– Запустил хозяйство без меня! – видя мое выражение лица, пояснила Лидия Самсоновна. – Лоботряс! Мужиков одних оставлять надолго нельзя – себе дороже выйдет.
– Мужчин беречь надо, – вступился я за собрата по гендерному цеху. – У нас атеросклероз развивается раньше, от стрессовых ситуаций даже онкология может начаться. Изменения на сетчатке глаза, опять же…
Посмотрев на меня, она снисходительно покачала головой:
– А у нас, женщин, что развивается чаще, чем у мужчин?
– Камни в желчном пузыре у вас чаще образуются, – постарался я не ударить в грязь лицом. – Щитовидная железа чаще увеличивается.
– Значит, равенство получается, – развела «императрица» руками. – А то, что лентяев среди вас больше в несколько раз, об этом вы почему умолчали? Маньяков, у которого в гостях я недавно побывала, заметьте, без приглашения, тоже среди мужиков больше, не так ли? Он сейчас придет, я еще уборку его заставлю делать!
Мне подумалось, что женщина фактически уравняла в своей речи мужа и Лекаря, перечислив их через запятую. Признаться, мне бы не хотелось, чтобы меня кто-то так же однажды уравнял.
– Кстати, – насторожилась моя собеседница. – Что-то притих сыночек… А это верный признак того, что опять в интернете заходит не туда, куда надо. Ща я ему кайф-то обломаю.
Она неожиданно резко поднялась, пошатнулась, но, схватившись за мою руку, устояла и зычно крикнула:
– Бориска, убери поднос и принеси нашему гостю кофе. И мне заодно!
Через несколько секунд в комнату ввалился чересчур упитанный увалень лет пятнадцати, явно превосходящий меня как в плечах и росте, так и в размере живота. Поздоровавшись со мной неправдоподобно высоким голосом, он отрапортовал:
– Сейчас, мамочка.
Я не успел никак отреагировать, а увалень по имени Бориска уже бренчал посудой где-то в районе кухни. Я отметил, что с парнем стоит обязательно побеседовать по душам. Подростки, страдающие ожирением, подчас легко попадают под чужое влияние, клюют на умело заброшенные наживки. Почему-то мне показалось, что Борис – как раз из этой категории.
– Право, не стоило, Лидия Самсоновна, нам лучше не отвлекаться, – посокрушался я для приличия. – Итак, поехали вы с Борисом покупать щенка…
– Как не стоило?! Как не стоило! – взмахнула она руками совсем не «по-императорски». – Парень часами просиживает в «Одноклассниках» или «Фейсбуке», или где еще хуже, вместо того чтобы готовиться к ЕГЭ. За то время, что меня не было, он практически ни на один билет не продвинулся.
– Так волновался за мамочку любимую, – озвучил я, как мне казалось, очевидное. – Ладно, извините, продолжим.
– Едем, значит, с Бориской, перед самым домом у того вдруг телефон затрезвонил. Нам уже заходить в подъезд надо, а он: мам, отлучусь ненадолго. Отлучился, называется, нечего сказать! Дальше я ничего не помню, очнулась в этом крематории, глаза завязаны, во рту кляп, пошевелиться не могу.
– Ясно, – резюмировал я. – Сколько вы провели суток в… этом крематории?
– Там теряешь чувство времени начисто. Представьте, на глазах давящая повязка, ощущение, что глаза вот-вот провалятся внутрь. Ноги-руки связаны, это с моим-то остеохондрозом. Невыносимые боли, вы врач, вы представляете… Уже когда оказалась в больнице, когда начала помаленьку соображать, сосчитала. Где-то получается дней пять. Вернее, суток, конечно.
– Как он вас кормил, поил?
«Императрица» взглянула на меня так, словно я проявил чудовищную бестактность.
– Надо признать, – она усмехнулась, глядя мне в глаза, – еда и питье были высочайшим снисхождением у этого ублюдка. Их еще надо было заслужить. Если ты стонешь, к примеру, или кричишь, или брыкаешься, ты не получишь ни того, ни другого. Кормил и поил он только молчаливых из нас. Зачем, говорит, вас кормить, если все равно скоро подохнете и трупы ваши здесь никто не найдет.
– Но как он это делал? Я кормежку имею в виду.
– Элементарно, с ложечки, – «императрица» удивленно пожала плечами, словно спрашивая, знаю ли я другой способ. – Не из соски же ему взрослых баб потчевать! Его бы так самого кто покормил! По чуть-чуть. Мне досталась один раз холодная жидкая овсянка без соли, другой раз – холодное несоленое пюре. До сих пор, как вспомню, так наружу желудок выворачивает. Скорей всего, он приносил эту ботвинью из дома. Микроволновки в крематории не было, подогреть негде.
– То есть он отлучался?
– Естественно, и надолго. Так надолго, что порой я думала, не решил ли он претворить свою угрозу в жизнь.
– Кстати, в подвале было холодно, наверное?
– Да уж не Мальдивы. Но это не главное неудобство. Все же май на дворе. – «Императрица» так резко покраснела, что я испугался – все ли в порядке у нее с артериальным давлением. – Одежду… этот ублюдок периодически с нас снимал… расстегивал, задирал. Ему никто при этом помешать не мог! Он извращенец, а мы были беззащитны. Правда, мне грех жаловаться.
– В смысле? – мне показалось, что я ослышался. – Что значит, грех жаловаться? В крематории что, были VIP-матрацы?
– Иронизируете? Нет, конечно. Я вообще не понимаю, с какой целью он меня похитил, – почти справившись со смущением, продолжала Лидия Самсоновна. – Как бы это сказать… Я его не привлекала, он ко мне… не приставал. Две другие были, как мне кажется, помоложе и пофигуристей. Особенно доставалось той, которую он называл Кирой.
– Как он с ней разговаривал, вы слышали?
– Вы будете смеяться, но ей он предлагал стать его женой. Это в крематории-то! Он, извиняюсь, хотел ее, вожделел всеми фибрами души. Но только чтобы по согласию, чтобы она покорилась, согласилась. Хотел закатить свадьбу на триста персон. И тогда он всех отпустит…
«Императрица» вдруг замолчала, тихонько встала и на цыпочках подкралась к двери. Резко открыв ее, обнаружила за ней присевшего на корточки Бориску. В руках он держал поднос с дымящимися чашками.
– Подслушиваешь?!
– Ой, мамочка, – зажмурившись, запричитал толстяк-сынишка, – я как раз предложить вам хотел…
Мне подумалось, что если она сейчас отвесит увальню оплеуху, что смотрелось бы вполне естественно, учитывая ее экспрессивность, то кофе мне точно не видать.
Однако «императрица» справилась с эмоциями, повернулась ко мне, разведя руки в стороны. Как бы показывая, что в другой раз непременно треснула бы, но сейчас у нее гость.
– Ставь поднос на столик, и чтобы духу твоего через миг не было! Марш готовиться к экзамену!
Спустя пару минут мы продолжали беседу, прихлебывая ароматный напиток.
– Наша жизнь и свобода фактически находились в руках этой Киры. Уж не знаю, не видела – связанные эти руки были или нет. Кто она ему? Первая пылкая любовь молодости? Страсть всей жизни? Как он ее только не называл, какие сказочные горы не обещал!.. Мне бы кто такое хоть раз предложил…
– Да, ситуация патовая, – признал я, ставя свою чашку на поднос. – Но думаю, что вас он все равно бы не освободил, согласись эта Кира на его предложение. А она, значит, ни в какую? Может, были хоть какие-то намеки? Оставляла она ему свет в конце тоннеля?
«Императрица» смерила меня подозрительным взглядом с ног до головы:
– Вы, Илья Николаевич, вообще-то были в том крематории? Представляете, какое мычание там… ни вечера, ни утра, ни чаю попить, ни почесать, где чешется. А если, прости господи, месячные? У всех троих глаза завязаны. И вы хотите, чтобы я в таких условиях вслушивалась в чужие разговоры?
Она неожиданно распахнула халат, и я увидел синюшные кровоподтеки на лодыжках.
– Я все понимаю, Лидия Самсоновна, – примирительно начал я, – но еще один вопрос… Вы не помните каких-то особенных запахов? Может, простите, от маньяка чем-то пахло?
– Пару раз дышал он мне в самый нос, – задумалась «императрица». – Вы знаете, будь я врачом, я бы заподозрила у него диабет.
Услышав это, я чуть не выронил чашку с недопитым кофе. Все проведенные анализы свидетельствовали, что с уровнем сахара у Бережкова все в порядке. Однако эндокринный диагноз снова и снова всплывал на поверхность. Мистика, да и только!
– Почему вы заподозрили диабет? – спросил я ее на всякий случай, хотя примерно знал, что она мне ответит.
– У меня мама, царство ей небесное, болела диабетом. Поэтому я всегда стараюсь соблюдать диету, сдаю периодически кровь на сахар…
– Лидия Самсоновна, не отвлекайтесь, пожалуйста.
– А я и не отвлекаюсь, молодой человек, – обиженно заявила «императрица». – Я вспомнила это для того, чтобы вы поняли, откуда я знаю, у кого изо рта пахнет ацетоном.
– От маньяка пахло ацетоном?
– Однозначно. Этот запах я не спутаю ни с чем.
В этот момент у «императрицы» запиликал сотовый, она извинилась и, достав аппарат из кармана, поднялась и медленно вышла из комнаты.
Проследив за ней, я незаметно проследовал в комнату Бориски, стараясь не создавать лишнего шума. Парень лежал в наушниках на небольшой тахте, которая удивительным образом выдерживала его вес, явно подходивший к сотне килограммов.
Проследив за ней, я незаметно проследовал в комнату Бориски, стараясь не создавать лишнего шума. Парень лежал в наушниках на небольшой тахте, которая удивительным образом выдерживала его вес, явно подходивший к сотне килограммов.
Трудно сказать, что мной двигало в тот момент. Прекрасно понимая, что права беседовать с сыном Ощепковой мне никто не давал, и никак не оправдывая свой поступок, я все же решил рискнуть.
Сыграть ва-банк, проще говоря.
Почувствовав мое присутствие, парень вскочил, сорвав с головы наушники. Чего в его глазах было больше – страха или возмущения, я бы не осмелился определить в тот момент. На всякий случай я прикрыл за собой дверь. Вот, теперь у нас настоящий тет-а-тет!
– Что вам здесь надо? – крикнул Борис осипшим голосом, отступая в дальний угол.
– Скажи, это ведь не твоя была идея найти щенка зиненхунда! Кто тебе ее подсказал?
Хирург-невидимка
– Тактика должна быть наступательной, – заключил Ираклий, закрепляя камеру на треноге. – Пациент должен понимать, что он не в санатории, хотя его и кормят здесь бесплатно.
– С Лекарем эта тактика, скорее всего, не прокатит, – постарался я немного смягчить категоричность коллеги. – Вчера он у меня от одного портрета так со стула кувыркнулся, что чуть сотрясение себе не заработал. Повредит себе головушку – кому от этого лучше будет?
– Полностью поддерживаю, Илья Николаевич, – подал голос Либерман, оторвавшись от истории болезни. – Калечить подследственных не входит в наши задачи.
Сегодня – второе заседание экспертной комиссии, на которой мне предстоит докладывать о результатах первой недели обследования. Надо признать, хотя Либерман был посвящен во все перипетии наших с Лекарем бесед, я волновался, как перед выпускными экзаменами в школе.
Ведь я узнал Лекаря.
Фактически неделю я беседовал с убийцей своей дочери! Чего греха таить, все эти десять лет мне было не по себе от того, что он ходит где-то, дышит со мной одним воздухом, небо коптит.
А должен, по идее, сидеть в тюрьме. Не раз и не два за эти годы я пожалел, что не написал в свое время заявление. Не говоря уже о том, что Эльвира, узнав о таком «милосердии», обозвала меня половой тряпкой, о которую все вытирают ноги.
Доказав, что Лекарь вменяем, я фактически посажу его в тюрьму, реабилитировав себя пусть не в глазах бывшей супруги, так хотя бы в своих собственных. Расклад изменился, у меня появился железобетонный мотив.
Но не дай бог проговориться коллегам или полиции.
С другой стороны, узнал ли меня Лекарь? Как я убедился за это время, он был гениальным мистификатором. Мог отчебучить в любой момент такое, что все предыдущие его трюки казались в одночасье детским лепетом. Что, если, узнав меня, он готовит свой контрвыпад?
Я терялся в догадках.
С одной стороны, было здорово, что Ираклий решил заснять поведение Бережкова на камеру – как видеоматериал для своей будущей работы по психопатиям. С другой, это была палка о двух концах, и Либерман напомнил ему, что делать это мы можем лишь с согласия пациента – если тот заартачится, камеру придется убрать.
– Это как понимать, коллеги? – неожиданно прозвучало со стороны дверей. Мы с заведующим одновременно подняли головы, а Ираклий чуть не свалил свою видеокамеру с треноги. – Здесь что, утренник в детском саду? Или съемки очередного шоу «из жизни психов»?
В проеме, заслоняя маячившего сзади охранника, стоял Бережков и говорил совершенно чужим – надтреснутым – голосом. Если честно, я бы так подделать тембр не смог. При этом очков на нем не было! И прическа, и взгляд – все было другим.
– Константин, добрый день, проходи, садись, – попытался я взять ситуацию под контроль, но не тут-то было.
– Это вы к кому сейчас обратились, милейший? – задрав подбородок, уставился он на меня совершенно незнакомо. Мне в глаза смотрел человек, которого я еще не встречал в своей жизни. – Может, к тому, кхе, кхе, кто привел меня сюда, так у него, пардон, другие функции, ему проходить незачем. Тем более – садиться.
У меня в голове со скоростью звука пронесся недавний диалог с Немченко о раздвоении личности Бережкова. Не мог ли подслушать его Лекарь в тот момент? Исключено.
– Брось ломать комедию, Константин! – Либерман отложил в сторону историю и указал рукой на стул. – Прошу!
– Коллеги, давайте расставим все точки над «i», – скрестив, насколько позволяли «браслеты», руки на груди, пациент прошелся перед нами туда-сюда. – Чтобы больше никому было неповадно… Насколько я в курсе дел, ни один из вас профессорским званием не обладает, поэтому я буду говорить, а вы, – он указал пальцем на каждого из нас, – извольте слушать. И отвечать тогда на мой вопрос, когда я дам вам слово.
Я скосил глаза на Ираклия, тот понял меня с полуслова, кивнув, мол, камера работает, все фиксируется.
Мы сидели, словно на групповом сеансе психотерапии, а Лекарь, как гипнотизер, ходил перед нами совершенно незнакомой походкой и внушал:
– Надо же, а я думал, наговаривает Константин, преувеличивает. Лепит горбатого, так сказать… Думал, у страха глаза велики… Пришлось прервать свое турне, вернуться… А это немалые деньги, знаете ли!
– Макар Афанасьевич, – набравшись наглости, перебил я «профессора». – А как вы с ним общались: по скайпу, через социальные сети или, может, кто-то парню мобильник пронес в палату?
Лекарь застыл напротив меня, уставившись непроницаемым взглядом манекена. Возможно, так мне казалось из-за отсутствия очков. Я не смог стереть с лица улыбку, надеясь, что и он в ответ улыбнется, расколется, признается в лицедействе, и все вернется на круги своя.
Но я ошибся. Он смотрел, не мигая, на меня так долго, что улыбка сама сползла с моего лица, как с песка морская пена во время отлива. Любой, кто наблюдал эту сцену со стороны, признал бы, что Лекарь видит меня впервые в жизни.
– Этого вам не понять никогда, даже не пытайтесь, – он выставил вперед запястья, скованные браслетами: – вот о чем вы должны думать. У вас оперирующий хирург в наручниках, а вы несете какую-то брандахлыстину про скайп и мобильники!
– Макар Афанасьевич, – неожиданно подал голос Либерман, – каким, по-вашему, должно быть пиковое давление в легочной артерии в норме и при хронических заболеваниях легких?
Мне стоило больших усилий, чтобы не рассмеяться в этот момент. Шеф никогда с нами не разговаривал о кардиологии, мы с Немченко не подозревали в нем наличие подобных знаний. Подготовиться конкретно к сегодняшнему разговору, предвидя подобный поворот беседы, он не мог никак.
– Вы имеете наглость меня об этом спрашивать?.. – прошипел Лекарь. – Да кто вы такой? Я на вас найду управу!
– Вы не ответили на вопрос, профессор, – не обращая никакого внимания на угрозу, Давид Соломонович невозмутимо «продавливал» свою тему. – Если не знаете, нечего здесь ваньку валять! Садитесь на стул и слушайте, что про вас будет докладывать ваш доктор! Тоже мне, имитатор выискался! Инсулинчику захотели? Быстро можем организовать!
Снисходительно улыбнувшись, Лекарь наклонился в сторону Либермана, словно хотел с ним посекретничать.
– Это вы говорите мне, диабетику со стажем? Вы хорошо подумали? Что может быть циничнее, чем пугать диабетика инсулином?! Я колю инсулин каждое утро и вечер в общей дозе тридцать шесть единиц. Полюбуйтесь. В живот делаю.
Он неожиданно задрал пижаму, демонстрируя следы инъекций.
У меня же в голове всплыли фразы женщин о том, что маньяк на них дышал ацетоном. Что же получается: Бережков здоров, а у Макара Афанасьевича диабет? Как это совмещается в одном теле?
Современная медицина совершенно точно не располагала данными, как такое могло быть. Моя рука автоматически потянулась к телефонному аппарату.
Словно подслушав ход моих мыслей, сильно покрасневший Лекарь начал задирать один из рукавов пижамы:
– Пусть возьмут кровь на сахар, наверняка за десять заскочило. А то и все двенадцать. При таких допросах не удивительно.
– Алло, лаборатория? – произнес я в трубку, с трудом ориентируясь в происходящем. – Цито кровь на сахар у подследственного в первом кабинете.
В этот момент я встретился взглядом с Ираклием, тот, округлив глаза, незаметно покрутил пальцем у виска. Другой реакции от коллеги я и не ожидал. Еще неделю назад я и сам бы отреагировал на подобное действие точно так же, но сейчас, после разговора с жертвами…
– Может, пока мы ожидаем сестру-лаборантку, – вкрадчиво поинтересовался Либерман, – вы назовете цифры давления в легочной артерии? Ведь, будучи диабетиком, вы не перестали быть кардиохирургом.
– Тридцать на пятнадцать, если угодно, это в миллиметрах ртутного столба, – прозвучало суровым вердиктом, ударило по ушам наотмашь всем троим. – При хронических бронхитах, других обструктивных патологиях, естественно, повышается. Что, скажете, не прав? Будете и дальше инсулином пугать?