Господи, ну и холодрыга. Он надеялся, что вода хоть немного прогрелась, день-то жаркий, но ледяные иглы вонзились в тело, как будто сквозь него пропустили электрический ток, а из грудной клетки вышел весь воздух. Тедди загребал, стараясь не думать о всякой морской живности — угрях, и медузах, и крабах, а то и акулах. Кто-то, возможно, только посмеялся бы, но он-то знал, что акулы в основном атакуют людей на мелководье, то есть как сейчас, вода по пояс или до горла. От дома Коули до него долетали крики, сердце в груди стучало как молот, но он, в очередной раз подныривая, не обращал на это внимания.
Он увидел девочку из сна — ее тело тихо проплывало под ним, глаза открыты, взгляд обращен в себя.
Он встряхнул головой, видение исчезло, а впереди обнаружился киль, массивная черная лопасть, гуляющая в зеленой воде, и он, подплыв, ухватился за него. Перебирая руками, он добрался до носа и тогда заставил себя высунуть из воды голову. Он почувствовал на лице теплые солнечные лучи, набрал полные легкие воздуха и постарался отогнать от себя мысленную картинку: вот он перебирает на глубине ногами, а какое-то морское существо сначала таращится на это диво, а затем подплывает поближе, чтобы их обнюхать…
Трап оказался на своем месте — прямо перед ним. Он ухватился за третью перекладину и завис на ней. Донесся тяжелый топот по деревянному причалу, а затем голос смотрителя:
— Обыщите паром.
— Сэр, мы отсутствовали каких-то…
— Вы оставили свой пост, а теперь еще спорите?
— Нет, сэр. Виноват, сэр.
Под тяжестью нескольких мужчин трап подался вниз. Тедди услышал, как они открывают двери, как отодвигают мебель.
Что-то, похожее на руку, скользнуло у него между ног, он стиснул зубы и заставил себя выкинуть из головы все мысли, чтобы не представлять реальной картины. В любом случае чудо-юдо проследовало своим ходом, и Тедди выдохнул.
— Моя машина. Сукин сын взорвал мою машину. — Голос Коули звучал прерывисто, как у запыхавшегося человека.
— Дело далеко зашло, док, — сказал смотритель.
— Мы, кажется, договорились, что решение принимаю я.
— Если этот человек покинет остров…
— Он не покинет остров.
— Точно так же вы не предполагали, что он превратит ваше авто в адский столб пламени. Эту операцию надо остановить, не дожидаясь нового ущерба.
— Я не могу выкинуть полотенце, слишком много затрачено усилий.
Голос смотрителя возвысился сразу на два тона:
— Если этот человек уедет с острова, нам всем крышка.
Тут и Коули возвысил голос ему под стать:
— Никуда он с этого чертова острова не уедет!
С минуту оба молчали, только доски скрипели, когда они тяжело переминались с ноги на ногу.
— Ладно, док. Но пока мы его не найдем, этот паром отсюда не двинется.
Тедди чувствовал, как от ледяного холода горят ноги.
— Придется это как-то объяснять людям в Бостоне, — сказал Коули.
Тедди поспешил закрыть рот, чтобы не выдать себя зубной дробью.
— Вот вы и объясняйте. А паром будет стоять.
Что-то ткнулось в левую ногу Тедди.
— Пусть будет по-вашему.
Еще тычок. В ответ он так дрыгнул ногой, что раздался громкий всплеск.
Послышались шаги на корме.
— Здесь его нет, сэр. Мы все проверили.
— Так куда же он делся? — спросил смотритель. — Кто-нибудь знает?
— Черт!
— Да, доктор?
— Он двинул к маяку.
— Эта мысль мне тоже приходила в голову.
— Я этим займусь.
— Возьмите людей.
— Я сам. У нас там есть люди.
— Их явно недостаточно.
— Сказал же, я сам.
Ботинки Коули протопали по деревянному причалу, а дальше под ними заскрипел песок.
— Маяк не маяк, но паром отсюда не уйдет, — сказал охранникам смотритель больницы. — Заберите у кэпа ключ зажигания и принесите мне.
И Тедди поплыл назад.
Плывя в основном под водой, он не скоро рискнул обернуться и лишь вблизи берега нащупал ногами песчаное дно. Позади остались несколько сот метров, а тем временем охранники оцепили весь причал.
Он снова ушел под воду, загребая вдоль береговой линии, боясь плыть саженками или даже по-собачьи, дабы всплесками воды не привлечь к себе ненужного внимания, и только через какое-то время, когда вместе с береговым изломом ушел в сторону, он отважился выйти из воды. Немного посидел на песке, подставив тело солнцу и весь дрожа. Потом встал и долго шел по берегу, пока густые заросли снова не загнали его в воду. Он связал шнурки, повесил ботинки на шею и, опять пустившись вплавь, представил себе отцовские кости, лежащие где-то здесь, на дне океана, представил акул с их плавниками и мощными хлесткими хвостами, и барракуду с рядами белоснежных зубов, и в очередной раз осознал, что проходит через это испытание только потому, что так надо, а меж тем тело уже онемело, и теперь ему ничего не оставалось, кроме как идти до конца, и ведь не исключено, что через пару дней придется это повторить, после того как траулер «Бетси Росс» сбросит свое добро на южном мысу, но он знал, что единственный способ победить страх — это встретить его лицом к лицу, он хорошо усвоил этот урок во время войны, а все же, будь его воля, он бы никогда и ни за что добровольно не вошел в воду. Океан наблюдал за ним, ощупывал его. Он физически ощущал, что океан древнее самих богов и горд собой, оттого что унес столько жизней.
Было около девяти, когда он увидел маяк. Он не мог быть до конца уверен, поскольку его часы остались в кармане пиджака, но, судя по положению солнца, это было так. Он выбрался на берег, над которым нависал тот самый утес, и лежал на большом валуне под солнцем до тех пор, пока не кончилась дрожь и синюшная кожа не приобрела нормальный оттенок.
Если Чак там, наверху, Тедди вывезет его отсюда, в каком бы состоянии тот ни находился. Живого или мертвого, он не оставит его здесь.
Тогда тебе смерть.
Он узнал голос Долорес и не мог не признать ее правоты. Два дня ожидания траулера вместе с небоеспособным, нефункционирующим Чаком гарантировали провал. Их накроют…
Тедди улыбнулся.
…как двуногих псов.
Я не могу его бросить, сказал он Долорес. Не могу. Другое дело, если я его не найду. Но он мой напарник.
Ты с ним только-только познакомился.
Все равно он мой напарник. Если он на маяке, если они его мучают и удерживают против воли, я должен его освободить.
Даже ценой своей смерти?
Даже ценой моей смерти.
Тогда надеюсь, что его там нет.
Он спустился с валуна и пошел по дорожке из песка и ракушек, которая огибала островок из водорослей, и тут он поймал себя на мысли, что Коули не совсем прав, считая его склонным к самоубийству. Скорее тут нужно говорить о тяге к смерти. Уже который год он не видел резона жить, это правда. Но в равной степени он не видел резона оборвать жизнь. Собственноручно? Даже по ночам, в минуты отчаяния, это казалось ему недостойным выходом. Постыдным. Мелочным.
А вот…
Вдруг перед ним вырос охранник, чей вид обескуражил его не меньше, чем того вид Тедди. Охранник стоял с расстегнутой ширинкой, винтовка закинута за спину. Он потянулся было к ширинке, а потом передумал, но Тедди уже успел ударить его по кадыку основанием ладони. Тот схватился за горло, а Тедди, пригнувшись, врезал ему ногой по спине, после чего охранник рухнул, и тогда Тедди, снова распрямившись, с размаху пнул его в правое ухо. У бедняги закатились глаза и отвалилась челюсть.
Тедди, склонившись над ним, снял с плеча ремень и вытащил из-под тела винтовку. Дыхание прослушивалось. Значит, живой.
Теперь он был вооружен.
За ограждением он увидел небольшой барак, который и решил проверить для начала. Внутри он обнаружил несколько коек, журналы с девочками, кружку со старым кофе да два комплекта униформы охранников на вбитых в дверь крючках.
Он вышел из барака и направился прямиком к маяку. Толкнув дверь прикладом винтовки, он оказался в пустой сыроватой комнате с цементным полом и плесенью на стенах. Спиральная лестница вела наверх.
Он поднялся по ней на второй этаж, тоже пустой. Наверняка здесь должен быть подвал, и немаленький, вероятно соединенный переходом с самой больницей. Хотя… маяк — он и есть маяк.
Он услышал какое-то поскребывание наверху, поднялся по лестнице еще на один пролет и увидел перед собой массивную железную дверь. Он ткнул в нее дулом винтовки, и она слегка подалась.
К поскребыванию добавились запах сигаретного дыма и шум океана. Здесь, на верхотуре, гулял ветер. Если смотритель сообразил разместить охранников по ту сторону двери, подумал Тедди, то мне кранты.
Милый, беги.
Не могу.
Почему?
Потому что все нити ведут сюда.
Что ты имеешь в виду?
Милый, беги.
Не могу.
Почему?
Потому что все нити ведут сюда.
Что ты имеешь в виду?
Всё. Всё вместе.
Я не понимаю…
Ты. Я. Лэддис. Чак. Этот бедолага Нойс. Все нити ведут сюда. Или это сейчас прекратится, или я сам положу этому конец.
Вспомни его руки. Я о Чаке. Неужели ты до сих пор не понял?
Нет. А что такое?
Его руки, Тедди. Они его выдали.
Он понял, о чем она говорит. Руки Чака — да, это было важно, но не сейчас, когда он стоял на лестнице перед железной дверью.
Я должен туда войти, детка.
О'кей. Только будь осторожен.
В полуприседе, с винтовкой в левой руке, упертой прикладом в бок, и правой, лежащей на полу для большей устойчивости, Тедди долбанул ногой в дверь, та распахнулась, он по инерции упал на одно колено и, быстро вскинув винтовку, взял под прицел…
Коули.
Тот сидел за столом спиной к раскрытому квадратному оконцу, за которым голубел и серебрился океан, легкий бриз наполнял комнату морскими запахами и играл его волосами.
Коули не выглядел удивленным. Или испуганным. Он стряхнул пепел в стоявшую перед ним пепельницу и сказал, обращаясь к Тедди:
— Малыш, ты почему весь мокрый?
21
Стена за спиной Коули была вся закрыта розовыми простынями, соединенными мятыми полосками скотча. На рабочем столе стояла полевая рация, а еще там можно было увидеть разные папки, блокнот и пиджак Тедди, учетный листок Лэддиса. На стуле в углу лежал магнитофон с крутящимися бобинами, стоящий сверху микрофончик был направлен в комнату. Непосредственно перед Коули лежала тетрадь в черном кожаном переплете, в которой он что-то писал.
— Садитесь, — сказал он, оторвавшись от писанины.
— Что вы сказали?
— Я сказал «садитесь».
— Нет, перед этим.
— Вы меня отлично поняли.
Тедди шагнул в комнату. Хотя приклад винтовки больше не упирался в плечо, дуло было по-прежнему направлено на главврача.
Коули продолжил писать в тетрадь.
— Она не заряжена.
— Что?
— Винтовка. Там нет патронов. С вашим боевым опытом могли бы и заметить.
Тедди дернул на себя затвор и проверил патронник. Он был пуст. На всякий случай он направил дуло на боковую стену и нажал на спуск, но в ответ услышал лишь сухой щелчок.
— Можете поставить ее в углу, — сказал Коули.
Тедди положил винтовку на пол и подтянул к себе свободный стул, но не сел.
— Что там за этими простынями?
— Об этом мы еще поговорим. Садитесь. И снимите мокрую одежду. Вот, держите. — Коули бросил ему через стол большое махровое полотенце. — Оботритесь немного, а то еще простудитесь.
Тедди просушил волосы, затем снял рубашку, скомкал и швырнул в угол, обтер торс. Закончив эту процедуру, он взял со стола пиджак.
— Не возражаете?
Коули оторвался от тетради:
— Нет, конечно. Берите.
Тедди надел пиджак на голое тело и сел на стул.
Коули еще немного пописал, царапая пером бумагу.
— Сильно вы помяли охранников? — поинтересовался он.
— Не очень, — ответил Тедди.
Коули, кивнув, бросил ручку на тетрадь и покрутил ручку рации, чтобы ее подзарядить. Потом снял телефонную трубку, переключил рычажок коммутатора и сказал в трубку:
— Да, он здесь. Пусть доктор Шин проверит ваших ребят, а затем пришлите его ко мне.
Он положил трубку на рычаг.
— Неуловимый доктор Шин, — сказал Тедди.
У Коули брови походили вверх-вниз.
— Попробую угадать. Он приехал утренним паромом.
Главврач покачал головой:
— Все это время он был на острове.
— Прячась у всех на виду, — съязвил Тедди.
Коули развел руки и слегка пожал плечами:
— Он блестящий психиатр. Молодой, но многообещающий. Это был наш совместный план, его и мой.
Тедди почувствовал, как задергалась жилка на шее слева.
— И как, сработал?
Коули поднял страницу тетради, чтобы бросить взгляд на следующую, затем разжал пальцы.
— Не очень. Я ожидал большего.
Он встретился взглядом с Тедди, и последний увидел в его глазах то, что он уже видел когда-то на лестнице и на собрании персонала перед ураганом, и это выражение никак не вязалось ни с информацией о нем, ни с этим островом, ни с маяком, ни с той дьявольской игрой, которую они тут все затеяли.
Сострадание.
Если бы Тедди не знал истинного положения дел, то поклялся бы, что именно это выражение читается во взоре главврача.
Тедди обвел взглядом комнатку, простыни на стене.
— Вот он, значит, какой.
— Вот такой, — согласился Коули. — Маяк. Священный Грааль. Великая правда, которой вы взыскуете. Он оправдывает ваши ожидания?
— Я еще не видел подвала.
— Здесь нет подвала.
— Это маяк.
Тедди воззрился на свой блокнот, лежащий на столе.
— Ваш блокнот с описанием разных историй болезни, да, — подтвердил Коули. — Мы обнаружили его в вашем пиджаке, в лесу, неподалеку от моего дома. Вы взорвали мою машину.
Тедди повел плечами:
— Сожалею.
— Моя любимая машина.
— Это чувствуется.
— Я стоял в автомобильном салоне весной сорок седьмого и, когда сделал выбор, помнится, сказал себе: «Ну вот, Джон, ты и поставил галочку. Теперь тебе не понадобится другая машина по крайней мере в ближайшие пятнадцать лет». — Он вздохнул. — С каким удовольствием я тогда поставил галочку.
Тедди поднял руки, как бы сдаваясь:
— Еще раз примите мои сожаления.
Коули покачал головой:
— Неужели вы хоть на минуту поверили в то, что мы позволим вам проникнуть на этот паром? Даже если бы вы устроили глобальную диверсию, взорвав весь остров, что, по-вашему, это изменило бы?
Тедди пожал плечами.
— Сегодня утром все наши службы занимались исключительно вашей персоной, а именно тем, чтобы не подпустить вас к парому, — сказал Коули. — Я не понимаю, на что вы рассчитывали.
— Это мой единственный шанс. Я должен был попытаться, — объяснил Тедди.
Коули разглядывал его в некотором замешательстве, а затем опустил глаза и пробормотал:
— Как же я любил эту машину.
— У вас есть вода? — спросил Тедди.
Коули, не сразу отреагировавший на просьбу, наконец развернулся на стуле, и за его спиной, на подоконнике, обнаружился графин с водой и два стакана. Он наполнил оба и один протянул через стол.
Тедди одним глотком осушил свой стакан.
— Сухость во рту? — сказал Коули. — Словно зуд, который, сколько ни пей, не проходит? — Он пододвинул графин и смотрел, как Тедди снова наполняет стакан. — И тремор в руках усиливается. А как ваша мигрень?
При этих словах за левым глазным яблоком его пронзила острая боль, как будто туда воткнули раскаленный прут, а оттуда боль распространилась сначала к виску, а затем еще выше, по всей черепной коробке, а также вниз, к скуле.
— Ничего, — выдавил он из себя.
— Будет хуже.
Тедди отпил еще воды.
— Не сомневаюсь. Об этом меня предупредила врач.
Коули с улыбкой откинулся назад и постучал ручкой по тетради.
— Это кто же?
— Я не спросил ее имя, но она когда-то работала с вами.
— Вот как. И что же она вам конкретно сказала?
— Она сказала, что нейролептики начинают действовать на четвертый день. Она предсказала и сухость во рту, и головные боли, и тремор.
— Хороший специалист.
— Ага.
— Только это не от нейролептиков.
— Нет?
— Нет.
— А отчего тогда?
— От воздержания, — сказал Коули.
— Воздержания от чего?
Еще одна улыбка, а затем взгляд Коули сделался отстраненным, он открыл блокнот на последней странице и пододвинул его Тедди.
— Это ведь ваш почерк?
Тедди глянул на страницу.
— Допустим.
— Последний шифр?
— Ну да, шифр.
— Который вы не разгадали.
— У меня не было возможности. Началась небольшая заварушка, если вы не заметили.
— Конечно, конечно. — Коули снова постучал ручкой по тетради. — Может, сейчас попробуете?
Тедди посмотрел на ряд из девяти цифр вперемежку с буквами:
13(M)-21(U)-25(Y)-18(R)-1(A)-5(E)-8(H)-15(0)-9(I)
А раскаленный прут все тыкал изнутри глазное яблоко.
— Вообще-то я неважно себя чувствую.
— Но это же просто, — сказал Коули. — Девять букв.
— Сейчас… мигрень немного отпустит.
— Хорошо.
— Воздержание от чего? — повторил свой вопрос Тедди. — Что вы мне давали?
Главврач похрустел суставами пальцев и с широким зевком откинулся на спинку стула.
— Хлорпромазин. Он дает побочный эффект. И боюсь, не один. Я от него не в восторге. Вообще-то я собирался прописать вам имипрамин, но в свете последних событий от этой идеи придется отказаться. — Он подался вперед. — В целом я не большой поклонник фармакологии, но в вашем случае это необходимость.