– Растолкуйте мне еще разок, каким боком хоть что из этого меня колышет.
– Мне только-то и нужно, что прилечь на пару часиков. Я вас умоляю.
– Послушайте, я растолковала вам как могла внятно. Теперь вам пора уходить.
Итан не шелохнулся. Просто смотрел на нее в надежде, что она, разглядев страдание в его взгляде, смилостивится.
Но Лиза вместо того сняла трубку и начала набирать номер.
– Что вы делаете? – спросил Итан.
– Звоню шерифу.
– Ладно, отлично. – Подняв руки в знак капитуляции, он попятился от стойки. – Ухожу.
И уже подошел к дверям, когда Лиза окликнула его:
– И чтобы больше я никогда вас здесь не видела!
Итан едва не оступился, спускаясь по ступеням, и, пока добрался до тротуара, голова совсем поплыла. Огни фонарей и огни фар проезжающих автомобилей завертелись, и Итан почувствовал, что сила отливает от ног, будто кто-то выдернул сливную пробку.
И тем не менее он двинулся по тротуару, увидев, что здание красного кирпича высится над улицей в восьми кварталах отсюда. Страх еще гнездился в нем, но теперь он нуждался в больнице. Хотел обрести постель, сон, медикаменты. Что угодно, только бы покончить с болью.
Тут уж либо в больницу, либо спать под открытым небом – в переулке или в парке во власти стихий.
Но пока что это целых восемь кварталов, и каждый шаг сейчас требует сокрушительного расхода энергии, а огни вокруг уже начали распадаться – кружа, длинные хвосты стали ярче, выразительнее, зрительное восприятие исказилось, словно он способен видеть мир только как сделанный на сверхдлинной экспозиции фотоснимок ночного города – фары автомобилей растягивались в пламенеющие ленты, а уличные фонари пылали газовыми горелками.
Наткнулся на кого-то.
Тот оттолкнул его, бросив:
– Ты, че, и водишь так же?
На следующем перекрестке Итан остановился, сомневаясь, что в состоянии его пересечь.
Попятившись на заплетающихся ногах, жестко плюхнулся на тротуар, привалившись спиной к стене здания.
На улице стало людно – перед глазами все плыло, но он слышал звук шагов по бетону и обрывки разговоров прохожих.
Утратил всякое ощущение времени.
Возможно, задремал.
Потом оказался лежащим на боку на холодном бетоне, чувствуя чье-то дыхание и голос прямо в лицо.
Слова докатывались до него, но Итан не мог собрать их и выстроить в сколь-нибудь осмысленном порядке.
Открыл глаза.
Ночь уже наступила.
Он дрожал.
Рядом с ним на коленях стояла женщина, и он чувствовал ее ладони, вцепившиеся в его плечи. Она трясла его, обращаясь к нему:
– Сэр, вам нехорошо? Вы меня слышите? Сэр? Вы можете посмотреть на меня и сказать, в чем дело?
– Да он пьяный! – мужской голос.
– Нет, Гарольд. Он болен.
Итан попытался сфокусировать взгляд на ее лице, но было темно, все расплывалось, и он видел лишь сияние фонарей через дорогу, будто маленьких солнышек, да время от времени прочерк света проезжающего автомобиля.
– Голова болит, – промямлил он голосом, слишком слабым, пронизанным болью и страхом, чтобы принадлежать ему. – Мне нужна помощь.
Взяв его за руку, она сказала, чтобы он не тревожился, не боялся, что помощь уже в пути.
И хотя державшая его рука явно принадлежала отнюдь не молодой женщине – кожа слишком натянутая и тонкая, будто старый пергамент, – было в ее голосе что-то настолько знакомое, что у него прямо сердце защемило.
Глава 04
Из Сиэтла они паромом переправились на остров Бейнбридж и направились на север полуострова по направлению к Порт-Анджелесу колонной из четырех автомобилей, везущих пятнадцать ближайших друзей Бёрка.
Тереза надеялась на погожий день, но было холодно, сеялся серый дождь, застилая Олимпийские горы, и ничего не было видно, кроме узкого коридора их шоссе.
Но все это не играло никакой роли.
Они отправились бы, невзирая на погоду, и если бы никто не захотел присоединиться, они с Беном пустились бы в поход вдвоем.
За рулем была ее подруга Дарла, а Тереза на заднем сиденье держала своего семилетнего сына за руку, сквозь испещренное дождевыми каплями стекло глядя на проносящийся мимо темно-зеленый лес.
В нескольких милях к западу от города на шоссе 112 начиналась тропа на Полосатый пик.
Небо еще было затянуто тучами, но дождь уже перестал.
Тронулись в молчании, шагая вдоль воды, слыша лишь чавканье ног по грязи да белый шум прибоя.
Проходя по тропе над бухтой, Тереза бросила туда взгляд, но вода оказалась не такой синей, как ей помнилась, – пожалуй, виновата здесь обложная облачность, приглушившая цвет, а вовсе не ее память.
Миновав бункеры времен Второй мировой войны, группа вскарабкалась через заросли папоротника в лес.
Повсюду мох.
С деревьев до сих пор каплет.
Зелень пышная и яркая даже в начале зимы.
Они подошли к вершине.
И за все это время никто не обронил ни слова.
Тереза чувствовала, как гудят ноги и слезы наворачиваются на глаза.
Когда они достигли вершины, пошел дождь – легкий, всего лишь отдельные капли, косо летящие по ветру.
Тереза вышла на луг.
Теперь она уже плакала.
В ясный день вид на море, раскинувшееся в тысяче футов ниже, открылся бы на многие мили.
Но сегодня пик окутан маревом.
Без сил опустившись на мокрую траву, она спрятала голову между коленей и поплакала.
Слышался лишь перестук мороси по капюшону ее пончо – и больше ничего.
Бен присел рядом, и она обняла его за плечи, сказав:
– Ты хорошо шел, дружок. Как ты себя чувствуешь?
– Да нормально, наверное. Это оно и есть?
– Ага, это оно и есть. Не будь тумана, видно было бы куда дальше.
– Что будем делать теперь?
Утерев глаза, она сделала глубокий, трепетный вздох.
– Теперь я скажу что-нибудь о твоем папе. Может, другие люди тоже.
– А мне надо?
– Только если хочешь.
– Не хочу.
– Ну и ладно.
– Это не значит, что я больше его не люблю.
– Я знаю.
– А он хотел бы, чтобы я сказал о нем?
– Нет, если тебе от этого не по себе.
Тереза закрыла глаза, улучив минутку, чтобы взять себя в руки.
Вскарабкалась на ноги.
Ее друзья бродили среди папоротников, согревая руки дыханием.
На вершине было свежо, от сильного ветра по папоротникам бежали волны, и воздух был настолько холоден, что дыхание вырывалось изо рта паром.
Она подозвала друзей, и все сгрудились, пытаясь хоть как-то укрыться от дождя и ветра.
Тереза рассказала, как они с Итаном совершили вылазку на полуостров через несколько месяцев после того, как начали встречаться. Остановились в мини-гостинице в Порт-Анджелесе и однажды под вечер вдруг наткнулись на тропу, ведущую на Полосатый пик. Достигли вершины на закате ясным, безмятежным вечером, и когда она смотрела через пролив в дальние дали Южной Канады, Итан вдруг преклонил колено и сделал предложение.
Он тем утром купил игрушечный перстенек в торговом автомате мини-маркета. Сказал, что не планировал ничего этакого, но в этой поездке вдруг понял, что хочет провести остаток жизни с ней. Сказал ей, что никогда еще не был счастливее, чем в этот миг, стоя на вершине горы с целым миром, раскинувшимся у их ног.
– Я тоже не планировала ничего этакого, – призналась Тереза, – но сказала «да», и мы стояли там, глядя, как солнце опускается в море. Мы с Итаном всегда говорили, что надо бы приехать сюда на выходные, но вы же знаете – как говорится, человек предполагает, а жизнь располагает. Так или иначе, у нас были прекрасные моменты… – поцеловала сына в макушку, – …и не такие уж прекрасные, но по-моему, Итан ни разу не был счастливее, беззаботнее и столь преисполненным надежд на будущее, чем тогда на закате на вершине этой горы тринадцать лет назад. Как вам известно, обстоятельства, окружающие его исчезновение… – Она чуть помедлила, сдержав бурю эмоций, затаившуюся в ожидании, вечно подстерегающую ее. – …Словом, у нас вообще-то нет ни тела, ни праха, ничегошеньки. Но… – Улыбка сквозь слезы. – Я принесла это. – Она выудила из кармана старенький пластиковый перстенек; золотая краска с колечка давно облезла, но хлипкие зубцы еще держали стеклянную призмочку под цвет изумруда. – В конце концов он преподнес мне бриллиант, но принести это казалось уместнее, да и рентабельнее. – Вытащила из своего мокрого рюкзака садовую лопатку. – Хочу оставить здесь что-то близкое Итану; по-моему, так будет правильно. Бен, ты мне не поможешь?
Опустившись на колени, она разгребла папоротники, чтобы обнажить землю.
Волглая от дождя почва легко поддалась. Несколько раз копнув, Тереза дала сделать Бену то же самое.
– Я люблю тебя, Итан, – прошептала она, – и мне ужасно тебя недостает.
– Я люблю тебя, Итан, – прошептала она, – и мне ужасно тебя недостает.
Затем опустила колечко в неглубокую могилку, засыпала ее вырытой землей и разровняла тыльной стороной лопатки.
* * *В тот же вечер, снова в своем доме в верхнем районе Квин-Энн, Тереза устроила поминки.
Набила дом друзьями, знакомыми, сослуживцами, уймой спиртного.
Ядро группы их друзей – ныне ответственных, одомашнившихся профессионалов – когда-то были буйными и склонными к эксцессам, и по пути все они поклялись надраться в честь Итана.
И сдержали слово.
Пили, как рыбы.
Рассказывали истории об Итане.
Смеялись и плакали.
* * *В десять тридцать Тереза стояла на террасе, с видом на задний двор, а в редкие ясные дни – и на силуэт Сиэтла и массивную белую громаду горы Рейнир к югу. Сегодня ночью здания центра города скрывала дымка, и они напоминали о своем присутствии лишь неоновым сиянием низкой пелены туч.
Опершись о перила, она курила сигарету в компании Дарлы, чего не делала уже со времен общежития в колледже, и потягивала уже пятый джин-тоник за вечер. Она не пила так много уже бог весть сколько лет. Понимала, что утром придется за это расплачиваться, но пока что упивалась этим замечательным ватным одеялом, защищающим от острых граней реальности – вопросов, оставшихся без ответа, страха, не оставлявшего ее ни на миг. Являвшегося ей в кошмарных снах.
– А что, если его страховое пособие не выплатят? – спросила она у Дарлы.
– С чего бы это, солнышко?
– Нет доказательств смерти.
– Что за нелепость!
– Мне придется продать этот дом. Мне не потянуть ипотеку на зарплату помощника юриста.
Она ощутила, как Дарла продела руку ей под локоть.
– Не думай об этом сейчас. Просто знай, что у тебя есть друзья, которые тебя любят. Которые ни за что не позволят, чтобы с тобой или с Беном случилось что-нибудь плохое.
Тереза поставила пустой бокал на перила и проронила:
– Он был не идеален.
– Знаю.
– Далеко, далеко не идеален. Но ошибки, которые он совершал, если вдуматься… это его ошибки. Я любила его. Всегда. Даже когда впервые узнала, понимала, что прощу его. Он мог бы сделать это снова, и правда в том, что я бы осталась. Я ему принадлежала, знаешь?
– Значит, вы двое совершенно примирились до его отъезда?
– Ага. В смысле, еще были по-настоящему… тяжелые чувства. То, что он сделал…
– Знаю.
– Но худшее между нами уже осталось позади. Мы ходили в консультацию. Мы бы выкарабкались. А теперь… я мать-одиночка, Ди.
– Давай-ка уложим тебя в постель, Тереза. День был долгий. Ничего не трогай. Я приду утром и помогу тебе прибраться.
– Пятнадцать месяцев, как его нет, и каждый день, просыпаясь, я по-прежнему не могу поверить, что это происходит на самом деле. Все жду звонка мобильника. Эсэмэски от него. Бен постоянно спрашивает меня, когда папочка вернется домой. Он знает ответ, но это то же самое, что и со мной… по той же причине и я все время проверяю телефон.
– Почему, солнышко?
– Потому что, может быть, на этот раз он покажет пропущенный звонок Итана. Потому что, может быть, на этот раз у меня найдется другой ответ на вопрос Бена. И я скажу, что папочка вернется домой из командировки на следующей неделе.
Кто-то позвал Терезу по имени.
Она осторожно повернулась, не без труда удерживая равновесие после джина.
Паркер, один из молодых коллег по юридической фирме, где она работает, стоял на пороге раздвижной стеклянной двери.
– Тут тебя хотят видеть, Тереза.
– Кто?
– Тип по фамилии Хасслер.
Тереза ощутила, как под ложечкой засосало.
– Кто это? – поинтересовалась Дарла.
– Босс Итана. Блин, я пьяна.
– Хочешь, скажу ему, что ты не можешь…
– Нет, я хочу с ним поговорить.
Тереза пошла в дом вслед за Паркером.
Все налегали на выпивку чересчур усердно, и вечеринка, слетев под откос, догорала.
Джен, делившая с ней комнату на первом курсе колледжа, отключилась на диване.
Несколько подружек Терезы, не вяжущих лыка, сгрудились в кухне вокруг чьего-то айфона, пытаясь вызвать такси по громкой связи.
Едва она вошла, как сестра Марджи – абстинентка и, вероятно, единственный трезвый человек в доме – подхватила ее под руку и прошептала, что Бен мирно спит у себя в комнате наверху.
Хасслер дожидался ее в прихожей в своем черном костюме, приспустив узел черного галстука. Под глазами у него набрякли мешки. Наверно, пришел прямо с работы.
– Привет, Адам, – сказала она.
Они наскоро обнялись, наскоро поцеловались в щеку.
– Извини, что не мог выбраться раньше, – сказал Хасслер. – Просто… в общем, тот еще был день. Хотел просто забежать на минутку.
– Это дорогого стоит. Принести тебе выпить?
– Хорошо бы пива.
Нетвердой походкой дойдя до полупустого кега «Фэт Тайр», Тереза нацедила пластиковый стакан и села с Адамом на третьей ступеньке лестницы.
– Прошу прощения, – проговорила она. – Я чуток пьяна. Мы хотели проводить Итана, как в добрые старые деньки.
Хасслер отхлебнул пива. Он на год или два старше Итана. Как и все эти годы назад, когда она впервые встретилась с ним на корпоративной рождественской вечеринке, от него слегка веет «Олд Спайсом», и подстрижен он все так же бобриком. На челюсти намек на рыжину – всего лишь дневная щетина. Тереза почувствовала выпуклость оружия у него на боку.
– У тебя по-прежнему проблемы со страховкой Итана? – спросил Хасслер.
– Да. Устроили волокиту с выплатой. По-моему, хотят, чтобы я подала иск.
– Если ты не против, я бы хотел позвонить первым делом на следующей неделе. Попробую надавить авторитетом, заставить пошевеливаться.
– Буду искренне благодарна, Адам.
Она поймала себя на том, что медленно и очень тщательно выговаривает каждый звук, чтобы язык не заплетался.
– Пришлешь мне контактную информацию страхового оценщика? – попросил он.
– Да.
– Хочу, чтоб ты знала, Тереза, что первое, о чем я думаю каждый день, – это выяснить, что же произошло с Итаном. И я это выясню.
– Думаешь, он мертв?
На трезвую голову она такой вопрос нипочем бы не задала.
Хасслер примолк, глядя в янтарное пиво.
И наконец вымолвил:
– Итан… был замечательным агентом. Может, лучшим из моих. Я это не просто так говорю.
– И ты думаешь, что он бы уже подал весточку или…
– Именно. Сожалею.
– Нет, это… – Он сунул ей платок, и Тереза немного поплакала в него, прежде чем утереть глаза. – Не знать… так трудно. Раньше я молилась, чтобы он был жив. Теперь молюсь, чтобы хоть тело нашли. Нечто осязаемое, что даст мне ответы и позволит двигаться дальше. Можно тебя спросить кое о чем, Адам?
– Конечно.
– Как по-твоему, что случилось?
– Может, сейчас не время…
– Ну, пожалуйста.
Хасслер допил пиво, прошел к кегу, снова наполнил стакан и вернулся.
– Давай для начала посмотрим, что у нас имеется в качестве отправной точки, ладно? Итан прибыл в Бойсе прямым рейсом из Сиэтла в 8.30 утра двадцать четвертого сентября прошлого года. Отправился в региональное отделение в центре в Башне Банка США, где встретился с агентом Столлингсом и его командой. У них состоялось двух-с-половиной-часовое совещание, а затем Итан и Столлингс покинули Бойсе приблизительно в 11.15 утра.
– И отправились в Заплутавшие Сосны, чтобы расследовать…
– Помимо прочего, исчезновение агентов Билла Эванса и Кейт Хьюсон.
Один лишь звук ее имени был для Терезы как нож под ребра.
Внезапно ей захотелось выпить еще.
– В последний раз ты говорила с Итаном по сотовому телефону, он позвонил в 1.20 дня из Лоумена, штат Айдахо, где они остановились на заправку, – продолжал Хасслер.
– Связь была плохая, потому что они заехали в горы.
– В этом месте они были в часе езды от Заплутавших Сосен.
– Последнее, что он мне сказал, было: «Я позвоню тебе сегодня вечером из отеля, милая», а я пыталась попрощаться с ним и сказать, что люблю его, но связь оборвалась.
– И ты была последней из всех, кто контактировал с твоим мужем. Во всяком случае, из живущих ныне. Конечно… остальное ты знаешь.
И даже сверх того. Она больше не желала слышать этого никогда.
В 3.07 дня на перекрестке в Заплутавших Соснах агент Столлингс выскочил перед грузовиком «Мак». Он погиб на месте, и из-за силы столкновения и деформации передней части пассажирской стороны автомобиль пришлось доставить в другое место, чтобы извлечь тело Итана. Вот только когда удалось срезать дверь и отогнуть достаточный кусок крыши, чтобы проникнуть внутрь, оказалось, что там пусто.
– Еще одна причина, по которой я пришел, Тереза, это чтобы поделиться капелькой новостей. Как тебе известно, мы были недовольны результатами проведенного нами внутреннего обследования «Линкольн Таункара» Столлингса.