– Однако Кивер так не думал. Он мог бы пожать плечами, мог поменять свое имя на Витгенштейн и не стоять на пути прогресса. Но он увидел нечто неправильное.
– А вы?
– Я не уверен. Но у Кивера такая уверенность была.
– И что здесь может быть не так?
– Я не представляю, как Майкл и его друг могли позволить себе консьерж-услуги. Даже если б откладывали деньги всю жизнь. Черт возьми, где они?
– Мы закончили? – спросил программист из Пало-Альто.
– Да, и большое вам спасибо, – сказала Чан.
– Вы человек, – сказал Ричер. – Вы находитесь среди них. Они вас не видят, а вы можете за ними наблюдать.
– Пришлите мне счет, – сказал Уэствуд.
– Я вызову вам машину, – сказал программист.
Все встали, Ричер сделал шаг к двери, потом другой, и тут дверь распахнулась под странным углом – ровно на сорок пять градусов, с огромной силой, мгновенно, и он подумал землетрясение, его сбило с ног, он врезался в дверной проем, грудью и шеей, как после удара деревянной битой, шумно упал на пол и бросил отчаянный взгляд в сторону Чан, ожидая следующего толчка.
Нет, не землетрясение.
Он сел.
Все присели рядом на корточки.
– Я в норме, – сказал Ричер.
– Ты упал, – сказала Чан.
– Может быть, я споткнулся о неровный пол.
– Пол в полном порядке.
– Может быть, здесь появилось искривление.
– У тебя болит голова.
– Да.
– Ты поедешь в больницу.
– Чепуха.
– Ты забыл имя Кивера. Ты сказал: парень, которого убил экскаватор, – классическая афазия. Ты забыл слово и попытался его обойти. Это плохо. А еще ты споткнулся возле книжного магазина. И постоянно отвлекаешься. Словно мечтаешь или начинаешь разговаривать сам с собой.
– Неужели?
– Словно все здесь стало странным.
– А как на самом деле?
– Ты поедешь в больницу.
– Чепуха. Нет никакой необходимости.
– Для меня, Ричер.
– Пустая трата времени. Нам нужно в отель.
– Я не сомневаюсь, что ты прав. Но сделай это для меня.
– Я никогда так не поступал.
– Все бывает в первый раз. Надеюсь, не только это.
Джек не ответил.
– Для меня, Ричер.
– Отправляйся в больницу, чувак, – сказал программист из Пало-Альто.
Ричер посмотрел на Уэствуда и попросил:
– Помогите мне.
– В больницу, – сказал тот.
– Скажите им, что вы программист. Не нужно будет ждать. Некоторые компании делают большие пожертвования.
* * *Они сделали как посоветовал парень из Пало-Альто и заявили, что Ричер наделен соответствующим статусом. Хотя он никогда им не обладал и обладать не будет. Как с точки зрения вероятности он никогда не будет шить, заниматься скрэпбукингом[24] и петь тенором в хоре. Но это привело к тому, что его приняли через девяносто секунд, а еще через девяносто секунд отправили на КТ-сканирование головы. Ричер сказал, что это чушь, ему ничего такого не требуется, пустая трата времени, но Чан настояла, и они включили машину – ничего особенного, просто рентгеновское излучение – и стали ждать, пока врач изучит полученный файл.
Ричер повторил, что это чушь, пустая трата времени, все снова, но Чан опять удалось его уговорить. Наконец появился мужчина с папкой в руке и со странным выражением лица.
– «КТ» в КТ-сканировании означает компьютерную томографию, – сказал Ричер.
– Я знаю, – сказал мужчина.
– А я знаю, какой сегодня день недели и кто сейчас президент. Я знаю, что ел на завтрак. Оба раза. Я доказываю, что со мной все в порядке.
– У вас травма головы.
– Этого не может быть.
– У вас есть голова. Она может быть травмирована. У вас сотрясение головного мозга, contusio cerebri на латыни, технически даже два – в точке удара и в точке, противоположной месту удара, и они вызваны тупой травмой в правой стороне головы.
– Это плохая новость или хорошая? – спросил Ричер.
– Если б вы получили такой удар в предплечье, у вас был бы огромный синяк. С вашей головой произошло то же самое. Только не снаружи – там недостаточно плоти. Синяк внутри. В мозгу. И его близнец с противоположной стороны зала, потому что ваш мозг прыгнул в вашем черепе, как золотая рыбка в пробирке. Если коротко, мы называем такое явление «удар и контрудар».
– Симптомы? – спросил Ричер.
– Они меняются в зависимости от тяжести травмы и конкретного человека, но в той или иной степени включают головную боль, замешательство, сонливость, головокружение, потерю сознания, тошноту, рвоту, судороги, ухудшение координации, памяти, зрения, речи, слуха, контроля над эмоциями и способности мыслить.
– Много симптомов.
– Речь идет о мозге.
– Ну а что вы скажете о моем? Какие симптомы будут у меня?
– Понятия не имею.
– У вас же есть результаты сканирования. Реальная картина.
– Но я не могу полностью ее интерпретировать.
– Значит, дело закрыто. Вы лишь строите догадки. Меня и раньше били по голове. Тут нет ничего нового. Ерунда.
– У вас травма головы.
– Давайте перейдем к следующей части вашей речи.
– Я считаю, что вы должны провести ночь здесь, под нашим наблюдением.
– Ни за что.
– Вам следует остаться.
– Если б кто-то ударил меня в плечо, вы бы сказали, что через пару дней со мной все будет в порядке и синяк рассосется. Вы отправили бы меня домой. В случае с головой вы можете поступить так же. Я получил удар вчера, так что завтра будет как раз два дня. Я буду в порядке. Если все обстоит так, как вы говорите. Вы могли перепутать мою папку с какой-нибудь другой.
– Но мозг совсем не то же самое, что рука.
– Согласен. Рука не защищена толстой костью.
– Вы взрослый человек, – сказал мужчина. – Это не психиатрическое отделение. Я не могу задерживать вас против вашей воли. Просто поставьте подпись в соответствующем документе.
Он развернулся на каблуках и пошел прочь, направившись к следующему человеку в очереди. Может быть, к программисту, может быть, нет.
– Это синяк. И он постепенно проходит, – сказал Ричер.
– Спасибо, что согласился заехать сюда. А теперь пора в отель.
– Нам следовало направиться туда сразу.
– Ричер, ты упал.
Он шагал очень аккуратно, пока они не подошли к стоянке такси.
Глава 48
Говорят, карта Сан-Франциско похожа на большой палец, вытянутый с юга на север, защищающий залив от Тихого океана, но Ричер считал, что здесь больше подходит сравнение с выставленным средним пальцем. Впрочем, он не понимал, почему город должен обижаться на океан. Наверное, из-за тумана. Но в любом случае выбранный Уэствудом отель находился на самом кончике, где должен быть ноготь большого или среднего пальца. Прямо на набережной. Было темно, поэтому он смотрел в пустоту, если не считать расположенного слева моста Золотые Ворота, залитого ярким светом; дальше виднелись далекие огни Саусалито и Тибурона.
Они зарегистрировались в отеле, приняли душ и встретились в ресторане, чтобы пообедать. Красивый зал с множеством белых льняных скатертей. Повсюду сидели парочки – по одной или по две за одним столом. Они оказались единственной тройкой. Свидания и деловые встречи были в разгаре. Уэствуд вошел в Интернет через телефон.
– В Америке каждый год происходит сорок тысяч самоубийств, – сказал он. – По одному через каждые тринадцать минут. С точки зрения статистики, мы с большей вероятностью убьем себя, чем друг друга. Кто это знал?
– Если пятеро из них каждые девять дней пользуются услугами, которые предоставляет Материнский Приют, получается как раз двести человек в год. Как в записке Кивера, – сказала Чан. – Мы уже видели два.
– Сколько ты согласна за это заплатить? – спросил Ричер.
– Надеюсь, мне не придется.
– Если сделать это в одиночестве, в постели, стоит девятьсот долларов, то какой вариант кажется тебе разумным? В пять раз больше? Скажем, пять тысяч?
– Может быть. За то, чтобы напоследок побаловать себя. Как отправиться в салон, чтобы сделать маникюр, с которым вполне можно управиться дома.
– Это принесет миллион долларов в год. Заметно лучше, чем ткнуть острой палкой себе в глаз.
– Но?
– На этой неделе они были готовы заплатить за устранение Кивера, Маккенна, тебя, меня и семьи Лейр. Семь человек. Очевидно, тут нет особой проблемы, потому что они нанимают крутого украинского парня, способного решать подобные задачи. Но это слишком при доходе в миллион долларов в год.
– Людей убивают и за доллар.
– Да, на улице, в панике. Но не в качестве стратегической необходимости. Я думаю, речь идет о сумме, заметно превышающей миллион долларов. Но не понимаю, как такое может быть. Люди не станут платить десять или двадцать тысяч долларов. Или больше. Зачем? Они могут купить «Шевроле» 1970 года. Или приобрести сарайчик и просверлить в нем дырку.
– Такое решение необязательно должно быть рациональным. Оно основывается на том, чтобы не покупать «Шевроле». В этом все дело. Полное обслуживание.
– Людей убивают и за доллар.
– Да, на улице, в панике. Но не в качестве стратегической необходимости. Я думаю, речь идет о сумме, заметно превышающей миллион долларов. Но не понимаю, как такое может быть. Люди не станут платить десять или двадцать тысяч долларов. Или больше. Зачем? Они могут купить «Шевроле» 1970 года. Или приобрести сарайчик и просверлить в нем дырку.
– Такое решение необязательно должно быть рациональным. Оно основывается на том, чтобы не покупать «Шевроле». В этом все дело. Полное обслуживание.
– Ну, так сколько они готовы платить?
– Я не знаю. Мне трудно это себе представить. Вообрази, что ты богат и хочешь уйти из жизни. Последний роскошный жест. Рассудительные люди – держатся на заднем плане, но готовы проследить, чтобы все прошло хорошо. Забота и внимание, рука, которую можно сжать… Ведь это важнейшее событие в вашей жизни, не так ли? Ты должен заплатить столько же, сколько за свою машину. А это, скорее всего, «Мерседес» или «БМВ». Например, пятьдесят тысяч. Или восемьдесят. Или еще больше. Почему нет? С собой все равно ничего нельзя взять.
– Когда мы туда отправимся? – спросил Уэствуд.
– Когда у нас появится план, – ответил Ричер. – Это серьезный вызов. Как если б мы хотели подплыть к небольшому острову в море. Там ровная открытая местность, подобная бильярдному столу. Зерновые элеваторы – самые высокие строения во всем округе. Я уверен, что на них полно лестниц и узких мостиков. Для обслуживания. И они выставят дозоры. Они засекут наше приближение за десять минут. А если мы приедем на поезде, они выстроятся на платформе, дожидаясь нас.
– Мы можем приехать ночью.
– Они увидят свет наших фар за сотню миль.
– Мы можем их выключить.
– Тогда мы не увидим дороги. Там очень темные ночи. Это сельская местность.
– Но дороги прямые.
– К тому же у нас нет оружия.
Уэствуд промолчал.
* * *После обеда журналист поднялся в свой номер, а Ричер и Чан вышли прогуляться по набережной. У воды. Вечер был прохладным. Температура воздуха почти вдвое меньше, чем в Финиксе. На Мишель была лишь футболка. Она шла, прижавшись к Джеку для тепла. Поэтому двигались они немного неловко, как существо на трех ногах.
– Ты пытаешься удержать меня в вертикальном положении? – спросил Ричер.
– Как ты себя чувствуешь?
– Голова еще болит.
– Я не хочу возвращаться в Материнский Приют, пока тебе не станет лучше.
– Я в порядке. Не беспокойся.
– Если б не Кивер, я вообще не стала бы туда возвращаться. Кто я такая, чтобы кого-то судить? Они просто удовлетворяют свое желание. Может быть, Уэствуд прав. Возможно, через сто лет все будут так поступать.
Ричер промолчал.
– Что? – спросила она.
– Я хотел сказать, что я бы сэкономил деньги и воспользовался дробовиком. Но это жестоко для того, кто меня найдет. Будет большой беспорядок. И с пистолетом результат получится таким же. И если ты решишь повеситься или спрыгнуть с крыши. А встать перед поездом нечестно по отношению к машинисту. И даже если ты выпьешь «Кулэйд», это будет несправедливо по отношению к горничной. Может быть, именно поэтому люди выбирают консьерж-услуги. Так легче для тех, кто остается. Но я все равно не понимаю, откуда берутся деньги для Мерченко.
– А я не понимаю, как мы можем туда вернуться. Это словно они окружили город оградой из колючей проволоки высотой в десять миль, только положили ее на землю.
– Мы должны начать с Оклахома-Сити.
– Ты хочешь поехать на поезде?
– Я хочу, чтобы у нас была возможность выбора. А детали мы обсудим на месте. Скажи Уэствуду, чтобы заказал билеты на подходящий рейс.
* * *На следующее утро Ричер проснулся очень рано – Чан еще спала. Джек выскользнул из постели и закрылся в ванной комнате. Он отбросил свою предыдущую теорию. Навсегда. Она оказалась категорически неверной. Раз за разом. Потолок отсутствовал. Верхнего предела не существовало. И причины, по которой это должно когда-нибудь прекратиться.
И это было полезно знать.
Он стоял перед зеркалом и внимательно себя рассматривал. У него появились новые синяки после падения. Старый синяк на спине, оставшийся после удара Хэкетта, стал желтым и вырос до размера мелкой тарелки. Но в его моче не было крови, боль уменьшалась, и он двигался более свободно. На голове имелось болезненное место, но шишки Джек не обнаружил. Слишком мало плоти, как сказал доктор. Голова болела вполне терпимо. Он не испытывал сонливости или головокружения. Ричер встал на одну ногу и закрыл глаза. Нет, он не начал пошатываться. Он оставался в сознании. И его не тошнило, не было рвоты и судорог. Ричер сделал несколько шагов с закрытыми глазами от ванной до туалета и не отклонился в сторону. Коснулся носа кончиками пальцев и потер живот, одновременно постукивая себя по голове. Никаких проблем с движениями или координацией, если не считать некоторой неповоротливости. Но ловкость и проворство никогда не были его достоинствами.
Дверь у него за спиной распахнулась, и вошла Чан. Она выглядела мягкой и сонной. Он увидел ее в зеркале.
– Доброе утро, – сказала Мишель и зевнула.
– И тебе, – ответил он.
– Что ты делаешь?
– Проверяю симптомы. Доктор дал мне очень длинный список.
– И как далеко ты успел по нему продвинуться?
– Мне еще осталось проверить память, зрение, речь, слух, умение сдерживать эмоции и думать.
– Ну, с эмоциями ты уже справился. Ты произвел на меня впечатление. Для мужчины, конечно, который побывал в армии. А теперь назови мне трех знаменитых жителей Оклахомы, раз уж мы туда направляемся.
– Микки Мантл, естественно. Джонни Бенч. Джим Торп. И дополнительный бонус за Вуди Гатри и Ральфа Эллисона.
– Твоя память в порядке. – Она подошла к ванной и подняла два пальца. – Сколько?
– Два.
– Зрение в порядке.
– Не очень точный тест.
– Ладно, оставайся на месте и скажи мне, кто сделал эту ванну?
Ричер посмотрел. Над сливным отверстием имелась тусклая надпись.
– «Американский стандарт», – сказал он, потому что знал ответ.
– Твое зрение в порядке, – повторила Чан и что-то очень тихо прошептала.
– В самолете? – сказал Ричер. – Я целиком и полностью «за».
– Со слухом все хорошо, тут нет ни малейших сомнений. Какое самое длинное слово в Геттисбергской речи[25]?
– А это проверка какого симптома?
– Способности думать.
Он подумал.
– Там два таких слова. И все состоят из одиннадцати букв. «Восемьдесят» и «гражданской».
– Теперь произнеси первое предложение, как если б ты был актером на сцене.
– Ты знала, что Линкольн тогда болел оспой?
– Но я спрашивала не об этом.
– Я знаю. Но так я получу дополнительный балл за память.
– Мы уже проверяли память. Помнишь? А теперь проверяем речь. Первое предложение.
– Человек, основавший «Гетти Ойл», является потомком того, в честь которого назван Геттисберг.
– И опять не то.
– Я хотел продемонстрировать тебе общие знания.
– Но это не симптом.
– Зато связано с памятью.
– Мы проверяли память столетия назад.
– «Минуло восемьдесят семь лет, как отцы наши основали на этом континенте новую нацию, своим рождением обязанную свободе и убежденную, что все люди рождены равными».
Его слова великолепно прозвучали в ванной комнате. Мрамор давал хорошее эхо и резонанс.
Ричер продолжал уже громче:
– «Сейчас мы проходим великое испытание гражданской войной, которая решит, способна ли устоять эта нация или любая нация, подобная ей по рождению или призванию».
– Твоя головная боль прошла? – спросила Чан.
– Относительно, – ответил Ричер.
– Значит, нет.
– Она уже уходит в нужном направлении. И с самого начала была не такой уж сильной.
– Но врач думал иначе.
– Медики – очень робкие ребята. И осторожные. У них нет духа приключенчества. Я пережил ночь. И не нуждаюсь в наблюдении.
– Я рада, что он был осторожным, – сказала Чан.
Ричер промолчал.
Потом Уэствуд позвонил им по телефону в номер и сказал, что его секретарша заказала билеты на «Юнайтед», единственный прямой поезд, уходящий сегодня. Но им нет нужды спешить, до отправления еще несколько часов. Они заказали кофе и завтрак в номер. Кофе сразу, завтрак ровно через час.
* * *Раннее утро в Сан-Франциско соответствовало началу дня в Материнском Приюте. И дело было не в разных привычках города и сельской местности, а во временны́х зонах. Материнский Приют находился впереди. В магазине уже шла торговля. В кафе заканчивали завтрак последние посетители. Горничная мотеля давно принялась за работу. Одноглазый портье находился в ванной комнате. Водитель «Кадиллака» был в своем магазине, в «Вестерн Юнион», «МаниГрэм» и «ФедЭкс» кипела жизнь.
Однако магазин запасных частей был закрыт. В кафе не осуществлялось кассовое обслуживание. Эти двое парней находились на металлическом мостике наверху элеватора № 3, старого бетонного гиганта, самого большого из всех, что находился в их распоряжении. С биноклями. И с простой системой наблюдения. В городок вели две дороги – одна с востока, другая с запада; они проходили прямо под ними. Дорог на севере и юге не было. Только железнодорожные рельсы.