– Я терпелив. – хладнокровно ответив, он сел в машину и, опустив стекло, выкрикнул: – я подожду, когда ты одумаешься.
Ради справедливости надо отметить, что Бережков был отнюдь не единственным соискателем руки и сердца первой красавицы класса. Никто из одноклассников ее внимания так и не удостоился, хотя пытались многие.
Время шло. В какой-то момент Бережку показалось, что Инна стала смотреть на него иначе. Несколько раз поймав на себе ее заинтересованный взгляд, он решил повторить попытку.
Зимние каникулы подходили для этого как нельзя кстати.
Он пригласил ее в кино. В темноте зрительного зала минут через десять после начала сеанса взял ее руку в свою. Она не отдернула, но и не ответила на его горячее пожатие. Словно он держал в руках ладонь трупа, только теплую.
– Скажи, я на правильном пути? – не выдержал он и шепнул ей. – Не мучай меня.
Она повернула к нему свою аккуратную головку:
– Бережок, смотри фильм. Или мы не за этим сюда пришли?
Через пару недель он предложил поход повторить, только в другой кинотеатр и на другой, более поздний сеанс. Инна согласилась, но кинотеатр и сеанс менять не стала, сказала, что в прошлый раз ей понравилось, а «от добра добра не ищут».
Так продолжалось вплоть до весенних каникул. До тех пор, пока родители не уговорили сына сходить на слезливую мелодраму в другой кинотеатр, где он увидел Инну с парнем из параллельного класса.
Закравшееся в душу подозрение следовало подтвердить неопровержимыми фактами. Потраченная на это неделя партизанских наблюдений принесла ошеломляющие результаты. В кино Инна ходила едва ли не ежедневно – с каждым по очереди. Существовал специальный план-график, у каждого ухажера был свой день и даже сеанс.
Бесплатно съесть мороженое, опустошить ведерко попкорна, посмотреть фильм, опять же… Не так уж мало. Главное – не смотреть один и тот же фильм дважды.
Как-то стихийно в школе образовалась компания обманутых ею воздыхателей. Их так и стали звать – обманутые. Костя с удивлением узнал, что во всех случаях действие разворачивалось по одному и тому же сценарию, словно по одному лекалу делались выкройки: заинтересованный взгляд на парня, приглашение в кино, мороженое, попкорн, рука в руке, ни к чему не обязывающие разговоры.
С ужасом Бережков осознал, что он – один из многих. Он-то думал, что вожделенная удача в руках, а на поверку оказалось… Возомнил черт знает что!
Сказать, что это оскорбило Бережкова, – значит, ничего не сказать. В его груди все заклокотало! Его задвинули в обойму с такими же, как и он, неудачниками и использовали в нужный день и час. Включали и выключали, как бра на стенке, не спрашивая, как он к этому относится.
Помнится, он с досады так врезал кулаком по шкафу, что прибежали родители.
За такое следовало наказывать, и наказывать предельно жестко! Этого мнения придерживались, кстати, и другие обманутые. Среди них начал зарождаться и вызревать план мести.
Лучшее время для расправы – конечно же, выпускной бал. Там и выпить не грех, и расслабиться…
Но как можно наказать эту сучку?
Естественно, пустив ее по кругу, отплатив таким образом сполна. Такой способ предложил Бережков, поставив вопрос на голосование.
Мнения обманутых разделились. Кто-то предлагал высечь ее плетьми, полностью раздеть и отпустить голой гулять по городу. Были предложения помочиться на девушку и в такой одежде отпустить домой. Школьный фотограф Макс предложил заставить танцевать стриптиз и при этом сфотографировать, разместив фотки по всей школе.
Все понимали, что за групповое изнасилование по головке не погладят. В семнадцать лет за это пришлось бы отвечать. Многие собрались после школы поступать в институт, и оказаться на нарах вместо этого никому не хотелось.
Видя, что остается в меньшинстве, Бережков никого уговаривать не стал. Решили, что девушку просто разденут, сфотографируют и этот компромат раздадут всем обманутым. Так сказать, на память.
Естественно, план под кодовым названием «Попкорн» держали в строжайшем секрете. Продолжали ходить с Инной в кино, кормить ее сладостями, прикидываясь «чайниками».
Экзамены на время отвлекли обманутых мстителей от их затеи, пришлось и походы в кино отложить – хороший аттестат нужен был всем без исключения.
Вечер накануне последнего экзамена Бережков запомнил на всю жизнь. Родители, помнится, уехали на дачу, предоставив выпускнику как полную свободу действий, так и полный холодильник еды.
Звонок раздался в тот момент, когда Бережок пытался разобраться в снах Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать».
На площадке стояла она. В обалденном коротком платьице, высоких сапогах на платформе… Соблазнительная до такой степени, что если в голове и оставалось к тому времени по литературе что-то, то оно тотчас вылетело из нее со скоростью света.
Руки девушки были заняты модной сумочкой и большим полиэтиленовым пакетом.
– Привет, Бережок. Я знаю, что ты один, надеюсь, не прогонишь?
Через пару минут она сидела в гостиной, в кресле, закинув ногу на ногу. Ее короткое платьице взметнулось при этом непозволительно вверх, но она и не думала его поправлять. А Костя тем временем дрожащими пальцами раскручивал проволоку на принесенной ею бутылке советского шампанского, с большим трудом отводя взгляд от ее коленок.
– Ты кормил меня попкорном и мороженым все второе полугодие, – неспешно объясняла ему гостья. – Должна же я тебя, как девушка порядочная, как-то отблагодарить.
– Тебя кормил не только я, – буркнул Бережков, чувствуя, как мысли начинают заплетаться одна за другую, хотя шампанского они еще не попробовали. – Ты что, всех так благодаришь? Каждого?
– Нет, – нисколько не смутившись от услышанного, ответила Инна. – Только тебя. Тебя я хочу отблагодарить за всех.
– За что мне такая честь?
– Давай сначала выпьем. Потом объясню, за что, – загадочно подмигнула она ему. – Бокалы у тебя в доме есть?
– У меня все есть.
Шампанское на голодный желудок в молодом возрасте – это практически мгновенный кайф. Бережок осушил свой бокал залпом, Инна лишь пригубила, став при этом еще соблазнительней и желанней.
– Эх, Костик, Костик, – покачала она головой, поставив бокал на журнальный столик. – Неужели вы думали, что я не просчитаю ситуацию? Что я не прикину, как вы объединитесь против меня, как решите наказать обманщицу?! Это ж элементарно! Такое развитие я предвидела еще перед Новым годом.
– И все-таки пошла на это? – замотал головой, которая в тот момент уже мало что понимала, Бережок. – Зачем? Опасно ведь!
– Так скука ж смертная, тебе не кажется? Помнишь, как ты подкатил на своем «Фольксвагене»…
– «Мазде», – обиженно исправил ее Бережок, но она лишь махнула рукой:
– Неважно. У тебя на лбу было написано, мол, посмотри, что у меня есть. У других этого нет, а у меня есть. Это настолько было смешно и банально, Бережок, зажеванные штампы. Прояви ты в тот момент хоть немного фантазии, соригинальничай как-нибудь, и, возможно, я села бы в машину.
…Лекарь вдруг замолчал и уставился на пуговицы моего халата.
– Ну, а дальше? – хрустнув пальцами, нетерпеливо поинтересовался я. – С чем еще расстаются выпускники школы?
– Хватит на сегодня, – скрестил он запястья, насколько позволяли наручники. Именно так сигнализируют водителю, когда хотят показать, что ехать дальше нельзя ни в коем случае. – Теперь ваша очередь, Илья Николаевич. Вопросы буду задавать я, а вы отвечайте. Иначе диалога не получится. Вам хотелось когда-нибудь умереть? Кончить все разом, развязать все узлы… Оставить этот мир, короче? Только честно.
– Было такое один раз, – признался я, словно шагнув в пропасть с обрыва. – Когда умерла моя дочь. Это случилось десять лет назад, ей было восемь лет. Вскоре после этого от меня ушла жена… Это самый трудный, невыносимо трудный период моей жизни… Особенно тяжело было первый год.
Я говорил и говорил, не понимая – зачем это делаю. Словно меня кто-то подталкивал сзади. Вернее, не меня, а слова, которые толпились внутри. Кто-то облегчал произношение, и они вылетали, как оперившиеся птенцы из скворечника. Будто передо мной сидел священник, а я исповедывался.
– Что вас удержало в жизни, не дало наложить на себя руки?
– Работа, – буркнул я, удивившись очевидности произнесенного. – Я с головой ушел в работу.
– Это днем. А по ночам наверняка накатывало отчаяние. Чем спасались? Курево? Алкоголь? Наркотики? Секс?
Голос Бережкова звучал монотонно, как из другого измерения. Казалось, его ничем не прошибешь, не разжалобишь. Словно опытный снайпер, он стрелял и попадал точно в цель.
– Только курево и работа. Ночью курево, днем работа.
– Часто ли бываете сейчас на могиле дочери?
Вопрос застал меня врасплох: к своему стыду, я не помнил, когда был последний раз. Конечно, недавно, но…
– Часто ли бываете сейчас на могиле дочери?
Вопрос застал меня врасплох: к своему стыду, я не помнил, когда был последний раз. Конечно, недавно, но…
Мою заминку Лекарь уловил, истолковал по– своему:
– Представьте, что кто-то из вандалов надругался над могилой?
– Вандалы? – удивился я, словно впервые услышав это слово. – Да ну, брось, какие вандалы! Перестань!
– Придете на кладбище, а памятник на боку…
Он «продавливал» свою мысль, не слыша меня. Что бы я сейчас ни сказал – все улетало в пустоту, не имело смысла.
– Прекрати, слышишь! – повысил я голос.
– Вы себе это сможете простить?
– Замолчи немедленно! – закричал я. – Хватит! Кончай это издевательство! Или… я за себя не отвечаю! Я и так многое себе не могу простить, а тут еще ты…
– Вам никто за меня это не скажет! – бесцветно произнес он, зачем-то сняв очки. – Жена от вас ушла, любовницы нет. Коллеги… Коллегам в общем-то наплевать на угрызения вашей совести. Коллеги интересуются вашими делами больше из вежливости, из правил приличия. Вы не можете себе простить, а такое и не прощается. Время эту рану не вылечит… Боль немного притупится, но останется.
– Ты кем себя возомнил? Никто, видите ли, не скажет…
– Человеком, который скажет вам правду.
Могила дочери
В ординаторской я открыл раму, хотел закурить. Когда доставал пачку, похлопал себя по карманам и не обнаружил диктофона. Оставить его в кабинете, где беседовал с Лекарем, я не мог – всегда окидывал взглядом стол, когда уходил.
Взял со стула портфель, раскрыл его и обнаружил то, что искал. Выходит, душещипательная история первой любви Лекаря и мои откровения о Женьке не записались! Кроме меня и Лекаря, никто ничего не слышал, мы – единственные свидетели. Нюансы, эмоции, острота – все навсегда осталось в кабинете.
Неужто это – предвестники склеротических дел?! Пора начинать сосудистую терапию и понижать холестерин в крови? Кушать продукты моря – кальмаров, трепангов, морскую капусту. Продукты, содержащие морской йод. Забыть про жирную пищу, майонез, свинину, сало… Про все, что я так люблю и потребляю в больших количествах.
Или гипнотические способности Лекаря – отнюдь не болтовня, и он действительно влияет на меня, как небесные тела – друг на друга.
Я закурил, не успев дойти до форточки.
Если увидит Либерман – простым внушением не отделаюсь.
Странное ощущение гнездилось внутри. Больше часа он рассказывал мне свою историю, я не вставил ни слова. Пока он сам не прервался. Он был рассказчиком, я – слушателем. И у меня за все это время не возникло ни малейшего желания задать хотя бы уточняющий вопрос. Зато когда спросил он, я начал отвечать как запрограммированный, хотя мог этого не делать.
Сначала я заслушался, забыв, что вообще-то врач, а передо мной – опасный преступник, психическое состояние которого всерьез подвергается сомнению. Проще говоря, я битый час прохлопал ушами, как на спектакле побывал. Мне было интересно, границы как бы стерлись.
Потом я даже не заметил, как мы поменялись ролями. Из эксперта, который проводит сложнейшую диагностику вменяемости, я превратился в пациента, которого подследственный своими вопросами загнал в тупик. Может, это я ненормальный?
Чуть хрипловатый, монотонный и непрерывный его голос все еще звучал в ушах, словно в мозг был вмонтирован тонкий звукопроводящий электрод, предназначенный для того, чтобы рано или поздно свести меня с ума.
Кто ты, Костя Бережков?
Туман вокруг тебя все сгущается и сгущается. Становится все жарче и жарче, как будто мы приближаемся к преисподней.
Что-то подсказывало, что услышанная история не выдумана, все рассказанное действительно имело место в жизни Лекаря. Но если это так, то отношения главных героев вместе со школой не закончились, сюжет должен иметь продолжение!
Бережков оборвал его на самом интересном, умело переключив полярность беседы: тот, кто задавал вопросы, начал отвечать, а тот, кто отвечал, – наоборот. И я увидел совсем другого Лекаря…
Я попытался вспомнить его выражение лица, когда он подкидывал мне один вопрос за другим, но не получилось. В памяти всплывал несколько иной сюжет, иные декорации.
Остановить эту «трансляцию» я не мог.
Лекарь странным образом телепортировал в Эльвиру, мою бывшую супругу. Я так же, как сейчас, курил в форточку, только не в ординаторской, а в нашей квартире на кухне, а она замахивалась, кричала, обвиняя меня в том, что я все разрушил, надругался над ее мечтой о многодетной семье. То и дело взлетали вверх ее кулаки, разбивались тарелки, качалась люстра…
Мне и раньше доводилось вспоминать эту сцену, но в этот раз, видимо, вопросы Лекаря так меня «подготовили», что я не только слышал голос бывшей супруги, но и чувствовал ее энергетику, ловил ее пощечины.
Защиты от наваждения не было, курево не спасало.
Когда Женька была маленькой, нам с Эльвирой, чего греха таить, досталось. Пеленки, бессонные ночи, детские инфекции, первые зубы… Ребенок рос капризным и болезненным. Но любили его больше жизни, еще бы – первенец. Глазки папины, щечки мамины, носик – как у дедушки…
Первые шаги, первые слова. Дальше – больше. Центр детского развития, логопед, бассейн. Когда Женьке исполнилось три, Эльвира сказала, что у нее новая беременность. Я, помню, уперся: надо подождать еще пару лет. У меня на носу – кандидатская, промедление смерти подобно. Карьерной, естественно.
Короче, предложил беременность прервать.
Услышав это, Эльвира как-то сразу вся осунулась, сникла. Ее молчаливость выводила из себя – уж лучше бы спорила, заламывала руки, била тарелки. Короче – устраивала сцены. А так – просто стала другой, какой я ее не знал еще. Замкнулась, ушла в себя. Порой от ее молчаливости мне становилось страшновато.
Сейчас-то я понимаю, что это было затишье перед бурей. Как на космодроме перед стартом ракеты.
Аборт сделали неудачно, пришлось долго лечиться. Стационары, курорты… Правда, толку – никакого. Новой беременности не наступало, как мы ни старались.
Эльвира похудела на несколько килограммов, начала раздражаться по пустякам, курить, чего раньше за ней никогда не водилось. Мы перестали ходить в театры, приглашать к себе гостей. То у нее нет настроения, то голова болит, то на работе неприятности.
На самом деле причина была одна-единственная, и мы оба ее знали.
Тот день, когда черт дернул меня за язык предложить Эльвире усыновить ребенка, я не забуду никогда. Жена как с цепи сорвалась: столько словесной грязи на меня никто до этого не выливал.
Зачем она меня послушала?!
Зачем сделала тот злополучный аборт?!
Зачем убила в себе эту маленькую жизнь?!
Этот грех не искупить, не смыть с души, он будет на ней до конца!
А спустя примерно пять лет случилось то, о чем не хочется вспоминать.
Не хочется, но память снова и снова, словно пасьянс, раскладывает передо мной те роковые события.
В ординаторскую зашел Немченко. Увидев меня с сигаретой у форточки, аж присел:
– Что я вижу? У кандидатов наук такие высокие оклады, что премия им ни к чему? Воспитательные меры незамедлительно…
– Не юродствуй, – оборвал я его, не дав поупражняться в красноречии. – Был изматывающий разговор с Лекарем, потом накатили воспоминания. Вот, прихожу в себя.
– Кстати, мне показалось, – тотчас сменил он тему, – или ты действительно сегодня безлошадный?
– Тебе не показалось, въехала в меня вчера одна платиновая блондинка… Какое-то время придется помыкаться на общественном транспорте.
– С блондинки, пожалуйста, поподробней, – оживился Артем. – Пригласил на чашку чая? Со всеми вытекающими, надеюсь?
– Так, посидели в кафешке, поужинали… Никаких вытекающих. Девчонка еще совсем. Машина принадлежит матери.
– Девчонка, ну и что. Они сейчас знаешь какие продвинутые, – не унимался коллега. – Проводил до дома? После кафешки, я имею в виду.
– Нет, уехала на такси. И хватит об этом!
– Кстати, Николаич, тебе там доставили пакет, сказали лично в руки. Я так понимаю – материалы дела от майора Одинцова. Забери у Либермана.
– Заберу непременно.
Артем ушел, а я затушил сигарету, потом еще долго бродил по ординаторской, обдумывая новые темы для бесед с Лекарем. То, о чем буду говорить завтра, послезавтра, через неделю…
Как к тебе подступиться, Костик? С какой стороны?
Галлюцинации у тебя идут вперемешку с реальностью. Как найти в них промежуток? Как проскользнуть за черту? Похоже, ты занял круговую оборону. Лет тридцать назад, не мудрствуя лукаво, назначили бы тебе курс инсулиновых шоков. Потрясло бы, поколотило. Правда, вытрясло бы и остатки того необходимого, что нам нужно.
Сейчас тактика принципиально иная. Тебя окружает суровая конкретика из завтраков, обедов и ужинов, из обязательных процедур и длительных бесед с врачом. Однако ты не спешишь покидать свой мир, словно приглашаешь меня войти в него.