— Имипрамин?
— Еще его называют тофранил.
Тедди улыбнулся:
— Ихлорпро…
— …мазин, — кивнул Коули. — Это то, что вы должны принимать и от чего вы пока воздерживаетесь. Мы вам даем хлорпромазин последние два года.
— Последние… что вы сказали?
— Два года.
Тедди хмыкнул:
— Послушайте, я знаю, что у вас, ребята, длинные руки. Но зачем набивать себе цену?
— Я не набиваю себе цену.
— Вы накачиваете меня в течение двух лет?
— Я предпочитаю термин «лечим».
— Вы хотите сказать, что в бюро федеральных приставов у вас есть свой человек, который каждое утро подмешивает мне в кофе эту дрянь? Погодите, или он работает в киоске, где я по дороге на службу покупаю стакан кофе? Еще лучше. Значит, в течение двух лет ваш человек в Бостоне пичкал меня лекарствами.
— Не в Бостоне, — тихо произнес Коули. — Здесь.
— Здесь?
Главврач кивнул.
— Здесь. Вот уже два года вы являетесь пациентом этой больницы.
До слуха Тедди донесся звук прибоя, в ярости разбивающегося о скалы. Он сцепил пальцы, чтобы как-то унять дрожь, стараясь не обращать внимания на пульсирующий глаз, а уколы становились все жарче и настойчивее.
— Я федеральный пристав, — сказал Тедди.
— Вы были федеральным приставом, — поправил его Коули.
— Был и есть. Федеральный пристав Соединенных Штатов. Я выехал из Бостона в понедельник утром 22 сентября 1954 года.
— Вот как? Может, вы мне скажете, как вы добрались до парома? — попросил Коули. — На машине? И где же вы припарковались?
— Я приехал на метро.
— Ветка метро не доходит до порта.
— Я пересел на автобус.
— Почему не на машине?
— Она в ремонте.
— Ах так. А что вы помните об этом дне? О воскресенье? Вы можете мне рассказать, чем вы занимались? Что с вами было перед тем, как вы очнулись в туалете на пароме?
Да, он мог рассказать. Точнее, мог бы, если бы не этот чертов прут, сверливший изнутри его глаз, откуда боль распространялась в гайморову полость.
Ладно. Напрягись. Скажи ему, что ты делал в воскресенье. Ты пришел домой с работы. В свою квартиру в Баттонвуде. Нет, нет. Квартира в Баттонвуде сгорела дотла, после того как ее поджег Лэддис. Тогда где ты живешь? Господи. Стоит перед глазами. Сейчас, сейчас. На… на… Каслмонт-авеню. Ну конечно. У воды.
О'кей, о'кей. Расслабься. Ты вернулся к себе на Каслмонт, поужинал, потом выпил молока и лег спать. Так? Так.
— А как насчет этого? — спросил Коули и пододвинул ему учетный листок Лэддиса. — Успели посмотреть?
— Нет.
— Нет? — Главврач присвистнул. — Вы же ради этого приехали. Если вы принесете сенатору Херли эту бумажку — доказательство отрицаемого нами существования шестьдесят седьмого пациента, — вы раскроете наши черные делишки.
— Это правда.
— Еще какая правда. И у вас за двадцать четыре часа не нашлось времени на нее взглянуть?
— Я же сказал, началась небольшая…
— Заварушка, понимаю. Что ж, взгляните сейчас.
Тедди прочел: имя, возраст, дата поступления. И комментарии:
Пациента отличает высокий интеллект и в высшей степени бредовые идеи. Склонность к насилию. Повышенная возбудимость. Не испытывает угрызений совести за совершенные преступления, поскольку отказывается их признавать. Пациент сочинил целую серию детально проработанных фантастических историй, которые мешают ему осознавать свои реальные действия.
Подпись: доктор Л. Шин— Вполне правдоподобно, — сказал Тедди.
— Вполне правдоподобно?
Тедди кивнул.
— В отношении кого?
— Лэддиса.
Коули встал. Он подошел к стене и сдернул одну из простыней.
Прямо на стене пятнадцатисантиметровыми заглавными буквами были написаны четыре имени:
EDWARD DANIELS — ANDREW LAEDDIS
RACHEL SOLANDO — DOLORES CHANAL
Тедди ждал продолжения, как, впрочем, и Коули, так что целую минуту оба хранили молчание.
Наконец Тедди изрек:
— Свой резон в этом, наверно, есть.
— Вглядитесь в имена.
— Я вижу.
— Вы, пациент номер 67, пропавшая пациентка и ваша жена.
— Да. Я не слепой.
— Вот вам ваше «правило четырех», — сказал Коули.
— В смысле? — Тедди массировал висок в надежде каким-то образом выгнать изнутри этот огненный прут.
— Вы у нас гений по части шифров, вот вы мне и скажите.
— Что я должен сказать?
— Что общего между именами Эдвард Дэниелс и Эндрю Лэддис?
Он уставился на собственное имя в паре со вторым.
— В них по тринадцать букв.
— Верно, — сказал Коули. — Верно. А еще?
Тедди долго вглядывался.
— Не знаю.
— Ну же. — Коули снял рабочий халат и перекинул через спинку стула.
Он пытался сконцентрироваться, уже успев устать от этой салонной игры.
— Не спешите.
Очертания букв начали расплываться.
— Что-нибудь еще?
— Ничего не вижу. Только одно, тринадцать букв.
Коули хлопнул по именам тыльной стороной ладони.
— Ну же!
Тедди помотал головой, испытывая тошноту. Буквы прыгали перед глазами.
— Сосредоточьтесь.
— Я сосредоточился.
— Что общего между буквами? — давил Коули.
— Я не… Их тринадцать. Там и там.
— А еще?
Буквы начали сливаться.
— Ничего.
— Ничего?
— Ничего. Чего вы от меня ждете? Как я могу сказать вам то, чего не знаю? Я не…
— Одни и те же буквы! — выкрикнул Коули.
Тедди подался вперед, стараясь сфокусировать взгляд, чтобы буквы перестали плясать.
— Что?
— Одни и те же буквы.
— Нет.
— Это взаимосвязанные анаграммы.
— Нет, — упрямо повторил Тедди.
— Нет? — Коули нахмурился и провел пальцем по верхнему ряду. — Одни и те же буквы. Всмотритесь. Edward Daniels. Andrew Laeddis. Одни и те же. Вы по части шифров дока, даже подумывали стать шифровальщиком во время войны, не правда ли? И вы мне говорите, что не видите полного совпадения букв в этих именах?
— Нет! — Тедди тер запястьями глаза, тщетно пытаясь их прочистить или избавиться от лишнего света.
— «Нет» в том смысле, что это не одни и те же буквы? Или что вы не хотите, чтобы они оказались одними и теми же буквами?
— Это невозможно.
— Это так. Раскройте глаза. Смотрите внимательней.
Тедди, еще шире раскрыв глаза, продолжал мотать головой, и буквы подрагивали и прыгали из стороны в сторону.
Коули хлопнул ладонью по нижнему ряду букв.
— Тогда попробуйте это. Dolores Chanal и Rachel Solando. По тринадцать букв. Не хотите мне сказать, что между ними общего?
Тедди отдавал себе отчет в том, что видит, но он также понимал, что это невозможно.
— Нет? Это вам тоже не по зубам?
— Этого не может быть.
— И тем не менее, — сказал Коули. — Снова одни и те же буквы. Взаимосвязанные анаграммы. Вы приехали сюда ради правды? Вот она, ваша правда, Эндрю.
— Тедди, — сказал Тедди.
Главврач смотрел ему в глаза с уже знакомым фальшивым выражением участия.
— Ваше имя Эндрю Лэддис, — сказал Коули. — Шестьдесят седьмой пациент «Эшклифа» — это вы, Эндрю.
22
— Вранье!
Тедди выкрикнул это, и крик эхом отозвался в его голове.
— Ваше имя Эндрю Лэддис, — повторил Коули. — Вас поместили в эту клинику по решению суда год и десять месяцев тому назад.
Тедди досадливо махнул рукой:
— Это уже чересчур даже для вас, ребята.
— Факты, Эндрю, факты. Вы…
— Не называйте меня так.
— …поступили к нам почти два года назад, после того как совершили страшное преступление. Общество такое простить не может, в отличие от меня. Посмотрите мне в глаза, Эндрю.
Его взгляд двинулся вверх по протянутой руке, еще выше, по торсу, и наконец встретился с глазами главврача, светившимися этим фальшивым состраданием, этой имитацией участия.
— Меня зовут Эдвард Дэниелс.
— Нет. — Коули тряхнул головой с видом человека, теряющего последние силы. — Вас зовут Эндрю Лэддис. Вы сделали страшную вещь и не можете себе этого простить, поэтому разыгрываете спектакль. Вы придумали насыщенный событиями сложный сюжет, в котором вы являетесь героем, Эндрю. Вы убедили себя в том, что вы по-прежнему федеральный пристав и приехали сюда по заданию. А здесь вы раскрыли заговор, и, стало быть, что бы мы вам тут ни говорили, это только работает на вашу фантазию о заговорщиках. Наверно, можно было бы махнуть на это рукой, живите себе в своем мире фантазии. Я — за. Если бы вы были безобидны, я только за. Но вы склонны к насилию, это ваша стихия. К тому же, с учетом вашего военного опыта и подготовки в силовых структурах, вы здорово поднаторели. Вы самый опасный пациент в этой клинике. С вами не могут справиться. Вот почему было принято решение… посмотрите на меня.
Тедди поднял глаза. Коули потянулся к нему через стол с мольбой во взгляде.
— Было решено, что, если мы не сумеем вернуть вам здравый смысл — сейчас, прямо сейчас, — будут приняты радикальные меры, чтобы впредь вы уже никому не причинили зла. Я понятно выражаюсь?
На секунду — даже не на полную секунду, на десятую долю — Тедди ему почти поверил. Но затем он улыбнулся.
— У вас, док, хорошо получается. А плохого полицейского сыграет Шин? — Он оглянулся на дверь. — Не пора ли ему уже появиться?
— Смотрите на меня, — сказал Коули. — Смотрите мне в глаза.
Тедди посмотрел. Глаза главврача были красные от недосыпа, с признаками головокружения. И чего-то еще. Чего же? Он вглядывался в эти глаза, выдерживая пристальный взгляд Коули. И тут до него дошло. Он понимал, что впечатление обманчиво, но взгляд выдавал человека с разбитым сердцем.
— Послушайте, — сказал Коули. — Кроме меня, у вас никого нет и не было. Вот уже два года, как я выслушиваю ваши фантазии. Мне знакома каждая деталь, каждая складочка — шифры, пропавший напарник, ураган, женщина в пещере, бесчеловечные эксперименты на маяке. Я все знаю про Нойса и про вымышленного сенатора Херли. Я знаю про Долорес, которая регулярно является вам во сне, мокрая до нитки. Я знаю про поленья на кухонном столике.
— Всё-то вы врете, — перебил его Тедди.
— Тогда откуда мне это известно?
Тедди взвешивал факты на своих дрожащих пальцах.
— Я ел вашу еду, пил ваш кофе, курил ваши сигареты. Блин, я принял три таблетки «аспирина», которые вы мне дали в утро моего приезда. А на следующий день вы меня усыпили. Когда я очнулся, вы сидели возле моей кровати. С этой минуты я уже был сам не свой. Вот с чего все началось. С этого вечера и моей мигрени. Чем вы меня накачали?
Коули откинулся назад. Лицо его исказила гримаса, как будто он проглотил какую-то кислятину, взгляд уткнулся в окно.
— Мое время истекает, — прошептал он.
— Что вы сказали?
— Время, — тихо сказал он. — Мне дали четыре дня, и они практически истекли.
— Так отпустите меня. Я вернусь в Бостон и напишу отчет об увиденном, но вы не бойтесь — ваши влиятельные друзья все равно не дадут ему ходу.
— Нет, Эндрю, — сказал Коули. — У меня не осталось друзей. Восемь лет я вел здесь бои, и теперь весы качнулись в сторону моих оппонентов. Я проиграю и потеряю свое положение и финансирование. Я поклялся перед наблюдательным советом, что удачно проведу ролевую игру, какой еще не знала психиатрия, и что она вас спасет. Вернет вас к нормальной жизни. А если я ошибался? — Глаза у него расширились, рука подперла подбородок, словно он пытался поставить на место нижнюю челюсть. Но затем рука упала, и он встретился взглядом с Тедди. — Эндрю, неужели вы не понимаете? Ваше поражение станет моим поражением. А мое поражение будет означать конец.
— Да, дело швах, — подытожил Тедди.
За окном кричали чайки. До него долетали запахи соли, и солнца, и мокрого песка.
— Подойдем с другого боку, — продолжал Коули. — Вы считаете случайным совпадением, что имя Рейчел Соландо, являющейся, кстати, исключительно плодом вашего воображения, содержит те же самые буквы, что и имя вашей покойной жены, и тот факт, что она тоже убила своих детей?
Тедди встал, теперь у него дрожали руки от кончиков пальцев до плеч.
— Моя жена не убивала своих детей. У нас не было детей.
— Не было детей? — переспросил Коули и подошел к стене.
— Нет, черт бы вас побрал.
— О'кей. — Главврач сдернул очередную простыню.
На стене открылись: диаграмма с места преступления, фотографии озера, фотографии трех детских трупов. И их имена, написанные такими же крупными печатными буквами:
ЭДВАРД ЛЭДДИС
ДЭНИЕЛ ЛЭДДИС
РЕЙЧЕЛ ЛЭДДИС
Тедди поглядел на свои руки; они подпрыгивали так, будто жили отдельной от него жизнью. Если бы можно было сейчас на них наступить, он бы сделал это с удовольствием.
— Это ваши дети, Эндрю. Или вы будете отрицать, что они существовали? Не слышу?
Тедди наставил на него дрожащую руку с вытянутым указательным пальцем:
— Это дети Рейчел Соландо. Это озеро возле ее дома и диаграмма с места преступления.
— Это ваш дом. Вы туда переехали, прислушавшись к рекомендациям лечащих врачей вашей жены. Помните? После того как она случайно устроила пожар в вашей квартире. Увезите ее из города, сказали они, куда-нибудь на природу. Может быть, она поправится.
— Она не была больной.
— Она была сумасшедшей, Эндрю.
— И перестаньте, черт подери, называть меня так. Она не была сумасшедшей.
— Классическая депрессия. Ей был поставлен диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Она была…
— Неправда.
— …склонна к суициду. Она мучила детей. Вы закрывали на это глаза. Вы считали ее слабохарактерной. Вы себе говорили: здравомыслие — это вопрос выбора, ей только надо вспомнить про свои обязанности. По отношению к вам. К детям. Вы запили, дальше — больше. Вы затворились в своей раковине. Старались реже бывать дома. Игнорировали опасные знаки. Пропускали мимо ушей то, что вам говорил приходский священник, ее собственные родные.
— Моя жена не была сумасшедшей!
— Почему игнорировали? Потому что вы ее стыдились.
— Моя жена не была…
— У психиатра, один-единственный раз, она оказалась после неудачной попытки самоубийства и была помещена в клинику. Даже вы оказались тут бессильны. Вам было сказано, что она представляет угрозу как для себя…
— Мы никогда не обращались к психиатру!
— …так и для своих детей. Вас многократно предупреждали.
— У нас не было детей. Мы говорили об этом, но она никак не могла забеременеть.
Господи! Такое чувство, как будто в голову ему вбивают скалкой куски стекла.
— Подойдите сюда, — попросил Коули. — Ну же. Подойдите ближе и взгляните на имена и фотографии с места преступления. Вам будет интересно узнать…
— Это может быть подделка. Вы могли всё подделать.
— Вас преследуют кошмары. Каждую ночь. Вы никуда не можете от них деться, Эндрю. Вы рассказывали мне свои сны. В последнее время вам не снились два мальчика и маленькая девочка? А? Она приводила вас к вашему надгробному камню? Вы «плохой моряк», Эндрю. Вам объяснить, что это значит? Это значит, что вы плохой отец. Вы не вели их правильным курсом. Вы их не спасли. Не хотите поговорить о «бревнышках»? А? Подойдите и посмотрите. Разве это не дети из ваших ночных кошмаров?
— Ерунда.
— Так вы гляньте. Подойдите и посмотрите.
— Вы меня накачали, вы убили моего напарника, вы говорите, что он не существовал. Вы собираетесь упечь меня в клетку, потому что я знаю, чем вы тут занимаетесь. Я знаю про эксперименты. Я знаю о препаратах, которые вы даете шизофреникам, о бесконтрольном применении лоботомии, о полном игнорировании Нюрнбергского кодекса. Я знаю все про ваши делишки, доктор.
— Вот как? — Коули скрестил руки на груди, привалившись к стене. — Просветите меня, будьте так добры. За четыре дня вы здесь все осмотрели. Вы проникли в каждый уголок. Где врачи-нацисты? Где вы видели сатанинские операции?
Он снова подошел к столу, чтобы заглянуть в свои записи.
— Эндрю, вы все еще верите, что мы занимаемся промыванием мозгов? Что мы давно проводим эксперименты по созданию… как вы выразились? ах да… солдат-призраков! Профессиональных убийц! — Он хмыкнул. — Я должен отдать вам должное, Эндрю. Даже в наш век воинствующей паранойи мало кто может сравниться с вашими фантазиями.
Тедди наставил на него дрожащий палец:
— Это экспериментальная клиника с радикальными методами лечения…
— Все верно.
— Вы принимаете самых буйных больных.
— И снова вы правы. Одна поправка: и самых помешанных.
— А еще вы…
— Ну?
— Проводите эксперименты…
— Да! — Коули хлопнул в ладоши и отвесил короткий поклон. — Признаюсь во всех грехах.
— Хирургические.
Коули поднял вверх палец:
— Вот это нет. Извините. В этой области никаких экспериментов. Хирургические операции проводятся лишь в крайних случаях и каждый раз при моем отчаянном сопротивлении. Но у меня только один голос, и не в моей власти сразу изменить десятилетиями сложившуюся практику.
— Вы лжете.
Коули вздохнул:
— Приведите мне один пример, подтверждающий ваши общие рассуждения. Хотя бы один.
Тедди хранил молчание.
— А те факты, которые представил вам я, вы предпочли оставить без комментариев.
— Потому что это никакие не факты. Все сфабриковано.
Коули сложил ладони и приложил их к губам, словно в молитве.
— Выпустите меня с этого острова, — сказал Тедди. — Как офицер федеральной службы при исполнении обязанностей я требую, чтобы вы меня выпустили.