– Воскресения день, просветимся, людие: Пасха, Господня Пасха! От смерти бо к жизни и от земли к небеси Христос Бог нас преведе, победную поющия!
– Христос воскресе из мертвых!.. смертию смерть поправ…
– Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир, видимый же весь и невидимый: Христос бо воста, веселие вечное!..
– Яко Твоя держава, и Твое есть Царство, и сила, и слава Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков…
– Воскресение Христово видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу, Единому Безгре-е-ешному!.. Кресту Твоему покланяемся, Христе, и святое Воскресение Твое поем и славим: Ты бо еси Бо-о-ог наш… разве Тебе иного не знаем!.. имя Твое именуем… Приидите, вси вернии, поклонимся святому Христову Воскресению: се бо прииде Крестом радость всему миру! Всегда благословяще Го-о-оспода, поем Воскресение Его: распятие бо претерпев, сме-е-ертию сме-е-е-ерть разруши-и-и-и…
– Вот, – извиняюще развел Юра Гагарин руками, и шрам на его щеке, оставленный когда-то циркулярной пилою, больно перекосился в смущенной улыбке, – вот… и я тут… Ну, это… Пасха ведь…
– Ныне отпущаеши, раба Твоего! Владыко! По глаголу Твоему! С миром…
– Ишь, бомжик сраный, знает какие слова!
– Христианския кончины всего живота нашего у Господа… просим… – шепчу я бесслышно.
– Христианския кончины всего живота нашего у Господа… просим… – шепчу я бесслышно.
– Здравствуйте, – здоровается он первым.
– Здравствуйте.
– Я отец Павел, – он слегка кланяется мне и улыбается тонкими татарскими губами, и смешливым, острым становится степной прищур. – Я тут новый священник. Я еще учусь в семинарии в Нижнем. Но мы с матушкой уже сюда переехали. А вы кто?
– Раба Божия Елена, – говорю.
– На фрески смотрите, раба Божия Елена? – Голос мальчика тих и глух. Он словно боится поранить меня простым вопросом. – Так это ж бывший тутошний иерей намалевал. Спасибо ему. Он наш храм из руин поднял. Воскресил…
– Как священника этого звали? – Тихо спросить, еще тише. – Настоящий художник. Целый мир на стенах родить… Так все… странно… непохоже не другие церкви…
– Да, – тихо и гордо согласился мальчик, водя глазами по самоцветным далматикам и горящим хитонам, по пылающим темным золотом ликам, – необычно. Вот видите, Христос с учениками, Матерью и Марией Магдалиной в ладье под куполом плывет? Это не канон. А красиво. Тут вообще все – не по канону. – Он вздохнул прерывисто, как после плача. – Его звали отец Серафим. Он приехал сюда из Нижнего Новгорода. Его лишили сана.
– Сана лишили?.. За что?..
– За все хорошее.
– За что же?..
– Он ослепил человека.
– Его прислала сюда епархия. Отец Максим, Карповской церкви настоятель, похлопотал. Вроде все хорошо было. Прислужницу к нему приставили… матушка Михаила из Макарьевского монастыря монахиню прислала. Иулианья ее звали. Много хорошего отец Серафим в селе сделал. Всем помогал. Вот церковь оживил. Расписал всю, и иконы… тоже он рисовал. Мальчика из детдома на воспитание взял. Все вроде так хорошо… И надо же такому… Подрался он. Смертным боем. Избил до полусмерти одного тут… Кривого. И глаз ему зрячий – выбил. Слава Богу, до суда не довели. Уехал отсюда отец Серафим. Куда? Я не знаю. Вот все, что я знаю. Так люди мне рассказали.
– После его отъезда… ну, как его сана лишили… уж и матушка Иулианья померла… когда уж меня сюда прислали… мы у него в избе вот… нашли…
– Здесь храню… здесь ей, наверное, самое место…
– Вы откройте, откройте…
– Да я же не вижу ничего, тьма тут…
– Псалтырь?.. Старинный?.. Может, еще… – Я застеснялась это сказать. – Староверский…
– Да вы откройте, откройте, не бойтесь…
– Видно?.. Хорошо?..
– Да…
– Вы читайте… Вслух…
– Что это?