— Blohm и Voss.
— Да, вот там. И, кроме того, в поле не вложишь в два-три-четыре раза больше энергии, чем оно может усвоить, а в производство — легко. Нарастив парк станков в четыре раза, ты получишь в четыре раза больше продукции.
Я помнил похожие сентенции еще из школьного курса экономической географии.
— Экстенсивный и интенсивный пути развития?
— Нет, Зак, я о другом, — отмахивался Серый. — Некоторые виды деятельности предполагают только интенсивный путь развития и дают большую норму прибыли, чем другие, предполагающие только лишь географическое расширение с небольшой, но предельно возможной для этой деятельности интенсификацией. В разных отраслях разные прибыли, разные зарплаты, разные энергозатраты. Никогда фермер или колхозник не будут зарабатывать так же много как какая-нибудь поп-звезда или специалист по микроэлектронике. На одном участке земли можно построить отличную ферму или автозавод. Но если в случае фермы ты очень скоро достигнешь предела выработки своей брюквы и последующие вложения в удобрения, семена от Monsanto и пестициды дадут тебе лишь малый прирост продукта при его огромном общем удорожании, то увеличить прибыльность на производстве машин, перейдя на новые технологии, можно очень серьезно. Когда страну хотят превратить в картофельное поле с редкими шахтами угля — это просто попытка лишить ее возможных прибылей и какого-то ни было развития. И значит, дело не только в деньгах. Верно?
— Не поспоришь, — что-то похожее я все-таки слышал от своего недавнего норвежского знакомца Рейнарта. Удивительным образом, его мысли совпадали с тем, о чем думал Фролов.
— Видишь, я опять прав. Денег у нас хватает, а новых идей в мире носится неисчислимое множество. Найди их в Союзе, найди, оплати и жди урожай! Связь, космонавтика, электроника — пока еще везде можно вырваться вперед и ничто не потеряно безвозвратно. А через три года станет поздно. Куй железо пока горячо.
И действительно — в Союзе, несмотря на все вопли о его отсталости, имелось огромное количество интересных для инвестиций предложений.
Мобильная связь в Советском Союзе была всегда — так мне показалось, когда я ознакомился с короткими брошюрами, посвященными системам "Алтай" и "Волемот".
Еще на московской Олимпиаде журналисты оснащались аппаратами "Алтая", бывших по тем временам просто образцом технологического прорыва — вес, функциональность, стоимость не оставляли для той же Nokia с ее Mobira Senator никаких вариантов для признания на территории СССР. Городов, оснащенных "Алтаем", в России было уже достаточно много — больше сотни, но технические проблемы не давали возможности создавать сколько-нибудь разветвленные сети, ограничивая число абонентов в районе трех сотен для региона. Пока потребности ограничивались спецслужбами и партийными чиновниками, не виделось необходимости усовершенствования созданной сети. Но с появлением кооператоров, введением самоокупаемости институтов и прочими последними веяниями эпохи, возник целый пласт людей, готовых платить деньги за возможность связаться из машины, с поля или со строительной площадки. И появившаяся уже после Олимпиады система "Волемот", избавленная от этого недостатка, должна была вывести страну в передовики оснащения населения мобильной связью в мировом масштабе.
Было лишь три основных и понятных проблемы, мешавших воплощению планов в жизнь: боязнь властей за бесконтрольные звонки своих граждан — обычное "как бы чего не вышло"; недостаточное финансирование для внедрения системы повсеместно в рамках существующей в стране экономической модели — ведь даже переведенные на самофинансирование институты не могли самостоятельно браться за столь масштабные проекты; и проблема сопряжения нового формата связи с имеющимися телефонными линиями.
И если последние две решались достаточно просто созданием столь модного в последнее время СП, которое и было зарегистрировано на паритетных началах моим фондом Royal Privada d'Andorra с ВНИИС, Nokia и Ericsson, то первая проблема была способна довести любого нормального человека до белого каления! Согласование всего и вся со всеми подряд — от военкомата и милиции до местных ЦТУ — делали процедуру получения вожделенного телефона каким-нибудь председателем колхоза "Красные пироги" подвигом сродни хождению Афанасия Никитина за три моря.
Была еще и четвертая, самая для меня непонятная проблема всеобщей телефонизации — недостаточная емкость имеющихся станций городских сетей. Если в городе потенциально имелось десять тысяч абонентов, власть почему-то ограничивалась возведением АТС на пару тысяч номеров. Здоровенные залы с высокими шкафами, набитые релейной аппаратурой: доисторические декадно-шаговые станции, координатные и входящие в моду квазиэлектронные — всегда оказывались в недостаточном количестве. Может быть, это было связано с какой-нибудь плановой убыточностью городской связи? При стоимости для обывателя в три доллара в месяц? И при наращивании емкостей росли и убытки? Разбираться в вопросе было некогда, но я точно знал, что рынок связи нужно завоевывать сейчас, потому что потом, когда придут другие — нам ничего не останется и финальные потери окажутся гораздо выше.
Приходилось за свой счет, в расчете лишь на прибыли будущих периодов, наращивать мощности проводной телефонии в городах, продавать станции в рассрочку по лизинговым и факторинговым схемам, сдавать в аренду, с последующим выкупом и без него — условия приобщения к миру мобильных коммуникаций были в Союзе необыкновенно гибкими. В то же время у населения на руках к концу восьмидесятых оказались приличные суммы, заработанные честным трудом, которые тратить оказалось некуда. Складывать их на сберкнижки — не особенно перспективно, потому что накопленное богатство тоже тратить будет некуда, но получить вместо этого бессмысленного накопления востребованную услугу желали многие. И мы шли людям навстречу, насколько можно расширяя условия предоставления связи. Все это пожирало вкладываемые капиталы со скоростью уничтожения материи черной дырой, но размер рынка сулил со временем компенсировать любые расходы. Если бы только удавалось ежемесячно сколько-нибудь расширяться, не зарываясь в бюрократических склоках с начальниками всех уровней, боявшихся принять, как они говорили "политическое решение". Не знаю, в чем состоит политика при выдаче телефона леснику, но, видимо, есть что-то в высшей политэкономии, недоступное разумению обывателя.
Сильно помогла идея одного из инженеров ВНИИС, предложившего выдавать государственным структурам один аппарат с оплаченным на пару месяцев трафиком бесплатно на каждую коммерческую продажу. Ему самому было не очень понятно — за счет каких ресурсов это будет возможно, но перед ним стояла задача взрывного расширения сети и он предложил одно из решений, подхваченное руководством. И дело сдвинулось с мертвой точки — начальники всех мастей сами потащили клиентуру в наши салоны связи.
Вместе с тем, деньги и обещания денег творят чудеса и постепенно бюрократические препоны устранялись, делая связь доступной многим. Договариваясь с местными властями об открытии филиалов СП, мы обещали, что не менее половины прибыли не будет выводиться из областей и краев и предназначена для реинвестирования в новые проекты — для расширения самой сети "Волемот", а так же побочных и сопутствующих предприятий. И нам верили, не забывая навязывать в соучредители своих родственников и друзей.
Если у кого-то на Западе и была мысль проникнуть на советский рынок связи, то уже через год о ней стоило бы забыть. Я сам платил пять долларов за минуту разговора, а Иван Петрович Семенов укладывался в двадцать рублей в месяц за ничем нелимитированную связь.
Но этого было мало, потому что страна и без того варилась в собственном соку больше полста лет и к большому успеху это не привело. "Руководящая и направляющая" много раз пыталась наладить экспорт своих технологий, рекламируя по всему миру за бесценок поставленные арабам, пуштунам и индейцам электростанции, заводы и фабрики, но поскольку к коммерции руководящие работники последних десятилетий относились с презрением, то и результат был соответствующим. Пока станки, самолеты и автомобили предоставлялись "друзьям СССР" за полцены или вовсе бесплатно — они с удовольствием пользовались дарами, но стоило запросить полную цену и возможный клиент уходил, не чувствую себя ни в чем обязанным. Но если только отдавать, ничего не получая взамен — даже просто лояльности — то и итог будет ожидаемым. И все же выходить на мировой рынок следовало именно теперь, когда технологический задел был сравним с тем, что мог показать человечеству Запад, а кое в чем даже опережал. Еще года три-четыре демократических "преобразований" и не то что преимущества не останется — мы станем даже идеологически неотличимы от какой-нибудь Франции, но при этом не сможем предложить рынкам ничего, что не могла бы им дать та же Франция. И при этом в условиях тотальной свободы на перемещение капитала, труда и энергии наше предложение будет либо дороже французского, либо принесет ущерб советскому хозяйству в целом, как рассказывал незабвенный Валентин Аркадьевич Изотов.
Поэтому была разработана схема вовлечения ВНИИС в мировую экономику, которая позволяла получить доход, не особенно высвечивая выгодоприобретателей.
Новое СП — "Volemot Union", занимавшееся в России мобильной связью, доля ВНИИС в котором была была достаточно высока — почти половина, выступило одним из учредителей MobilNet — компании, зарегистрированной в Гонконге при участии Hutchinson Wampoa (Хэцзи Хуанпу) Ли Ка-шина и Semiconductors Research and Manufacturing, руководимой Майком Квоном.
У Ли Ка-шина, богатейшего человека Азии, улыбчивого китайца, считавшего, что главное счастье человека состоит в том, чтобы"…трудиться и получать прибыль", Генеральным директором головной компании, купленной лет десять назад у вездесущего HSBC, состоял некий Саймон Мюррей, с которым Майк Квон свел близкое знакомство.
И если биография самого Ли Ка-шина была внешне прозрачна, обыденна и проста: ширпотреб, строительство, порты-причалы-поезда, то его директор оказался человеком, повидавшим многое. Это был совершенно замечательный типаж того самого "космополита", которыми пугали моих родителей их комсомольские вожаки: англичанин, отслуживший контрактный срок во французском Иностранном Легионе в Алжире в те самые годы, когда демократическая Франция во главе с Де Голлем душила алжирский "сепаратизм", топя северную Африку в реках крови, потом торговавший всем подряд в таиландском представительстве французской фирмы и в конце концов спевшийся с Ротшильдами, на деньги которых он открыл свое первое самостоятельное предприятие, проданное чуть позже его нынешнему боссу.
— Знаете, Зак, — после двухдневного знакомства сказал мне Саймон на правах компаньона, старшего по возрасту и жизненному опыту. — Чем выше куча денег, которую вам удается под себя нагрести, тем шире ваш горизонт. Но тем труднее увидеть то, что твориться у ее подножия. Вы молоды, у вас впереди насыщенная жизнь, не забывайте о простых людях, руками которых создается ваше богатство. Однако при этом не позволяйте их интересам подняться над вашими, потому что на корабле не может быть двух, трех или десяти капитанов. Демократия хороша там, где от нее ничего не зависит и совершенно не приспособлена для принятия нужных и непопулярных решений. И все же ваше богатство создается людьми и нельзя относиться к ним как к бросовому товару.
Было странно слышать такое от одного из тех, кого называют "акулами империализма", но он был стопроцентно прав. Настораживало только его близкое сотрудничество с теми самыми господами, которых мы с Серым должны были бы сторониться всеми силами, ведь подразумевалось, что именно они будут играть против нас сейчас и в будущем. И если мистер Мюррей стопроцентно был человеком Ротшильдов, успевшим на них поработать официально, то и Ли Ка-шин, внешне совершенно независимый, наверняка был таким же — ведь выпуская пластиковые цветы и мыльницы с расческами редко кому удается скопить на покупку у HSBC одной из крупнейших в Гонконге компаний. Здесь мало просто денег, здесь нужно доверие главного акционера, что полученное вами не будет обращено ему во вред.
MobilNet, услуги которого были основаны на советских технологиях, очень быстро получил в Гонконге, Сингапуре, Сеуле и на Тайване хорошую известность. Чтобы не говорили досужие языки о маркетинге, а в отношении новых продуктов, характеристики которых не очень хорошо знакомы публике, эта наука работает отлично! Уже к сентябрю восемьдесят девятого компания контролировала практически весь рынок мобильной связи в этих регионах и планировала экспансию в Австралию, континентальный Китай, Филиппины и Таиланд — всюду должна была дотянуться "рука Москвы".
У Ли Ка-шина была и своя компания мобильной связи — Hutchinson Telecom, работающая в начинающих получать признание стандартах AMPS и TACS, но многоопытный китаец решил посмотреть — что может получиться из сотрудничества с русскими, чей авторитет гарантировал Майкл Квон, уже приобретший солидную известность от Токио до Сингапура. Сделка сулила приличные прибыли и улыбчивый китаец решился. А мне только и нужно было — дать хороший толчок детищу ВНИИС, а в том, что в дальнейшем они преуспеют, если не решат почивать на лаврах, я не сомневался.
Весной и летом восемьдесят девятого весь мир следил за тем, как Китай душит студенческие выступления на площади Тяньаньмэнь, посвященные то ли недостаточности демократии в проводимых реформах, то ли наоборот — ее избыточности и, как следствие сопутствующего либерализма последовавшего расслоения китайского общества. А третьи утверждали, что студентов вообще не волновала степень демократизации страны, и выступали они совсем даже против надоевших всем чиновников-казнокрадов. Разве поймешь этих китайцев? На площади они собирались уже не впервой и реальные причины недовольства рядовых китайцев были недоступны пониманию "прогрессивного человечества". И значит, каждый был волен толковать причины событий на свой вкус.
Газеты всего мира кидались из крайности в крайность, придумывая бесчисленные версии причин демонстраций и, хотя на самом деле никто ничего не понимал, каждый мало-мальски заметный политик торопился выступить экспертом и заработать себе небольшой политический капитал на будущее.
Разумеется, не обошлось без вездесущего Михаила Сергеевича, который попытался наработать на этих выступлениях имидж прогрессивного демократизатора, бросившись в Пекин объяснять своему новому "другу" Дэн Сяопину необходимость "гласности, перестройки и ускорения". Если бы Генеральные секретари со времен Хрущева, рассорившегося с Председателем Мао, знали, что делается в Китае, Горби наверняка бы туда не поехал. Но вышло как вышло и со стороны он смотрелся яйцом, вздумавшим учить курицу. Китай реформировал свою экономику уже десять лет, постепенно превращая страну в подобие провинции Гуандун, которой в конце 70-х разрешено было стать рыночной, чтобы попробовать компенсировать ее отсталость. И, несмотря на все успехи, китайцы не спешили распространять опыт этой южной провинции на всю страну, проводя постепенные реформы и не выпуская вожжи из рук.
Фролов считал, что Дэн Сяопин никогда не был убежденным марксистом, а просто однажды понял (или ему помогли понять), что новая идеология может дать ему неограниченную власть и с удовольствием к ней примкнул. Пока было нужно — поднимался вверх по бюрократической лестнице, проводил "Культурную революцию" и поддерживал Мао, зарабатывая авторитет в партии и народе, но когда почувствовал в руководителе слабину, не замедлил с выступлением, да не однажды, для чего даже полгода ему пришлось прятаться за спиной своего приятеля-генерала, командовавшего войсками Гуаньчжоусского военного округа. Почему-то партийная верхушка, лишившая его всех постов, не рискнула связываться с военными. Так кто же на самом деле стоял за спиной товарища Дэна, что всемогущий Мао не рискнул связываться с этими силами? А военные не поспешили выполнять приказы из Пекина. К его счастью, престарелый Мао ранней осенью 76-го года испустил дух и путь к власти оказался открыт. Здесь и началась постепенная сдача завоеваний коммунизма в Поднебесной. Нужно отдать должное реформатору — он не пытался одним прыжком заскочить в общество развитых стран, не пытался в мгновение ока все приватизировать и распродать. Да и не вынес бы Китай, только что переживший сначала "Культурную революцию", а следом за ней — "Большой скачок" еще одного нечеловеческого напряжения сил. Сяопин начал с малого, но за десять лет ясно показал всему Китаю, что выбранный им путь ведет к процветанию.
— Но будь я проклят, если бы это вышло у него без доброй воли заинтересованных кругов на Западе. — Говорил по этому поводу Серый. — Мир вообще не такой, каким кажется при первом приближении. Парфюмерные изыски изобретают не Коко Шанель с Хьюго Боссом, а бородатый безымянный мужик в лаборатории DuPont или престарелая тетка из такой же лаборатории в Koch Industries, в штате Мэриленд национальный спорт — рыцарские турниры, а не американский футбол, лорд, просравший Британскую империю, объявляется ее величайшим правителем, кролики могут иногда победить самого Наполеона, а в коммунистическом Китае не одна, а девять зарегистрированных партий.
Он замолкал, глядя, как я пытаюсь броситься проверить информацию, но останавливаюсь, понимая, что сделать это быстро не получится.
— Если бы западный бизнес в самом деле соблюдал свои бойкоты, — насладившись произведенным впечатлением, продолжал он, — никогда никакой Гуандун при самой разрыночной экономике не смог бы выбиться в лидеры экономического развития Китая. Как не может этого сделать какая-нибудь Сомали по отношению к Африке. Для этого нужны не десять лет, а пятьдесят — как у южных корейцев, и вооруженное присутствие заинтересованных стран, чтобы сохранить свою собственность — как в Японии, Германии и той же Южной Корее. Представляешь себе уровень гарантий сохранности собственности, предоставленных китайцами, в которые должны были поверить наши очень недоверчивые капиталисты с Уолл-стрит? Я — нет. После того, как их кидали много раз повсюду — от России до Кубы, поверить какому-то китайцу? Сомнительно. Только если знаешь его как облупленного и держишь за очень чувствительное место. Хотя… и товарищ Мао и товарищ Дэн очень любили поручкаться с американскими президентами. А тех не сильно напрягал китайский тоталитаризм, до которого русскому — расти и расти! И практически не расстроило приобретение Китаем ядерного оружия — удивительно! Посмотри, какова цена успеха "китайского экономического чуда" — весь континентальный Китай занимается созданием инфраструктуры, напрягается, строя железные дороги, электростанции, карьеры, шахты, а Гуандун ставит у себя заводы, которые это все перерабатывают, используют по дешевке — по внутренним китайским расценкам, а прибыль от торговли с внешними рынками складывает в свой карман. Здесь, конечно, вспомнить стоит об условии обязательного реинвестирования в китайскую экономику, но, поверь мне, оффшорами не пользуется на этой планете только самый ленивый или дурной, а проследить за перемещением денег пока еще невозможно — в силу неразвитости коммуникаций и "устаревшего" законодательства, не позволяющего некоторым институтам раскрывать имена вкладчиков или акционеров. Там, где китайская экономика получает доллар, тот же HSBC, а вернее всего японские Fuji Bank, Sumitomo Bank, Sanwa Bank и Bank of Tokyo имеют пять. Но за каждым японским банком, который способен поразить мир величиною активов — один лишь Bank of Tokyо распоряжается суммами превышающими в три раза годовой бюджет Советского Союза — за каждым из японских гигантов стоят Дядя Сэм и Джон Буль. И поверь мне, очень скоро это станет явно видно — когда упадет японский рынок недвижимости, деньги уйдут хозяевам и в модные китайские лавочки вроде Народного строительного банка Китая, а бедняги японцы уже лет через десять-двенадцать навсегда покинут мировые рейтинги крупнейших банков. Видимо, не зря родной сынок товарища Сяопина работает в США целым профессором университета.