— Если бы западный бизнес в самом деле соблюдал свои бойкоты, — насладившись произведенным впечатлением, продолжал он, — никогда никакой Гуандун при самой разрыночной экономике не смог бы выбиться в лидеры экономического развития Китая. Как не может этого сделать какая-нибудь Сомали по отношению к Африке. Для этого нужны не десять лет, а пятьдесят — как у южных корейцев, и вооруженное присутствие заинтересованных стран, чтобы сохранить свою собственность — как в Японии, Германии и той же Южной Корее. Представляешь себе уровень гарантий сохранности собственности, предоставленных китайцами, в которые должны были поверить наши очень недоверчивые капиталисты с Уолл-стрит? Я — нет. После того, как их кидали много раз повсюду — от России до Кубы, поверить какому-то китайцу? Сомнительно. Только если знаешь его как облупленного и держишь за очень чувствительное место. Хотя… и товарищ Мао и товарищ Дэн очень любили поручкаться с американскими президентами. А тех не сильно напрягал китайский тоталитаризм, до которого русскому — расти и расти! И практически не расстроило приобретение Китаем ядерного оружия — удивительно! Посмотри, какова цена успеха "китайского экономического чуда" — весь континентальный Китай занимается созданием инфраструктуры, напрягается, строя железные дороги, электростанции, карьеры, шахты, а Гуандун ставит у себя заводы, которые это все перерабатывают, используют по дешевке — по внутренним китайским расценкам, а прибыль от торговли с внешними рынками складывает в свой карман. Здесь, конечно, вспомнить стоит об условии обязательного реинвестирования в китайскую экономику, но, поверь мне, оффшорами не пользуется на этой планете только самый ленивый или дурной, а проследить за перемещением денег пока еще невозможно — в силу неразвитости коммуникаций и "устаревшего" законодательства, не позволяющего некоторым институтам раскрывать имена вкладчиков или акционеров. Там, где китайская экономика получает доллар, тот же HSBC, а вернее всего японские Fuji Bank, Sumitomo Bank, Sanwa Bank и Bank of Tokyo имеют пять. Но за каждым японским банком, который способен поразить мир величиною активов — один лишь Bank of Tokyо распоряжается суммами превышающими в три раза годовой бюджет Советского Союза — за каждым из японских гигантов стоят Дядя Сэм и Джон Буль. И поверь мне, очень скоро это станет явно видно — когда упадет японский рынок недвижимости, деньги уйдут хозяевам и в модные китайские лавочки вроде Народного строительного банка Китая, а бедняги японцы уже лет через десять-двенадцать навсегда покинут мировые рейтинги крупнейших банков. Видимо, не зря родной сынок товарища Сяопина работает в США целым профессором университета.
Пока я осмысливал, он уже успевал подумать о другом:
— В России сейчас тоже один молодой замминистра в нефтедобыче пишет диссертацию о том, что в условиях очень низких мировых цен на нефть стоит выделить из народного хозяйства самые доходные месторождения, самые высокорентабельные перерабатывающие заводы и объединить это все в одной структуре, которая будет генерировать для страны валюту. Разумеется, в руководители, а потом и в собственники этого "Лукойла" он прочит себя. Каково, а? Какой размах, какой полет мысли! Сказать честно, я могу рожать такие диссертации по десятку на день. Объединить самые прибыльные алюминиевые заводы и отдать мне, а остальные пусть висят ярмом на бюджете страны, или те, где льют цветмет и тоже отдать мне, или бумага, лес, хлопок — продолжать можно до бесконечности. Важно — выделить доходные и отдать мне, а с убыточными, устаревшими и всякими-остальными пусть государство мучается! Красавчик! Настоящий последователь английского либерализма, постигший самую суть основ приватизации!
Не знаю, был ли в его словах смысл, я уже привык к тому, что он такими недвусмысленными заявлениями просто провоцирует меня к осмыслению явления. Но по тому, как встретили в Пекине Михаила Сергеевича, не чувствовалось, что "братский" Китай нуждается в какой бы то ни было помощи со стороны Советского Союза. И так же не чувствовалось, что сам готов поделиться хоть чем-то, кроме своего бросового ширпотреба.
На государственном уровне Генерального секретаря опять ждала неудача — несмотря на все его личное обаяние.
У меня же, благодаря связям Квона и Ли Ка-шина наметились неплохие гешефты в области микроэлектроники, которая только-только начинала развиваться в китайских свободных экономических зонах.
— Незачем лезть напролом, и пытаться объяснить тем, кто не очень хочет тебя видеть, что ты хороший. Если тебе от них что-то нужно, договорись с теми, кто уже там присутствует, и постепенно все смирятся с тем, что придется считаться с твоими интересами, — слова Джонни Манга, моего сингапурского представителя, умудрившегося за неполный год влезть во многие компании своего города долевым участником, оказывались той универсальной истиной, которая давала наилучшие результаты.
Neptune Orient Lines, OSBC, Singapore Airlines, Keppel, всюду: от морских перевозчиков до банков и изготовителей буровых вышек Манг имел какое-то участие, постепенно расширяя его границы. Он даже умудрился просочиться в сингапурское отделение моего ныне злейшего противника — Standard Chartered. Mang Holding, управляемая Джонни, имела листинг на биржах в Гонконге, Маниле, Сингапуре, Токио и Дели. Собрав свое лоскутное хозяйство из всего подряд, он выпустил на рынок облигации холдинга, которые неплохо разошлись среди завсегдатаев фондовых площадок. Мне нравился его подход и в азиатских условиях, где не все всегда решает размер кошелька, он был очень полезным.
С самого начала нашей деятельности мы не старались приобретать полный контроль над крупными и очень крупными предприятиями. Это было чревато столкновением с теми силами, которые в принципе не могло контролировать ни одно правительство, а уж нам они пока были совсем не по зубам. В любой стране за самыми крупными и доходными предприятиями обязательно торчат уши крупнейших банков. Эти банки цементируют всю экономику страны, опутывают ее своими щупальцами, заставляют работать на себя и пухнут от доходов еще больше, подгребая под себя новые жертвы, едва выросшие до размеров, которые могли бы заинтересовать "больших братьев" с Уолл-стрит и ее региональных близнецов. И, как показывает практика, бороться с таким положением вещей практически бесполезно.
В послевоенной Германии союзниками было принято волевое решение и, чтобы избежать в будущем конкуренции с немецкими банками, три крупнейших банка — Deutsche Bank, Dresdner Bank, Commerzbank — оказались разделены на тридцать независимых контор, каждая из которых по замыслу англичан и американцев не могла так же сильно как прежде влиять на решения, принимаемые в Бонне. Но прошло всего пять лет и независимых банков осталось девять. А к концу пятидесятых их опять осталось только три под старыми названиями и все трое вновь набрали всю свою разделенную силу. И каждый из них стал контролировать примерно треть экономики страны. Если на рынок и попадало какое-нибудь предприятие вроде недавно доставшегося мне MBB-ERNO, то случалось это только потому, что никто из "большой банковской тройки" не видел в них близкой коммерческой выгоды.
То же самое происходило во Франции, где уже давно сложилась своя "тройка": Банк де Пари, Банк де л'Эндошин и Креди эндюстриэль э коммерсиаль. А всего банков во Франции насчитывалось около сотни и с каждым годом становилось все меньше. И в Англии, где имелась своя, пока еще "большая четверка", делящая рынок с двумя сотнями мелких конкурентов ситуация была похожей. И в Италии, где почти две трети банковского сектора контролировалось банками с государственным участием, зато оставшаяся треть управляется практически всего лишь одним коммерческим, возводящим свою историю к Rolo Banca, основанному в середине пятнадцатого века — когда московские Великие князья еще толком от монгольского ига не избавились.
Кому-то может показаться, что в Штатах с их многотысячной группой банков дела обстоят иначе, но не нужно обманываться: наверху горы вся та же группа из трех-пяти банков-монстров, а под нею копошится сонм мелких банков-корреспондентов, выполняющая роль филиалов и создающая иллюзию большого количества независимых конкурентов. Все тоже самое, что и повсюду, но с дополнительным местным колоритом помешанных на конкуренции американцев из глубинки, которые лучше отнесут свои сбережения в банк, который, как они думают, принадлежит соседу, чем доверятся крупным банкстерам, но в итоге деньги все равно оказываются там, где надо.
Банки все время, всю свою историю сливались-сливались-сливались, концентрируя капиталы во все более малочисленных руках своих обезличенных владельцев. Если о некоторых из них вроде Chase Manhattan можно было с определенностью сказать, что это креатура Рокфеллеров, то о владельцах иных мегабанков, таких как Wells Fargo можно было только догадываться. Может быть, те же самые Рокфеллеры, а может быть их постоянные враги-партнеры Ротшильды? Варбурги, Оппенгеймеры? А может быть патриархи европейского бизнеса, те, кто стал безумно богатыми еще сотни лет назад: Фуггеры, одновременно кредитовавшие в свое время крупнейшую в мире империю — Испанскую, создавшие первую в мире глобальную компанию, имевшую интересы от Швеции до Чили в те времена, когда будущего Государя Всея Руси Иоанна Васильевича IV и в прокете не было? Или, быть может, Бэринги, две сотни лет возглавлявшие английский банкинг, но почему-то сильно сдавшие в последние пятьдесят лет без видимых причин, хотя успели замечательно нажиться на обеспечении ленд-лизовских операций, монопольно выступая агентом в американо-английских отношениях?
В прошлом году — в восемьдесят восьмом — много шума на рынке наделало недружественное поглощение, которое провел BoNY в отношении Irving Trust, тоже пытавшегося стать очень большим, но надорвавшимся в состоявшейся гонке. Бедняга Irving, известный широким массам тем, что выступил спонсором Олимпийских игр в Лейк-Плесиде, пытался избежать этой участи, слившись в объятиях братской любви с итальянским Banca Commerciale Italiana, но все было тщетно, потому что места в "большой пятерке" для него не нашлось бы никогда. "Пятерки" не становятся "шестерками" никогда. Только "четверками" или "тройками".
На рынке почти не бывает деления банков, только лишь слияния и поглощения. Только если кто-то становится слишком большим для рынка, тогда другие начинают давить на правительство и общественность, задействуют все свои ресурсы и иногда добиваются разделения разросшихся финансовых корпораций. Принимают законы вроде пресловутого акта Гласса-Стигола, запрещающего банкам заниматься всем подряд и без страхового покрытия. Только все это соломенные подпорки, установленные на пути катящихся валунов.
Когда некоторые умники размышляют об отдельном банковском секторе, отдельном индустриальном, отдельном аграрном — мне становится смешно. Потому что нет ни одной структуры, находящейся вне интересов банков. За любым значительным предприятием стоит крепкий банк. Так было всегда и везде и ничто не способно это положение вещей поколебать.
На банковских балансах не отражаются трастовые операции. Люди часто отдают банкам на хранение акции разных предприятий, доверяя управление этими бумагами и банки вволю пользуются чужим добром, протаскивая в правления подопытных компаний своих людей. А если в Правление компании попал кто-то один, и деятельность компании оказалась для банка интересной, то следом за ним там окажется и второй, и третий, и четвертый. И скоро все правление будет состоять из аффилированых с банком людей, диктующих остальным владельцам компании волю банка. Вместе с тем банк привлечет во всевозможные экспертные и наблюдательные советы при своих управляющих органах специалистов от промышленности, транспортных перевозок, сельского хозяйства из подчиненных корпораций и будет иметь полную и исчерпывающую информацию по любой интересующей его отрасли. Все это не отражается в бухгалтерских отчетах, но подчас приносит банку до половины его доходов: у Manhattan Chase трастовые активы, отданные ему в управление, по состоянию на конец прошлого года в четыре раза превышают его балансовую стоимость — есть, где разгуляться. У моего маленького андоррского банка под управлением месье Персена ситуация еще круче — он распоряжается активами, стоящими вдесятеро против его банка. Получает небольшой процент за участие, но основная прибыль реинвестируется, даже не проходя через его банк.
В прежние времена все эти операции были чрезвычайно затруднены невообразимой трудоемкостью расчетных процессов, но ныне, с появлением компьютеров и целых вычислительных сетей все становится проще и доступнее. Первейшие потребители этих новых технологий не научные центры, но, прежде всего, банки, которым теперь нет необходимости содержать целые армии медленно считающих экономистов. Каждый крупный банк обзавелся специализированной системой, учитывающей все нюансы его деятельности. У Bank of America это Бамтрак, у Morgan Guarantee Trust — Mars, и еще много-много других. И даже страшно представить, во что в конечном итоге выльется развитие вычислительных мощностей, которые вроде бы как должны удваиваться каждые два года. Живой пример такого симбиоза банков и новых технологий — Morgan Stanley, обломок империи Морганов, бывший в начале семидесятых мелкой лавочкой с численностью работников в сотню с небольшим человек и капиталом в сотню миллионов долларов — по миллиону на брата. За пятнадцать лет, сосредоточившись на обслуживании слияний и поглощений, следуя в числе пионеров применения технологических новшеств, мелкий инвестиционный банк превратился в транснационального монстра, равных которому в этом мире не много.
От предстоящей конкуренции с этими гигантскими структурами захватывало дух, но будущее настойчиво сулило необыкновенные приключения, выглядело завораживающим и многообещеющим, и я с радостью встречал каждый новый день, несущий мне неожиданные открытия.
Из сингапурско-гонконгского вояжа я вернулся в Лондон только ранней осенью и после продолжительной беседы с Тери Филдманом о судьбе поданных Standarted Chartered исков взялся за скопившуюся почту.
Глава 7
Не то, чтобы я совсем был за пределами досягаемости своих респондентов, я всегда носил с собой русско-сингапурский телефон и был на связи, но не все можно сказать по телефону или переслать по факсу. Телетайп и телеграф тоже не сильно располагают к передаче пространных рассуждений. К тому же, многие из написавших мне письма просто не смогли бы иначе до меня достучаться, остановившись навечно в очереди у многоопытной Долли. В общем, к моему появлению почтовая корзина под столом у спокойной англичанки распухла, наглядно демонстрируя миру, что информация может иметь очень даже материальную форму.
— Знаете, сэр, — после сдержанного приветствия заявила мне верная помощница, — пока вы исполняли на Востоке миссию белого человека, моя племянница вышла замуж и я больше не стану пытаться устроить вашу личную жизнь.
Наверное, я должен был расстроиться, но меня это только порадовало!
— Кто же этот счастливец? — мне и в самом деле было любопытно, кто же это посмел встать на пути у миссис Долли?
— Этот несносный мальчишка — Александэр Гринфилд, болтавшийся в офисе целыми днями! Моя дорогая девочка забегала ко мне иногда и несколько раз с ним встретилась. Когда он стал клеиться к Мэган, я думала, что она не примет его ухаживания, но она такая глупая! Теперь, когда он выпросил у Луиджи и получил назначение на строительство завода в этой ужасной Боливии, она должна ехать с ним! Только подумайте — моя девочка среди этих грязных горильерос! Сандинисты-коммунисты! Боже, они убьют Мэган. А еще говорят, что на том заводе будет очень много русских! Они наверняка научат ее пить водку и валяться пьяной в грязи! Я прошу вас, мистер Майнце, сделайте что-нибудь, чтобы они не уезжали из Лондона?
Гринфилд — это тот самый внучатый племянник убитой экономки, строивший в Непале какую-то школу. Значит, он все-таки выбрался из той дыры и принял предложение принять участие в строительстве большого горно-обогатительного комбината. Это хорошо, но как оставить сидеть на месте молодого парня, у которого свербит в заднице от предстоящего путешествия? Которому явно нравятся все эти Непалы, Боливии и Заиры?
Я развел руки:
— Увы, моя дорогая Долли, здесь я бессилен. Ведь он сам пожелал отправиться туда? Нельзя мешать мужчине исполнять его мечты — добром это не кончится. Но бояться нечего — я уверен, что Лу позаботился о надлежащей охране моего предприятия. Опасаться не стоит. Давай мне мои письма и приготовь, пожалуйста, крепкого кофе. Вот еще что — выпиши чек на имя Александэра Гринфилда на… три тысячи фунтов, я подпишу. Это будет мой свадебный подарок молодоженам.
И подумал про себя: "и моя благодарность за принятые на себя матримониальные устремления Долли".
Корзина вышла увесистой — килограммов на семь-восемь и своим весом гарантировала мне хорошее развлечение.
В основном это были странные предложения от черт знает кого о сотрудничестве, и такие письма я отбрасывал сразу, практически не читая. Далее шли приглашения благотворительных фондов и университетов на встречи попечительских советов, на презентации и тому подобные мероприятия, предваряющие обычно процедуру избавления моего кошелька от небольшой части содержащихся в нем денег. Несколько из таких приглашений — у которых не истек срок действия, и которые были отправлены известными заведениями — я отложил в сторону, чтобы принять по ним решение позже. Одно из просроченных — от виконта Элторпа из Спенсер-хауза — я повертел в руках и бросил в ящик стола. Приглашение от тестя наследника престола выбрасывать не стоило, даже если не удалось им воспользоваться. К тому же это хороший повод перезвонить, извиниться. Думаю, что то, что не простили бы англичанину, мне, уроженцу далекого Вануату, должно сойти с рук безболезненно — какой спрос с дикаря? Я разминулся с его дочерью и зятем, принцем Чарльзом, в Гонконге, да и не хотел с ними встречаться, понимая, что это декоративные фигуры возле трона, знакомство с которыми будет честью для любого британца, но для меня они были всего лишь двумя куклами в красивых обертках. Маркетинг и ничего больше. Еще нашлось несколько писем от представителей местного бомонда. В одном меня приглашали на охоту на лис, а еще в двух предлагали приобрести по сходной цене какие-то замки в Шотландии и Уэльсе.