Настоящей драки в темноте быть, конечно, не могло. Гуров тоже отбивался наугад. Ему было нужно не подпустить к себе Вачика слишком близко. Сначала это ему удалось. Он отбросил наскочившего бандита ударом ноги и получил секундную передышку. Но тут Гуров наступил на разбитый фонарь, потерял равновесие и тут же снова был атакован из темноты – на этот раз удачно.
Бандит ударил в него всем телом как снаряд. Они вместе повалились на бетон, и Гуров тут же почувствовал, как крепкие волосатые пальцы смыкаются на его горле. Противник, не мудрствуя лукаво, собирался его придушить, и это у него неплохо получалось. Гуров вынужден был сделать нелестное для себя признание, что соперник на этот раз гораздо сильнее его и шансов сразить его в рукопашной очень мало.
Впрочем, пистолета из рук он так и не выпустил, и теперь, когда озверевший охранник месил, точно глину, его шею, Гуров изловчился и из последних сил врезал "Макаровым" туда, где, по его расчетам, должна была находиться голова бандита. Голова отозвалась бильярдным стуком, но, как ни странно, выдержала. Только изрыгнула прямо в лицо Гурову град ругательств – как на родном Гурову языке, так и на незнакомом гортанном наречии. Более того, теперь противник, кроме удушения, попытался еще раздробить череп Гурова о бетонный пол. Проделывал он это с таким остервенением, будто сил у него было запасено на семерых. Нельзя сказать, что его не заботило наличие у Гурова пистолета. Наверное, заботило, и как раз поэтому он старался закончить дело как можно быстрее, пока везение было на его стороне.
У Гурова перед глазами вспыхнули желтые пульсирующие пятна, а в ушах появилось такое ощущение, будто в них кто-то упорно набивал вату. Вдобавок он понял, что пальцы, сжимающие рукоять пистолета, перестают его слушаться. Выбора не было. Дело зашло слишком далеко. Немеющей рукой Гуров поднял пистолет и, вдавив его в твердое, как дерево, тело, нажал на спусковой крючок.
Выстрел будто отбросил его в сторону. На самом же деле, конечно, отлетел охранник, потому что Гуров перестал чувствовать на своей груди неподъемную тяжесть. Удавка на его шее разжалась, и воздух со свистом ворвался в легкие.
Он не сразу смог встать. Просто лежал и хрипел, а где-то совсем рядом хрипел подстреленный им бандит. Гуров не представлял, насколько серьезно тот ранен, но проверить это у него пока не было сил. Потребовалось не меньше минуты, пока он немного пришел в себя и сумел сесть. Дышать все еще было трудно, и шея едва ворочалась.
– Не царское это дело налетчиков хватать, – смущенно пробормотал Гуров.
Ему действительно было немного стыдно, что решать исход схватки пришлось с помощью оружия. Но так все-таки было лучше, чем проиграть.
Вскоре он почувствовал, что может подняться на ноги. Но прежде Гуров пошарил вокруг и нащупал валяющийся на полу фонарь. После нехитрых манипуляций лампочка наконец вспыхнула, и Гуров смог осмотреть поле боя.
Бандит лежал возле стены, запрокинув голову и разбросав руки. Даже невооруженным глазом было видно, что он без сознания. Изо рта его вырывалось прерывистое хриплое дыхание. По щеке стекала струйка крови из рваной раны на голове. Гуров быстро обшарил его карманы – они были пусты.
Гуров неопределенно покачал головой и, светя себе под ноги, пошел по коридору. За углом коридор кончался тупиком, по обе стороны которого располагались две двери – одна железная, запертая на замок, а другая – простая, обшитая деревоплитой и выкрашенная в грязно-зеленый цвет. Гуров распахнул ее, и ему открылась узкая с высоким потолком комната – скорее, камера – с длинным застекленным окошком наверху. Наверху было и кое-что еще – короткая лестница, сваренная из уголка и вмурованная в стену, вела к люку, расположенному на потолке. Люк был закрыт.
Гуров выключил фонарь. В комнате было сумрачно, но рассмотреть можно было без труда все углы. Собственно, и рассматривать особенно было нечего. В комнате стоял грубо сколоченный дощатый стол и старый рассохшийся стул – наверное, его скрип Гуров слышал, когда брел на ощупь по коридору.
Зато на столе Гуров увидел кое-что интересное – во-первых, это был разобранный на части пистолет и четыре заряженных магазина. Теперь стало понятно, почему охранник не применил оружие. Гурову просто повезло. Чтобы скоротать время, измученный бездельем бандит взялся за чистку своей пушки и немножко не угадал. Появление гостя застало его врасплох.
– Дуракам счастье, – безжалостно констатировал Гуров, рассматривая запасные части "Макарова" на столе.
А еще здесь были сигареты "Мальборо", запах которых стал для Гурова своеобразным сигналом, и, самое главное, здесь же лежал большой ключ на засаленной веревочке. Гуров подумал, что этот ключ может подойти к двери напротив.
После рокового выстрела в здании опять наступила гробовая тишина. Гуров подумал, что если бы охранник был здесь не один, то он бы давно почувствовал это на своей шкуре. Вывод был небесспорный, но Гуров решил на нем остановиться и перейти к основной цели своего предприятия.
Он взял со стола ключ и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Ключ подошел к замку сразу, и Гуров порадовался, что все так удачно складывается.
– Еще десять тысяч ведер – и золотой ключик у нас в кармане, – ободряюще пробормотал он себе под нос и отпер замок.
Дверь отвалилась в сторону с душераздирающим скрежетом, и на Гурова пахнуло запахом подвала – сырой земли, холода, ржавчины и испражнений. И еще он услышал доносящийся снизу странный звук – будто скулила собака.
В подвал вела бетонная лестница с неудобными высокими ступенями. Низ ее тонул в темноте. Гуров сходил за фонарем, вернулся и стал спускаться вниз, внимательно разглядывая ступеньки у себя под ногами.
Очень скоро он понял, что звук, который он принял за собачий скулеж, это звук беспрерывного слабого кашля. Внизу кто-то не переставая и, видимо, давно кашлял, бесповоротно надсадив голосовые связки.
Гуров спустился вниз и повел вокруг себя фонарем. Луч яркого света выхватил из темноты сырые стены, проржавевшие трубы и скорченную человеческую фигуру в углу. Гуров поспешно подошел ближе и ужаснулся.
В человеке, который бессильно висел на вытянутой руке, пристегнутой наручниками к толстой трубе, никак нельзя было узнать благополучного фотографа Перфилова. Перед Гуровым был окровавленный, измятый кусок человеческого мяса. Тусклые глаза бессмысленно смотрели в пространство, едва реагируя на свет. Перфилов поминутно заходился в клокочущем кашле, не вытирая слюны, текущей у него по подбородку. Вдобавок одежда на нем была насквозь мокрой.
– Геннадий Валентинович! – позвал Гуров. – Вы меня узнаете?
С огромным усилием Перфилов сосредоточил взгляд на Гурове и ничего не ответил. Кажется, он ничего уже не понимал. Гуров нашел ключи от наручников и освободил Перфилова. Тот повалился на пол, точно куль с мукой, и опять раскашлялся. Гуров взвалил его на плечи и вынес наверх.
При дневном свете Перфилов выглядел еще хуже. Он даже не мог усидеть на стуле, и Гурову пришлось оставить его на полу. Перфилов сидел, привалившись спиной к стене, и сипло кашлял. У него было разбито все лицо, опухли руки и, кажется, была сломана нога. Он по-прежнему не разговаривал и почти не смотрел на Гурова, погруженный в какие-то свои туманные видения.
Гуров не стал долго размышлять. Он сразу понял, что главное сейчас – переодеть Перфилова в сухую одежду. Возможности здесь были невелики – "лишняя" одежда имелась только у раненого бандита. Наверное, это было жестокое решение, жестокий выбор, но Гуров сделал его в пользу Перфилова.
Он зажег фонарь и вернулся в коридор. И здесь оказалось, что судьба облегчила ему выбор – Вачик уже не нуждался в одежде. Он вообще ни в чем теперь не нуждался, разве что в погребении по обычаям своих предков. Пока Гуров возился с Перфиловым, Вачик благополучно отдал богу свою злую душу.
Гуров раздел труп и с большим трудом переодел затем Перфилова в одежду бандита. Фотограф был тяжел и неповоротлив, как колода, к тому же то и дело вопил от боли. Вся процедура отняла у Гурова не меньше получаса.
Но наконец все было закончено. Теперь нужно было выбираться из этого гнусного места. Гуров неуверенно посмотрел на тяжело дышащего, безразличного ко всему Перфилова и сказал:
– Посидите тут пока. Я схожу подгоню машину.
Тащить неподъемного фотографа через поле на руках было бы безумием. Поэтому Гуров решил рискнуть, хотя ему очень не хотелось оставлять Перфилова одного. Чего он боялся, Гуров и сам не мог объяснить, но какое-то нехорошее предчувствие у него было.
На всякий случай он быстро собрал пистолет Вачика и вместе с обоймами сунул себе в карман. У порога еще раз оглянулся на Перфилова. Тот сидел в прежнем положении и дергался от кашля. Гуров покачал головой и поспешно пошел обратно по коридорам.
На всякий случай он быстро собрал пистолет Вачика и вместе с обоймами сунул себе в карман. У порога еще раз оглянулся на Перфилова. Тот сидел в прежнем положении и дергался от кашля. Гуров покачал головой и поспешно пошел обратно по коридорам.
Через минуту он выскочил из корпуса и сразу же хотел бежать наискосок через поле – туда, где за дорогой стояла в лесу его машина. Но вдруг слух его резанул нежный звук приближающегося автомобильного мотора. Он посмотрел направо и увидел, что в сторону развалин пылит какая-то темная машина. В животе у Гурова похолодело. Машина была ему незнакома. Он повернулся и сломя голову помчался обратно.
Глава 18
Гуров не верил, что кто-то спешит ему на подмогу. Для этого было, пожалуй, рановато. Чтобы окончательно в этом убедиться, можно было позвонить, например, Крячко, но Гуров подозревал, что у него уже нет на это времени. Совсем скоро – через минуту-другую – неизвестная машина будет стоять во дворе. Что будет дальше – можно было фантазировать сколько угодно, но Гуров предпочел бы предаться такому занятию в более безопасном и уютном месте. Но куда он мог уйти отсюда с еле живым фотографом?
Гуров вбежал в каморку, где оставил Перфилова, и снова увидел железную лестницу, ведущую на крышу. Он поднялся по ней и надавил плечом на люк. Заскрипели ржавые петли, на голову Гурову посыпалась какая-то труха, но люк все-таки открылся.
Гуров проворно выбрался наверх и осмотрелся. Перед ним простиралась плоская крыша размером едва ли не с футбольное поле. Выход на нее, к счастью, оказался единственным, и это приободрило Гурова. Здесь можно было отсидеться. Только нужно было каким-то образом втащить сюда незадачливого родственничка.
Гуров опять спустился вниз и присел на корточки возле Перфилова. В глазах фотографа уже появилась некая разумная искорка, и к тому же он узнал Гурова. Еле шевеля разбитыми запекшимися губами, он тоскливо сказал, вернее, просипел:
– Ничего себе вас отделали!
Гуров хмыкнул.
– Кто бы говорил, – пробормотал он и тут же спросил: – Вам лучше? Это хорошо, что вы очухались. Встать сможете?
Перфилов изобразил с лицом что-то такое, что должно было означать трагическое закатывание глаз.
– Да я уже дышать не могу!.. О чем вы говорите!
– Я говорю о том, что нам с вами позарез нужно сейчас подняться на крышу, – терпеливо произнес Гуров. – Иначе обоим каюк. Сюда едут.
– Кто едет?! – с ужасом спросил Перфилов, напрягаясь и мгновенно забывая про страдания.
– Откуда я знаю, кто к вам сюда ездит? – сердито отозвался Гуров. – Судя по вашей физиономии, это не слишком любезные люди. Теперь понимаете, что нам нужно срочно уходить?
– Но я не могу подняться, – растерянно пробормотал Перфилов. – Нога адски болит. И вообще все тело. И руки…
– Да, организм ваш восторга не вызывает, – нетерпеливо сказал Гуров. – Но выбирать не из чего. Закусывайте губу и делайте через не могу. Один я вас на крышу не выволоку. Максимум – могу снизу подсадить.
– А вы точно знаете… – заговорил Перфилов, захлебнулся в кашле и наконец закончил плаксиво: – Точно знаете, что сюда едут?
– Не говорите глупостей! – оборвал его Гуров. – И поднимайтесь! Надо уходить.
– А вы здесь для чего же? – обиженно спросил Перфилов. – Вы – милиционер. Должны меня защищать.
Гуров молча сгреб его за шиворот и рывком поставил на ноги. Перфилов вскрикнул и, выпучив глаза, снова закашлялся.
– Лезьте на крышу, идиот! – с угрозой сказал Гуров. – Иначе мы оба здесь сдохнем! Лезьте, ну! – Он подтолкнул Перфилова к лестнице.
Охая и причитая, тот кое-как взобрался на первую ступеньку и повис. Гуров подхватил его снизу и решительно пихнул вверх.
– Перебирайте руками, кисейная барышня! – грубо сказал он. – И не нойте. В следующий раз не будете напиваться до бесчувствия. Лезьте же!
С большим трудом ему удалось продвинуть Перфилова на две ступеньки выше. Но тот вдруг остановился и убежденно сказал:
– Я больше не могу.
Гурову ужасно хотелось отвесить этому разгильдяю хорошую оплеуху, но он подавил в себе это желание.
– Слышите шум? – спокойно спросил он. – Это за вами. Вы хотите, чтобы эти ребята опять вами занялись?
Действительно, снаружи послышался явственный шум подъезжающего автомобиля. Потом он стих, но зато где-то совсем близко раздалось эхо шагов и невнятная речь. На лице Перфилова отразилась паника. Он испуганно оглянулся на Гурова и срывающимся голосом попросил:
– Подсадите меня еще, пожалуйста!
Гуров подсадил. Хрипя как умирающий, Перфилов подобрался к самому краю люка, лег на него животом и кое-как вполз на крышу. И это было очень вовремя, потому что Гуров с нарастающим беспокойством констатировал приближение большой группы людей к их ненадежному убежищу. Когда совсем рядом раздались тревожные крики, он понял, что труп Вачика обнаружен и становится совсем жарко.
Одним махом Гуров взлетел по лестнице и опустил крышку люка. Некоторое время он стоял, выпрямившись во весь рост, и осматривал окрестности. Ветер трепал его волосы. Серые облака мирно ползли по низкому небу. Было тихо. Казалось странным, что среди такой тишины и покоя может существовать смертельная опасность и действовать отчаянные люди с оружием.
Гуров посмотрел на своего спутника. Перфилов лежал, уткнувшись лицом в залитую гудроном крышу, и тяжело дышал. Его знобило. "Укатали сивку крутые горки! – подумал Гуров. – Это приключение надолго ему запомнится. Вот только что за выводы он из него сделает?" Гуров покачал головой, вспомнив, как Перфилов недавно напомнил ему, что, являясь милиционером, Гуров должен его защищать. Такое утверждение трудно было оспорить, но при всем при том Перфилов был слишком снисходителен к своей персоне – снисходителен до безобразия и, кажется, совершенно не замечал этого.
– Скажите мне, как бандиты так быстро сумели выйти на ваших знакомых? – спросил Гуров, присаживаясь рядом с Перфиловым на корточки.
Фотограф скосил на него измученный глаз и простонал:
– Господи, какая разница! Ну, я обронил записную книжку с адресами, и что теперь?
– Теперь? – Гуров недоверчиво посмотрел на крышку люка. – Теперь нам с вами нужно переместиться на середину крыши, чтобы нас не могли заметить снизу. И чтобы мы могли контролировать люк. Пойдемте!
– Я уже не могу! Я умираю! – с отчаянием произнес Перфилов.
– Может быть, оно было бы и к лучшему… – сказал Гуров и, подхватив своего родственника за шиворот и за брюки, отнес, точно багаж, подальше от опасного места.
Перфилов был ошеломлен таким обращением, но возражать у него уже не было сил. Он действительно чувствовал себя крайне скверно, и Гуров прекрасно это видел. Перфилову требовалась медицинская помощь, но вызывать "Скорую" Гуров не спешил. Во-первых, его могли услышать люди внизу, а, во-вторых, вызывать врачей в это осиное гнездо означало подвергать их неминуемой опасности. Поэтому, когда Перфилов принялся скулить и между приступами кашля требовать отправить его немедленно в больницу, Гуров ему строго ответил:
– Пока все складывается таким образом, Геннадий Валентинович, что отправить вас сейчас можно только в морг, простите за черный юмор. Но вы должны ясно понять, что мы с вами находимся в отчаянном положении. Поэтому попробуйте хотя бы некоторое время вести себя по-мужски, ладно? Как только появится возможность, вам будет оказана помощь. Я лично подыщу вам лучшую больницу. Хотя, честно говоря, мне этого совсем не хочется. Очень уж мне не понравилось, с какой легкостью вы отправили к нам домой бандитов. Между прочим, Марию в тот вечер могли убить…
– А вы злопамятный! – тоскливо сказал Перфилов. – А что мне оставалось делать, по-вашему? Если все меня бросили? Если позволили меня медленно убивать?..
– Сами во всем виноваты, – сказал Гуров.
Он неожиданно приложил палец к губам и прислушался. Со двора донесся какой-то шум. Снова заработал автомобильный мотор, послышались возбужденные голоса. Гуров лег на крышу и погрозил Перфилову кулаком.
– Лежите тихо! – сказал он и пополз к тому краю крыши, откуда доносился шум.
Сейчас Гуров был уже на сто процентов уверен, что внизу враги. Весь вопрос был в том, чего от них можно было ждать. Гуров дорого бы дал, чтобы выяснить, о чем думают эти люди. Они, конечно, уже обнаружили не только труп своего соратника, но и исчезновение пленника тоже. "Интересно, что они предпримут в таких обстоятельствах? – думал Гуров. – Все зависит от того, сообразят ли они, что все это произошло буквально у них под носом, или решат, что беглеца уже давно и след простыл. В последнем случае самым разумным для них будет побыстрее смыться. Для нас с родственничком это будет означать спасение, но для общего дела такой поворот нежелателен. Это птицы перелетные. Сейчас, когда запахло жареным, они постараются подыскать укромное убежище. Через час-другой они будут уже так далеко, что искать их станет практически бесполезно".