва журчание воды смолкло, тишина стала просто-таки оглушительной.
Ничего, кроме хруста камней под подошвами.
Одинокого вскрика птицы, пролетевшей в высоте.
Собственного тяжелого дыхания.
Стены по обе стороны от него стали круче, и вокруг уже ни деревьев, ни хотя бы кустов.
Лишь осколки камней, лишайники да небо.
* * *К полудню Итан бросил свой посох, поневоле опустившись на четвереньки, карабкаясь вверх по все более крутому склону. Когда он свернул в излучину ущелья, поверх шороха потревоженных камней слуха достиг новый звук. Привалившись к валуну размером с малолитражку, Итан натужил слух, пытаясь вычленить этот шум среди собственного неровного дыхания.
Вот он.
Рукотворный.
Однородный.
Низкочастотный гул.
Любопытство повлекло его вперед, Итан ускорил восхождение, пока не обогнул поворот, за которым гул становился отчетливее с каждым шагом, наполняя душу предвкушением.
И когда наконец увидел это, ликование захлестнуло его жаркой волной.
Ущелье продолжало свое отвесное восхождение еще милю-другую, скальные стены венчали клыкастые пики и зубчатые гребни – ландшафт, в своей беспощадной жестокости казавшийся почти внеземным.
А в пятидесяти футах выше по склону высился сам источник гула – двадцатифутовый забор, увенчанный мотками колючей проволоки-егозы, протянувшись на шестьдесят футов поперек самой узкой части ущелья. Таблички на заборе предупреждали:
ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ
ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ
и
ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В ЗАПЛУТАВШИЕ СОСНЫ
ДАЛЬШЕ ВАМ УГРОЖАЕТ СМЕРТЬ
Остановившись в пяти футах от заграждения, Итан подверг его тщательному осмотру. Забор сделан из проволочных секций с квадратными ячейками размером дюйма четыре каждая. Вблизи гул казался еще более зловещим, наделяя забор аутентичной аурой нешуточной угрозы.
Откуда-то поблизости тянуло тухлятиной, и Итану потребовались считаные секунды, чтобы отыскать взглядом источник зловония. Крупный грызун – вероятно, сурок – совершил фатальную ошибку, попытавшись проползти через один из квадратов у самой земли. Вид у него был такой, словно его поджаривали в микроволновке между проводами часов восемь. Обуглен дочерна. Какая-то несчастная птица – должно быть, вообразившая, что наткнулась на дармовое угощение, – совершила оплошность, попытавшись угоститься останками, и ее постигла та же участь.
Итан окинул взглядом стены ущелья.
Стены отвесные, но опору для рук найти можно, особенно с правой стороны; с виду вполне преодолимы для человека, у которого довольно и мотивации, и пороху, чтобы немного рискнуть.
Подобравшись к стене, Итан начал восхождение.
Скальная порода была не из лучших, и некоторые уступы на ощупь казались хрупкими, как трухлявое дерево, зато их было вдоволь, и располагались они достаточно тесно, чтобы ему не приходилось всем весом повисать на одном более чем на несколько секунд.
Вскоре он был уже в двадцати пяти футах от земли, нутром ощутив покалывающее чувство невесомости, когда колючая проволока-егоза гудела всего в нескольких футах от подошв его ботинок.
Вскарабкавшись на надежный скальный карниз, он осторожно пробрался бочком на запретную сторону забора. Высота кружила голову, но еще больше – реальность того, что он только что сделал, пересекая эту противозаконную границу.
Назойливое предчувствие в глубине рассудка упорно нашептывало, что он только что добровольно подверг себя чудовищной опасности.
* * *Успешно совершив спуск к дну ущелья, Итан двинулся дальше, и гул ограды под током резко стих, как только его организм переключился в интенсивный, дезориентирующий режим повышенной бдительности. То же самое случалось с ним в Ираке – возросший уровень сенсорного восприятия всегда обрушивался на него в преддверии миссий, в конечном итоге летевших коту под хвост. Ладони сразу начинали потеть, частота пульса подскакивала, чувства слуха, обоняния, вкуса – все до единого – взвинчивались в форсаж. Он никогда никому не говорил, но когда потерял «Блэк Хоук» в Фаллудже, на самом деле знал о подлете выстрела из РПГ секунд за пять до взрыва.
За изгородью пошел очень пустынный край – сплошь растрескавшиеся, опаленные молниями скалы.
Пустой небосвод.
Отсутствие облаков лишь усугубляло настроение абсолютной заброшенности.
После пребывания в Заплутавших Соснах ощущение одиночества так далеко от остальных людей казалось каким-то сюрреалистическим. Но в темных закоулках сознания уже закопошилась грызущая новая тревога. Ущелье продолжало подниматься еще примерно на тысячу футов до высокого, продуваемого всеми ветрами гребня. Если силы не изменят, Итан сможет добраться до него к сумеркам. Проспать очередную долгую, зябкую ночь на камнях. Но что потом? Еда скоро закончится, и хотя желудок еще раздут от воды, выпитой перед тем, как ручей совсем исчез, нагрузки, через которые предстоит пройти его организму, снова иссушат его в два счета.
Но еще больше нависшей угрозы голода и жажды Итан боялся того, что таилось за этим дальним гребнем на вершине скального стока.
Если навскидку – мили и мили безлюдья. И хотя он и сохранил крохи знаний и навыков школы выживания, входившей в армейскую подготовку, если вникнуть, он избит в хлам и устал, как черт. Перспектива похода через эти горы обратно к цивилизации представлялась ему более чем обескураживающей.
А с другой стороны, что ему еще остается?
Возвращаться в Заплутавшие Сосны?
Да лучше замерзнуть здесь насмерть, чем хоть нос снова сунуть в этот городишко.
Итан пробирался через отрезок ущелья, загроможденный массивными валунами, осторожно перепрыгивая с камня на камень. Он снова слышал шум бегущей воды, но невидимый, недосягаемый поток скрывался в черных недрах под грудами валунов.
И тут высоко на левой стене ущелья что-то отбросило разящий солнечный блик.
Остановившись, Итан приставил ладонь козырьком ко лбу и с прищуром вгляделся в ослепительное мерцание. Со своего места в утробе ущелья он видел лишь, что это квадрат, металлическая поверхность очень высоко на стене, с пропорциями чересчур безупречными, чересчур точными, чтобы оказаться нерукотворным.
Итан перепрыгнул на следующий валун, теперь двигаясь куда быстрее, куда целеустремленнее, постоянно поглядывая вверх вдоль стены, но природа отражающей поверхности оставалась непостижимой.
Впереди ущелье выглядело более приемлемо; камни измельчали настолько, что можно будет пройти.
Впереди ущелье выглядело более приемлемо; камни измельчали настолько, что можно будет пройти.
Итан уже подумывал, не предпринять ли восхождение к этому куску металла, когда ход его мыслей прервал стук упавшего камня.
На одно ужасающее мгновение Итану представился катящийся на него камнепад – тысячи тонн, рушащиеся вдоль стены, погребая его изувеченные останки.
Но звук раздался сзади, а не сверху, и, обернувшись, чтобы поглядеть туда, откуда пришел, Итан заключил, что какой-нибудь валун, на который он ступал и стронул с места несколько минут назад, теперь наконец перекатился в новое положение.
И все же жутковато было услышать еще хоть какой-то звук, кроме собственного тяжелого дыхания или хруста камней в непосредственной близости. Он уже совсем обвыкся с безмолвием этого уединенного стока.
Ущелье прекрасно просматривалось. Сперва Итан устремил взгляд на электрифицированный забор в четверти мили позади, но потом его привлекло какое-то движение куда ближе, в пределах сотни ярдов. Сначала он подумал, что это один из тех сурков, но существо пробиралось с камня на камень с невесомой кошачьей грацией, чуть ли не слишком быстро, и, прищурившись, чтобы видеть получше, Итан обнаружил, что у него совершенно нет шерсти. Существо выглядело альбиносом с бледной, млечной кожей.
Итан инстинктивно попятился, сообразив, что сильно недооценил размеры твари. Она двигалась не среди булыжника. Она перемещалась через поле огромных валунов, которое Итан только что покинул, откуда следовало, что она по размерам куда ближе к человеку и движется с устрашающей скоростью, почти не задерживаясь между скачками.
Запнувшись о камень, Итан снова подскочил на ноги, отчаянно хватая воздух ртом.
Зверюга подобралась уже настолько близко, что он слышал ее дыхание – пыхтение – и когти, цокающие по камню при каждом приземлении на валун, и каждый скачок приближал ее к Итану. Расстояние уже сократилось всего до пятидесяти ярдов, и в желудке у Итана закопошился какой-то тошнотворный жар.
Это то, что он видел позавчера ночью из этого алькова над рекой.
Это то, что являлось ему в снах.
Но что это за черт?
Как может существовать такая тварь?
Он двинулся через ущелье с такой скоростью, на какую не осмеливался во весь день, оглядываясь через шаг.
Тварь спрыгнула с последнего валуна, опустившись грациозно, как балерина, теперь припустив на всех четырех, стелясь у самой земли, как вепрь, и клекот ее хриплого дыхания стал громче, потому что она покрывала расстояние с такой пугающей быстротой, что Итан пришел к заключению, что обогнать ее не стоит и пытаться.
Он остановился и повернулся лицом к тому, что надвигалось, раздираемый попыткой переварить происходящее и просто подготовиться к выживанию.
Уже двадцать ярдов, и чем ближе она подбиралась, тем меньше нравилось Итану то, что он видел.
Короткий торс.
Длинные ноги и еще более длинные руки, каждая конечность вооружена черными когтями.
Фунтов сто десять, может, сто двадцать.
Мускулистая.
Жилистая.
А самое главное – человекообразная, с кожей, просвечивающей под светом солнца, как кожа новорожденного мышонка – испещренной сетью синих вен и пурпурных артерий; и даже сердце ее просматривалось, как розоватая пульсация чуть правее центра тяжести.
Когда их разделяло десять ярдов, Итан подобрался, а существо опустило свою маленькую голову для атаки с болтающимися в уголках безгубого рта струйками кровавой слюны, рыча и не сводя глаз со своей цели.
Смрад накатил на Итана за две секунды до столкновения – мерзкий, как гнилая плоть, сдобренная тухлой кровью.
Бросаясь вперед, оно испустило крик – до странности человеческий. Итан попытался отступить в сторону в самый последний миг, но оно предвидело это, выбросив одну из своих четырехфутовых рук, захватившую Итана вокруг талии, легко пронзив когтями толстую ткань толстовки и проткнув Итану бок.
Жгучая вспышка боли, а затем инерция твари сорвала его с ног, швырнув на камни с такой силой, что вышибла воздух из легких.
Пока Итан хватал ртом кислород, тварь атаковала.
С яростью питбуля.
Молниеносно.
С брутальной силой.
Итан едва успел вскинуть руки, чтобы защитить лицо от яростно гвоздящих пятипалых лап, вооруженных когтями, остротой не уступающими когтям ястреба, легко вспоровшими и одежду, и его кожу.
Тварь сумела за считаные секунды оседлать Итана, и когти на концах его ног впились в его икры, пригвоздив их к земле.
И посреди этого исступления Итан мельком узрел ее морду.
Громадные, кратерами зияющие ноздри.
Маленькие, непроницаемые глазки.
Кожа на безволосом черепе натянута так туго и настолько тонка, что видно, где черепные кости входят в зацепление, как фрагменты пазла.
Из десен торчат двойные ряды бритвенно-острых клыков.
Казалось, он сражался с бестией часами – время замедлилось, прирастая ужасающими дискретными рывками, – хотя на самом деле протекли считаные секунды. Боевая выучка Итана забарахталась, взвинчивая обороты, рассудок взял верх над страхом и замешательством, стараясь сокрушить охватившую его безумную панику. Чем опаснее и хаотичнее ситуация, тем яснее надо мыслить, оценивая, как ухитриться выжить, и пока что он в этом не преуспел. Позволил этой стычке подорвать бóльшую часть своих сил, и если он не возьмет в руки свой страх и контроль над энергией, то в ближайшие шестьдесят секунд лишится способности – и ментальной, и физической – хотя бы попытаться дать отпор.
Существо нанесло свой самый жестокий на данный момент удар, мучительно полоснув поперек живота Итана, пропоров ткань, кожу и тонкий слой жира на рельефном брюшном прессе Итана, под конец самыми кончиками когтей задев поверхность обнаженных мышц.
Как только оно уткнулось мордой в живот Итана, он почувствовал, как его зубы раздирают толстовку, и на него снизошло ужасающее понимание того, что чудовище пытается совершить на самом деле – выпотрошить его своими встроенными кинжалами и попировать прямо здесь, в ущелье, на глазах у живого, истекающего кровью Итана.
Он врезал твари в висок – удар неуклюжий, но крепкий.
Оторвав голову от живота Итана, та испустила злобный, скрежещущий рев.
А затем вскинула правую лапу, чтобы полоснуть Итана по шее.
Заблокировав выпад левой рукой, правую он опустил на землю, лихорадочно нашаривая пальцами какое-нибудь оружие.
В глазах твари полыхала неподдельная, чистейшая ярость.
Оторвавшись от живота Итана, ее чудовищная харя потянулась к его шее, ощерив клыки.
Оно вырвет мне горло.
Ладонь Итана нащупала булыжник, отчаянно перебирая по нему пальцами в попытке ухватиться покрепче.
Вложив в удар все силы, как никогда в жизни, он взмахнул тяжеленным камнем размером с пресс-папье, и тупой конец булыжника с хрустом врезался сбоку в голову чудища. Тварь качнулась, угольно-черные зрачки ее млечных глаз расширились, а челюсть отвисла будто в ошеломленном изумлении.
Итан не колебался.
Вскинув руку, он саданул камнем прямо в пасть, ощетинившуюся бурыми клыками, и зверюга, теряя зубы, отшатнулась, но Итан вдогонку за первым нанес второй – катастрофически сокрушительный удар по распяленному носу.
Тварь рухнула на землю, заливая ее темно-красной кровью из носа и вереща в остервенелом недоверии, слабо отмахиваясь когтями, лишенными и силы, и быстроты, не способными даже процарапать кожу.
Итан уселся на тварь верхом, одной рукой сокрушая ее гортань, а другой сжимая булыжник.
Семь ударов, дробящих череп, и наконец она перестала трепыхаться.
Отшвырнув перепачканный кровью камень, Итан повалился на бок, цедя длинные, глубокие вдохи, кожей чувствуя забрызгавшую лицо кровь и налипшие осколки костей.
Заставил себя сесть и задрать футболку.
Господи!
Он как будто вышел из ножевого боя, кровоточа во множестве мест по всему торсу из длинных, безобразных ран от этих когтей. Полоснувшие по животу причинили наибольший ущерб, пропахав на нем шестидюймовые борозды. На дюйм глубже, и внутренности вывалились бы наружу.
Итан поглядел на останки этого черт-знает-чего.
Даже не поймешь, с какого конца к этому подойти.
Он никак не мог избавиться от дрожи в руках, слишком уж много адреналина еще бурлило в организме.
Встал.
В ущелье снова воцарилось безмолвие.
Бросил взгляд вверх по ближайшей стене – этот таинственный металлический предмет по-прежнему сиял в лучах солнца. Наверняка не скажешь, но при взгляде с этого места похоже, что потребуется взобраться футов на восемьдесят-девяносто, да вдобавок, хотя Итан и не мог толком определиться с причиной, он чувствовал сильнейшее стремление покинуть дно ущелья как можно скорее.