– Это кто насекомыми занимается.
– Это для кого все люди вокруг – насекомые. Я не профессию имею в виду, а образ мыслей, мировоззрение, если хочешь! Ладно, слушай, ты же психиатр!
Сказать, что мужчин в семье не было совсем – пожалуй, будет перегибом. Они периодически появлялись, каждый по-своему пытался завоевать расположение своенравной девчонки. В основном подарками, билетами в аквапарк, на аттракционы.
Мать как-то разоткровенничалась с дочерью по этому поводу, когда той стукнуло шестнадцать:
– Это и было их главной ошибкой, доча. Стратегическим заблуждением, я бы сказала. Эх, мужики… Сереги, Стасы, Максы… Юани, евро, баксы. Надо было завоевывать мое расположение, идиоты! – крикнула она, стукнув себя в грудь и обратившись, казалось, ко всему мужскому населению России. – А не твое. У них в башке собирательный образ среднестатистической русской бабы: вечно жалеющей, плаксивой. До чего стереотипно, банально… аж до сблеву, честное слово!
– Не так уж это и плохо – завоевать расположение ребенка, – попыталась тогда возразить Яна, которой подобные материнские откровения были не в диковинку.
– Не так уж, не так уж, – передразнила ее мать, скривившись. – Дескать, намыкалась, все одна да одна. Убедилась, что любви на свете тю-тю, пусть хоть у ребенка будет отец, а там уж – как-нибудь. И лысого, и с брюшком, и вонючего, и облезлого… Вот ты в высоту, Янка, сколько прыгаешь?
– Метр с небольшим, – удивилась вопросу дочь.
– Метр тридцать осилишь? – строго взглянула на нее мать. – Я в твоем возрасте больше прыгала. Ну, не важно. А метр сорок в классе кто-то прыгает из девчонок?
– Ма, ты чё, с дуба рухнула? У нас всего два парня столько берут, так один из них на первенстве России среди юниоров…
– Вот именно, чуть что – сразу про дуб. А к этому дубу надо стремиться. Чтобы планка была высоко, чтоб до нее не каждая шваль могла допрыгнуть. И тогда эта шваль тебя за версту обходить будет, как засечет на горизонте. Поскольку я – та самая планка и хочу, чтоб ты была такой же.
– Ага, то и видно, – осуждающе покачала головой дочь. – Как шкаф передвинуть или раковину прочистить… Я не говорю про все остальное!
Ссорились из-за этого они часто. Пример материнского одиночества был настолько вопиющим, что дочь поступала с точностью до наоборот.
Несколько раз вернувшаяся с работы раньше времени маман заставала в квартире такой вертеп, что, не думая, вызывала полицию. Разборки ни к чему, кроме бойкота, побегов из дома, последующих поисков дочери по клубам, притонам, моргам и больницам, не приводили.
– Господи, хоть бы замуж тебя выдать поскорей, что ли! – взмолилась как-то после очередного подобного демарша мать. – Я согласна в ЗАГСе заплатить кому надо, лишь бы вас расписали вне очереди.
– Хорошо, я буду иметь это в виду, – съязвила, помнится, дочь. – При первом же удобном случае залечу, а там, глядишь, и под венец вне очереди. Класс!
Звонкая пощечина занавесила половину обзора, оглушила полголовы.
– Так и знай, – выдохнула мать ей в лицо. – Если ты по пьянке или как-то по-другому залетишь – выскоблим так, чтобы ничего больше не завязывалось. Так что – остерегайся залетов! Конкретно остерегайся!
В этом стыдно сознаваться, но мать с дочерью стали настоящими врагами. Бунт подавлялся жестким террором, который, в свою очередь, вызывал новую волну недовольства народных масс, запуская очередной виток конфронтации.
Домашние аресты, лишение доступа в Интернет, финансовые ограничения – ничего не приносило результата. Более того, имело обратную сторону.
У матери был серьезный бизнес в крупной компании, ее время расписывалось по минутам. Каково же ей было слышать, когда во время заседания, скажем, совета по инновациям, раздавался звонок, и вахтер виновато докладывал, что ее дочь в какой-то странной куртке дожидается маму в вестибюле.
Извинившись перед коллегами, мать спускалась и лицезрела чадо в откровенном бомжатском виде. Просто одежда была спрятана, дверь на замке. Выходит, дочь перелезла через балконную перегородку к соседям… Могла сорваться… Ужас!!! Надела на себя черт знает что.
– Зачем ты меня позоришь? – сквозь зубы шипела мать.
– А ты не держи меня под домашним арестом! – на весь вестибюль кричала дочь. – Пусть все знают, мне лично скрывать нечего!
В затянувшемся противостоянии с самым близким человеком, когда всего шаг до полного отчаяния, очень важно, чтобы рядом был кто-то, кто тебя понимает. Благодаря Интернету такие люди нашлись. И немало.
Надо признать, в классе у Яны особо близких подруг не было, с кем бы она могла поделиться наболевшим. Семьи подобрались благополучные, никто не понимал и не одобрял такого поведения. Проблемы обсуждались несколько другие: в основном как понравиться мальчикам.
Учителя, разумеется, стеной стояли на стороне матери.
В сети оказалась целая группа парней и девчонок, которых терроризировали родители. Так называемая ГНП – группа несчастных подростков. Пусть они все скрывались за никами, но проблемы были общие, узнаваемые, близкие Яне. Они не только делились ими – они советовались друг с другом. А это было уже кое-что.
Слава богу, мать не лишила ее смартфона, который когда-то сама и купила на день рождения. Что бы Яна без него делала! Это ее отдушина, форточка во внешний мир.
Девушка вдруг замолчала, потянулась к чашке с остывшим чаем.
– Не знаю, зачем я тебе всю эту муть рассказываю?
– Будь у меня такие же проблемы, – честно признался я, – мне бы важно было с кем-то ими поделиться. Что в этом удивительного?
– Но после таких рассказов уже ничего не хочется, – она вскочила, отхлебнув из чашки, направилась в прихожую. Оттуда крикнула: – А до них хотелось! Зачем ты меня на них спровоцировал? Все же разные мы люди. Большая разница в возрасте.
Я вышел в прихожую, забрал у нее куртку, которую она собиралась надеть, повесил на плечики. После этого притянул Яну к себе, обнял. Она вся дрожала.
– Отчаянная ты, однако. Про разницу в возрасте вспомнила…
– Знаешь, я тебя обманула, – призналась она, упершись лбом в мой подбородок. – Этот перстенек, который сейчас у тебя, совсем не наша фамильная драгоценность.
– А чья же это драгоценность?
– Его мне подарила очень страшная женщина. Если увидишь во сне такую – можешь не проснуться. Как-то мать укатила на очередную деловую свиданку, я сидела дома одна, заняться нечем. И тут звонок, я открываю, а на пороге – эта ведьма. Я чуть не уписалась со страху! Ты, говорит, Яна? Я в ответ киваю, она заходит в прихожую, а я стою как парализованная. Она снимает со своего корявого пальца этот перстень и надевает на мой, прикинь!
– Жуть какая, – передернул я плечами. – Она тебя заколдовала наверняка.
– Не снимай, говорит, никогда, носи, он будет тебя охранять. Раз этот дурак не захотел надеть, так хоть ты не глупи! Ты ведь его дочь!
– О каком дураке она говорила? – я отодвинул Яну и взглянул ей в глаза. – Кому она первоначально предлагала перстень? Он предназначался мужчине? Это был твой отец?
– Откуда я знаю? Я его все равно не носила – тяжеловат он для моих пальчиков. И еще говорит, матери ни в коем случае не показывай. Пусть это будет твоим секретом.
– Это не очень хорошо – когда драгоценность приобретается для одного человека, а потом передается другому. К тому же речь, по всей вероятности, идет о твоем отце.
– Чепуха все это! – махнула рукой Яна. – Никакого отца у меня нет.
– Подожди… Ты говоришь, страшная женщина. Ты видела ее один раз? – Яна кивнула в ответ. – А узнать сможешь? Скажем, составить фоторобот?
– Наверное, смогу, – пожала она плечами. – Хотя не исключено, что она была в каком-то гриме.
– Может, и в гриме. Но это очень интересно!
– Ты все теперь про меня знаешь, а сам мне ничего про себя не рассказываешь, – всхлипнув, обиженно высказала она, снова прижавшись ко мне. – Все я да я. Когда ты-то начнешь? А, психиатр?
– Как-нибудь, непременно. Только не сейчас.
– Почему? – снова всхлипнула она.
– Потому что сегодня твой день. Так получилось. Сегодня я слушал тебя.
Я узнал его
«Листков доверия», разделенных на три столбика, у меня насчитывалось уже пять штук. Я подумывал перенести информацию в компьютер, но все руки не доходили. А листки тем временем множились и множились.
Случалось, какое-то событие я поначалу заносил в правый столбец – как фантазию. Потом, поразмыслив, вычеркивал и заносил в другой. Фантазия имела шансы сбыться. Порой наоборот – то, что сразу после встречи с Лекарем казалось правдой, реальностью, спустя день или два утрачивало доверие и, соответственно, меняло диспозицию в моем «Листке».
Долго не мог определиться с теткой Тамарой, она так и зависла у меня посредине. Реальность или вымысел?
После того, что услышал от Яны про страшную женщину, передавшую ей перстень, начал склоняться к тому, что тетушка, пожалуй, существует.
Родители вполне могли периодически «подкидывать» чадо родственнице со странностями, не подозревая о них. А родственница соглашалась «присмотреть» за подростком, но присмотр носил довольно специфический характер.
Остается загадкой, почему Костя Бережков никак не сопротивлялся, не жаловался родителям на тетку. Впрочем, уверенности в этом у меня не было. Может, и жаловался, да мама с папой не придавали его жалобам должного значения по причине занятости.
А напрасно! В этот период можно достаточно сильно деформировать неокрепшую психику подростка, направив ее формирование совсем в другую сторону.
Не здесь ли – один из самых темных уголков сознания Лекаря, куда я пока не знаю, как добраться. Не отсюда ли произрастают все его необъяснимые странности, вплоть до маниакальной жестокости?
У сексологов давно стала притчей во языцех расхожая история о том, как разбитная соседка приглашает подростка «потереть ей спинку» в деревенской бане или ванной комнате. При этом предстает перед ним в мыльной пене. Этого достаточно, чтобы маятник закачался. Начнутся сновидения, мастурбации, подглядывания с соответствующими гормональными последствиями. Сбить с истинного пути очень просто, наставить потом на него – в сто раз труднее.
Могла ли тетка Тамара совершить такое? Чисто теоретически – да. Но доказательств, кроме подсознания самого Лекаря, – никаких. Никто тогда на видео не снимал, на диктофон не записывал.
Теперь по поводу пресловутого Макара Афанасьевича. Профессор Точилин – миф, который мне еще предстоит развеять. Я в интернете лично проштудировал не одну страницу и такого профессора не нашел. Ни в каких медицинских сообществах он не состоит, ни в каких клиниках не работает, а уж к кардиохирургии точно никакого отношения не имеет.
Идем далее. Никаких публикаций в медицинских журналах за ним не числится, диссертаций он не защищал. Впрочем, его участие в прошлогодней предвыборной гонке также не подтвердилось. Мало того, что выборов в прошлом году не было вообще, их давно не проводят в принципе. Губернаторы назначаются!
Наконец, самое интересное, открывшееся в последней нашей беседе с Лекарем. Убитая Федорчук-Синайская имела какую-то непонятную власть над Бережковым. Он боялся ее гнева, ее ревности, пытался делать все тайно. Словно она была его законной супругой, а он грешил на стороне. И Маша-Валентина, ноги которой его, насколько я понял, сводили с ума, если спроецировать на нашу обыденность, была попросту любовницей.
Если в реальности Синайская – как жена, а Валентина – любовница, то в галлюцинациях первая идет как Олеся Федорчук, вторая – как Маша.
Сколько времени существовал этот треугольник? Не это ли явилось причиной убийства Федорчук-Синайской? Возможно ли, что женщине удалось сорвать с глаз повязку? Она увидела его лицо и поплатилась за это.
Хотя Валентина Завьялова рассказывала, что Синайская знала Бережкова. Называла уродом, ублюдком… Что не покорится ему ни при каких условиях. Была ли на ней повязка изначально? Помнится, майор Одинцов отмечал, что, если кто и видел лицо маньяка, так это убитая.
Вопросы, вопросы…
Остается совершенно непонятно, каким образом Федорчук могла переместиться в Макара Афанасьевича, как могла заговорить его голосом. Над этим еще предстоит поразмышлять, возможно, не раз и не два.
Как относиться к тому, что выдает Бережков «на-гора»?
Едва я успевал находить какое-то логичное объяснение его очередной «выкладке», как-то встроить ее в общую схему симптоматики, как тотчас следовала другая, не менее абсурдная, порой начисто опровергающая предыдущую. И снова я оказывался у подножия, хотя только что казалось, что поднялся высоко.
Я вдруг поймал себя на том, что черчу на листке какие-то лабиринты вместо того, чтобы систематизировать факты из жизни Лекаря. Отвлекся, понимаешь, размышляя над его биографией.
Итак, мальчишка с восьми лет время от времени гостил у тетки…
Нашей Женьке тоже было восемь, когда случилось непоправимое. Но гостила она не у тетки, а у бабушки с дедом. Вспоминать не хотелось: уже прошло десятилетие с тех пор, а боль не утихала. Как ни крути – выходило, что я кругом виноват. Кто бы спорил…
…Я тогда брал дежурства в городском стационаре, много совмещал. Короче, домой приходил только отоспаться.
Когда Эльвира уехала в очередной раз на курорт, а у Женьки начались летние каникулы, я решил ее ненадолго «сплавить» своим родителям в деревню, что в семидесяти километрах за городом. В самом деле, что ребенку париться день-деньской в городских стенах, когда папаша весь день на работе?
Дедушка с бабушкой, признаем честно, не придали особого значения появившимся болям в животе у внучки. Сколько прошло времени, сейчас я затрудняюсь определить, только когда они дозвонились до меня, ребенок уже бредил и у него поднялась температура.
В ближайшую поселковую больницу Женьку доставили в полуобморочном состоянии.
Я поднял на ноги всех знакомых хирургов, однако молодой доктор, дежуривший в областной детской больнице, куда санавиацией доставили нашу девочку, успокоил меня, заявив, что справится сам.
Сейчас я снова и снова спрашиваю себя: почему поверил этому слюнтяю? Этому коновалу, этому… неучу?! Почему вручил в его руки здоровье и жизнь одного из самых дорогих мне людей?!
Спрашиваю, а ответа найти не могу. Вернее, он есть, но от него легче не становится. Думаю, легче уже не будет никогда.
Операция продолжалась больше двух часов, Женька из наркоза просто «не вышла».
Как выяснилось на вскрытии, молодой доктор по неопытности во время операции травмировал кишечник, усугубив и без того тяжелейшую картину перитонита.
Потом ползал на коленях за мной, умоляя не подавать заявление в милицию. Лепетал о карьере, о стечении обстоятельств. Тогда я его пожалел: дочь все равно не вернуть, а губить чью-то жизнь из мести – как-то не по-христиански.
Вернувшаяся с курорта жена долго билась в истерике, а когда приступ кончился, коротко заявила, что после похорон у нас с ней – разные дороги.
Так с тех пор по ним и идем. Порознь.
Это были не просто похороны дочери, это были похороны совместного счастливого прошлого. За несколько дней жена постарела на несколько лет. Интуитивно я чувствовал, что Эльвиру лучше ни о чем не спрашивать. Так, пряча все в себе, сходили в ЗАГС. Потом я нашел квартиру и молча перевез свои вещи.
Скомкав листки перед собой, я поднялся, достал сигареты и направился в курилку. После второй затяжки вдруг понял, кого мне напоминает Лекарь. Чуть не поперхнулся дымом, в глазах потемнело, кое-как устоял на ногах, закашлялся.
Но этого не может быть!
Подключение извне
Тот, кто кувыркнулся вчера назад, едва не расколов себе череп, сегодня сидел передо мной как ни в чем не бывало и с прежней любознательностью рассматривал то, что его окружает.
К этому времени я уже ознакомился с заключением невролога о его состоянии. Все у парня было в порядке, лишь небольшая гематома на затылке. Можно было продолжать экспертизу.
– Илья Николаевич, вы рассматриваете меня так, словно вернулись из трехнедельного отпуска. А мы с вами встречались вчера.
– Скажи, Константин, – не удержался я от желания закинуть удочку в его хирургическое прошлое. – Ты вида крови боишься?
– Нисколько, – почти не задумываясь, ответил он. – Могу даже рисовать ею на обоях. Когда-то в детстве случались носовые кровотечения…
– А скальпель ты обычно как держишь? – перебил я его. – Покажи.
– Никак не держу, – удивленно мотнул он головой. – Мне это без надобности. Макар Афанасьевич спец в этом. Наверное, и писать скальпелем сможет, если понадобится. А я – что я, простой медбрат.
Я поймал себя на мысли, что, задавая Лекарю очередной вопрос, я не сомневаюсь, что он ответит. И где-то глубоко-глубоко внутри нет-нет да и шевельнется этакий червячок бесполезности, ненужности этих самых вопросов.
Приучил меня Лекарь к тому, что врасплох его не застать. По крайней мере, пока еще не удавалось. Неужели так и будет продолжаться?
– В какой позе ты обычно засыпаешь? На боку? На спине? На животе?
– Стоя, как цапля на болоте, – на полном серьезе выдал он. – Здесь у меня настолько неудобная кровать, что спрашивать, в какой позе я засыпаю, – издевательство. Лучше скажите, у вас бывает так, что вашим телом вдруг начинаете управлять не вы, а кто-то другой?
– Это ты к тому, что, скажем, я не хочу брать молоток, замахиваться и ударять по черепу, а кто-то извне моими руками делает это за меня?
– Вы можете хоть ненадолго отвлечься от нашего сердечно-сосудистого центра и убитой омоновцем Федорчук? – раздраженно, словно ему надо было что-то срочно упаковать, а полиэтиленовый пакет все никак не «расклеивался», процедил он. – Я это к тому, что к вашему мозгу, как к компьютеру, подключается другой мозг, отключая на время вашу голову. Вы все видите, слышите, но не можете ничего поделать, так как конечности вам не подчиняются.