Вернее, попытались начать — поморщившись от боли, Витолд освободился от гостя:
— Тодор! Осторожнее! Рука!
— Что? — Гость выпрямился. — Ты ранен? Где? Как?
— А ты не знаешь?
— Ну, отец мне рассказывал. — Чуть вытянутое лицо молодого мужчины, возраст которого не прятала даже небольшая бородка, выражало искреннее огорчение. — Но я не думал, что все так серьезно!
Они сели рядом.
— Тодор, — князь рассматривал гостя с улыбкой, — ты когда приехал?
— Сегодня утром. Только что!
— Я так рад!
— А я как рад! Стоило мне ненадолго отлучиться, как ты опять во что-то влип! Что на этот раз?
— То же и там же, — отмахнулся Витолд и повернулся ко мне: — Это — Тодор Хаш, мой друг детства. Мы практически выросли вместе. Его отец — мой воспитатель Генрих Хаш… Тодор, я так тебе рад, — повторил он. — Позволь представить тебе моего телохранителя Дайну Брыльскую, из старого шляхетского рода. Она уже два… нет, три раза спасла мне жизнь! Необыкновенная женщина!
Он произнес это таким тоном, что я неожиданно застеснялась от похвалы. Но означенный Тодор Хаш смерил меня взглядом, до странности делавшим его похожим на отца.
— Да, но она же… — взгляд указал на отсутствующую ногу.
— Я же говорю — необыкновенная! А как она владеет мечом! Тебе, думаю, есть чему у нее поучиться!.. Тодор тоже воевал, — добавил Витолд уже для меня, — в коннице. Я забыл спросить — а вы, Дайна?
— Пехота, — буркнула я. Симпатии к сыну милсдаря Генриха умерли. Конница недолюбливала пехотинцев, а мы, соответственно, всадников. Оба рода войск в сражениях действовали вместе, но за глаза обливали друг друга презрением. Лордики, чистоплюи, избалованные богатеи, рыцарята — вот далеко не полный перечень прозвищ, которыми мы награждали кавалерию, а взамен считаясь быдлом, скотом и просто «мясом».
Наши взгляды встретились — и все встало на свои места. Этот мужчина еще мог бы уважать женщину — но этот же рыцарь никогда не стал бы уважать пехотинца. Я для Тодора Хаша вмиг сделалась пустым местом.
— Я до бесов рад, что все так хорошо закончилось! — отвернувшись от телохранителя, заговорил он как ни в чем не бывало. — Выздоравливай поскорее, а то ведь знаешь, кто собирается приехать? Ярослава!
— Вот как? — встрепенулся князь и мгновенно перестал улыбаться. — В самом деле?
— Ну да! А ты не рад?
— Рад, конечно… А… где она?
Мне показалось, или Витолд бросил на дверь затравленный взгляд?
— Нет, не здесь, — рассмеялся Тодор Хаш. — Они с отцом на днях вернулись домой. Думаешь, почему я задержался и не прибыл в замок еще вчера? Мы случайно столкнулись на дороге, когда они с отцом объезжали свои земли — осматривали, что и как тут изменилось за время войны. Ну, пригласили к себе. Не отказываться же! — Он подмигнул приятелю и шутливо толкнул того локтем в бок.
— Ох… И когда ее ждать?
— Через несколько дней. Им надо отдохнуть с дороги, разобраться с делами, заново собраться в дорогу. Но они могли бы тебя пригласить в гости…
— Ох, нет! Я, — князь нервно облизал губы, — сейчас не могу! Я с лестницы упал, и целитель рекомендовал мне постельный режим…
— Держу пари, что стоит мне передать эти слова панне Ярославе, и она примчится сюда в тот же час, даже не переодев платья! — захохотал Тодор Хаш.
Витолд вдруг бросил на меня быстрый взгляд:
— Дайна, вы не могли бы ненадолго оставить нас одних? В присутствии Тодора мне ничего не угрожает, поверьте!
— Да-да, оставьте нас одних! — добавил Тодор, сопроводив свои слова резким взмахом руки в сторону двери.
Вот так! Опять со мной обращаются, как с собакой! Но вообще кто я такая? Просто телохранитель, честно выполняющий свою работу. Что мне оставалось делать? Коротко отдала салют, развернулась на деревяшке и ушла.
Не знаю почему, но настроение оказалось испорчено напрочь. И не только из-за того, что меня выставил за дверь «рыцарёнок». Вспомнились странные взгляды Витолда, когда его приятель заговорил про эту неведомую мне панну Ярославу. Она княгиня или шляхтенка? В родстве с князьями Пустопольскими или нет? Не все ли равно? Важнее другое — она наверняка невеста моего подопечного, но бегающие глазки и явное смущение подсказывали, что князь не в восторге от перспективы стать женатым. Как, впрочем, и большинство знакомых мне мужчин. В пехоте много говорили про женщин, даже не особо стесняясь присутствия одной из них. Многие пехотинцы оставили дома жен и детей, но это не мешало им относиться к другим женщинам как к говорящим вещам — попользовался и бросил. Интересно, а что думает по этому поводу сам Витолд?
Впрочем, почему это меня должно волновать? Не на мне же он собрался жениться!
В поисках утешения ушла куда подальше. Выбралась из замка, свернула в уже знакомый закуток, где никто не мог помешать немного отвлечься…
И поняла, что сегодня поупражняться не получится, ибо мое местечко заняли.
Девочка сидела на полешке, обхватив колени руками, и казалась такой несчастной, что я напрочь забыла о своих собственных проблемах. Тихо подошла, пристроилась рядом.
— Что случилось?
Агнешка судорожно, со всхлипом вздохнула:
— Он приехал…
— Кто? — спросила я, уже догадываясь об ответе.
— Тодор.
— А он тебе не нравится?
— Терпеть его не могу! Он вредный! И злой!
— С чего ты взяла? По-моему, он искренне любит твоего брата, — я вспомнила двух хохочущих мужчин, сжимающих друг друга в дружеских объятиях.
— Витолда? Его все любят, он хороший и добрый, — улыбнулась девочка. — Мой папа погиб на войне. Он ушел воевать, когда я только-только родилась, я его и не помню совсем, хотя маме вру, что помню, как он брал меня на руки. Витолд меня вырастил. Он меня на плечах катал, как на лошадке, когда я была маленькой. Играл со мной. В студию пускал, — она вздохнула. — Однажды я ему там что-то разбила, а он не рассердился.
— Что разбила?
— Статуэтку. Я маленькая была… А он все равно меня пускал в студию. Это в другом доме было, где мы жили во время войны. И здесь тоже, когда вернулись. А Тодор совсем не такой. Он любит только себя, хотя называет меня своей маленькой леди. Я его боюсь.
— Не бойся! — сказала я. — Все будет хорошо.
— Правда? — Девочка подняла ясные глаза. — Слушай, а ты мне нравишься!
Ее непосредственность вызывала лишь улыбку. До сегодняшнего момента как-то не приходилось мне разговаривать с детьми — сестренки не в счет, да и давно это было. Дети войны — маленькие забитые озлобыши, забывшие, как надо смеяться. Они вызывали жалость, гнев, а иногда и презрение. Дети после войны вслед за родителями презирали и жалели уже меня — с одной-то ногой. Я давно не видела таких детей — чистых, восторженных. Каким-то образом война, перепахавшая мою жизнь и испортившая судьбы многих и многих, обошла девочку стороной. Где она жила?
— Где вы жили, пока не вернулись в этот замок?
— Далеко, — пожала плечами Агнешка. — У маминых дальних родственников. Папа отправил нас — маму, меня и брата — подальше от войны. Там было хорошо, — она испустила мечтательный вздох. — Лес, озеро, горы…
— Вы жили в горах?
— Не-а. Горы были вдалеке, за деревьями. Такие сине-зеленые. До них нужно было два или три дня пешком идти.
Предгорья… Далеко они забрались.
— А почему с вами поехал его сиятельство? Он же не маленький мальчик…
— Мама сказала, что нас должен был кто-то защищать! Так решил папа.
— И что же, вас действительно некому было защитить?
— Конечно нет! Все же воевать ушли. Там только несколько человек оставалось, в смысле, из стражи. И Витолд. А как война закончилась, мы сюда вернулись.
— А милсдарь Генрих Хаш? — вспомнила я графского воспитателя. — Он где был?
— На войне, где же еще? А расскажи про войну?
Глаза ребенка горели ярким огнем. Девочка в самом деле не знала, что такое война, и мне было жаль ее разочаровывать.
— Это не самое худшее, что может случиться, но… Знаешь, мне не хочется об этом говорить.
— Это потому, что там убивают, да? — посерьезнела девчушка.
— Убивают, — кивнула я. — И ты тоже убиваешь.
— А как это? — Она вцепилась мне в руку всеми десятью пальцами.
— Страшно, — помолчав, призналась я. — Особенно в первый раз.
— А это страшнее пауков? — выдохнула Агнешка.
— Нет, — призналась честно. — Я пауков не боюсь. Совсем.
На меня таращились, как на пришельца из иного мира. Как же! Она не боится пауков!
— А ты оборотней боишься? — неожиданно прозвучал вопрос.
— Что? Каких оборотней?
— А вот таких! Ты никому не скажешь?
— Честное-благородное! — вспомнила я детскую клятву.
— Возле замка бродит оборотень!
— Откуда ты взяла?
Агнешка воровато оглянулась по сторонам, поманила меня пальцем и страшным голосом доложила:
— Возле замка бродит оборотень!
— Откуда ты взяла?
Агнешка воровато оглянулась по сторонам, поманила меня пальцем и страшным голосом доложила:
— Я подслушивала.
— Ого!
Я покачала головой. Как ни странно, эта новость объясняла появление в замке двух «ястребов» — с оборотнем абы кто не справится. Правда, насколько я успела узнать, тут неподалеку находилось одно из Гнезд ордена Орла. Можно было бы послать гонца туда. Почему этого не сделали? Впрочем, меня это не должно волновать — не оборотень же пытался убить Витолда из арбалета! И не он бил его чем-то тяжелым по голове. Но над этим тоже стоило подумать.
В тот день пришлось некоторое время ждать, пока Тодор Хаш не уйдет от своего друга, но это было лишь начало. Князю рекомендовали постельный режим, и он должен был дни и ночи проводить в своей комнате, не вставая с постели. Но его покои отнюдь не пустовали — дверь постоянно хлопала, кто-то входил и выходил. То пани Эльбета навещала пасынка, то скрывалась от учителей непоседливая Агнешка, то госпожа Мариша заглядывала к своему любимцу, то приходил осматривать рану старый целитель, а то и пани Бедвира являлась досаждать ему своими разговорами и кокетством. Вместе с нею часто приходил пан Матиуш. Витолд со всеми был одинаково доброжелателен и радовался тому, что его навещают «в заточении».
Лично меня такое положение дел не слишком устраивало. С утра и до вечера приходилось слоняться по коридору, выжидая, пока мой подопечный останется один. Ибо почти все считали нужным выставить настырного телохранителя за порог. А ведь среди посетителей мог быть тот, кто ударил князя по голове и столкнул с лестницы. Тот, по чьему приказу в Витолда стреляли из арбалета. Тот, кто желал его смерти…
Чтобы как-то компенсировать свое вынужденное сидение в коридоре, я, как сторожевая собака, начала внимательно осматривать каждого, кто входил к моему подопечному. Госпожа Мариша и мастер Лелуш относились к этому с пониманием, Агнешка была в восторге, хихикала и пыталась щекотать меня в ответ. Княгиня Эльбета лишь осуждающе покачала головой. Зато возмущению остальных не было предела.
— Я не позволю, чтобы меня так унижала какая-то обозная девка! — завопила пани Бедвира, стоило мне подступить к ней с попыткой обыска.
— Я выполняю свою работу, милостивая пани, — ответила ей.
— Работу? Шарить у меня под юбкой — это твоя работа?
— Мне просто нужно убедиться, что вы не принесли оружия.
— Оружия? За кого ты меня принимаешь? Ты разве не знаешь, кто я? — Молодая женщина вздернула подбородок.
— Нет. И знать не хочу.
Фыркнув, пани Бедвира оттолкнула меня и ворвалась в комнату князя, громко жалуясь на обнаглевшую челядь, которая осмеливалась распускать руки. Я только усмехнулась ей вслед. Пусть себе орет.
Пан Матиуш тоже возмутился при первой же попытке даже не досмотра, а просто предложения оного:
— Вы здесь никто и ничто! А я — брат князя Витолда!
Ого! Мне пришлось отступить, пропуская его. Хотя, насколько знала историю, именно от братьев исходили все неприятности. В древности был один король, который, взойдя на престол, перво-наперво приказал умертвить всех своих братьев, как родных, так и двоюродных.
…Только к вечеру поток посетителей иссяк и я наконец смогла переступить порог. Ноги гудели от усталости.
Князь большую часть времени полулежал на подушках, пристроив раненую руку на коленях и вынув ее из перевязи. Надо сказать, что выглядел мужчина отлично — во всяком случае, именно таких выписывают из госпиталя, чтобы не мешали болеть другим. Когда я вошла в очередной раз, он улыбнулся, взъерошив волосы правой рукой:
— Дайна?
— Я на боевом посту, ваша милость.
— Знаю. На вас жалуются, Дайна!
— Кто? — заинтересовалась я, уже догадываясь об ответе.
— Пани Бедвира и Матиуш, — не разочаровал меня князь. — Они в один голос утверждают, что вы позволили себе лишнее… А Матиуш, он…
Пришлось ущипнуть себя, чтобы сдержать смех. Ох уж мне эти благородные господа! Надо же так выразиться! Но лицо Витолда было строгим.
— Это не смешно, Дайна, — сказал он. — Пани Бедвира очень несчастна. Она иностранка, война лишила ее родины. А несколько месяцев назад трагически погиб ее муж. Ее стоит пожалеть…
Это он мне назло, да? Стоит пожалеть! Она молодая, здоровая, у нее целы руки и ноги, живет в замке на всем готовом… О чем жалеть? А этот Матиуш — он кто?
— Послушайте, Дайна, — подавшись вперед, заговорил князь, — я вас прекрасно понимаю и не осуждаю. Вы просто делаете свою работу, а пани Бедвира, она… может поднять скандал. Я этого очень не люблю.
— А я не люблю, когда мне мешают делать мою работу, — отрезала я. — Этот ваш Матиуш — он вам кто? Брат?
— Не совсем, — замялся Витолд. — Он только наполовину Пустополь. По матери. Отца у него нет. Других родных — тоже. Мой отец пожалел его и оставил в замке, хотя всякий другой избавился бы от младенца…
— Он — бастард? — догадалась я. «Никто и ничто!» Все понятно. Нагуляла пузо юная княжна, а от кого — не сказала. Такого действительно стоило пожалеть — ведь незаконнорожденного могли кому-нибудь подбросить или вовсе убить. Сколько таких новорожденных тайком закапывали в саду под кустами сирени? Но все же… жалеть? Раньше надо было думать.
— Да. Вы мне обещаете?
— Ваше сиятельство, — я скрестила руки на груди. — Вы наняли меня, чтобы я обеспечивала вашу безопасность. Вот и не мешайте. Я же не учу вас, как надо управлять княжеством!
Особенно когда у тебя есть конкурент в лице незаконнорожденного родственника.
Ответить князь не успел. В коридоре опять послышались быстро приближающиеся шаги. Дверь распахнулась, и порог переступил милсдарь Генрих Хаш. Лицо старого рыцаря исказилось, когда он увидел меня.
— Что вы здесь делаете?
— Дайна меня охраняет, — ответил Витолд.
— Уже нет, раз пришел я, — отрезал седой ветеран и кивнул на дверь. — Вы свободны.
Пришлось подчиниться. Перед уходом я заметила странный взгляд, брошенный на меня князем.
ГЛАВА 5
С тех пор как мастер Лелуш прописал князю постельный режим, тот обедал и ужинал в одиночестве, если не считать меня.
Помню, как в первый вечер ему накрыли стол в комнате. Витолд внимательно посмотрел на блюда и удивленно вскинул брови:
— А почему только на одного?
Слуга переспросил:
— Ваше сиятельство ждет гостя?
— Никого я не жду. Но Дайна тоже наверняка хочет есть!
— Я? — не поверила своим ушам. После той первой неудачной попытки усадить меня за общий стол и полученной от милсдаря Генриха гневной отповеди Витолд Пустополь не заговаривал на эту тему. Я уже привыкла бегать в людскую, где в любой момент могла рассчитывать на кусок хлеба с ветчиной или миску каши. Предложение меня удивило.
— Присаживайтесь, — как ни в чем не бывало улыбнулся князь. — Не стесняйтесь. В конце концов, вы же не только мой телохранитель, но и шляхтенка. И потом, — он подмигнул, как мальчишка, — никто же из них не узнает!
Хм… Ну если только так. Пожав плечами, придвинула стул, уселась. Намаявшись за день на ногах, сразу принялась за еду и по привычке сама при этом подливала себе вина. Мясо было прожарено отменно. И с такими приправами! Пальчики оближешь. Я просто вгрызлась в положенный на тарелку кусок. И не сразу заметила, что мой сотрапезник ничего не ест — сидит как парализованный.
— Что не так? — поинтересовалась с набитым ртом.
— Вы всегда так едите? — прошептал Витолд.
Я пожала плечами. Никогда над этим не задумывалась. Во время войны уже как-то привыкла, что еды не всегда хватает, часто приходилось наедаться впрок. Правда, на фронте кормили совсем не так. Каша, щи, иногда крупяная похлебка или кулеш — больше ничего. В доме у Яницы меня тоже разносолами не баловали, неудивительно, что я так накинулась на «господскую» еду.
— Никогда бы не подумал, — пробормотал мужчина, услышав мое сбивчивое объяснение.
— А что?
— Ну, понимаете, — он повертел в руках бокал, сделал глоток, — я всегда полагал, что женщины должны как-то… ну, иначе вести себя за столом.
Я еле сдержалась, чтобы не нахамить. Удержало язык за зубами воспоминание о том, что этот мужчина платит мне деньги, а значит, стоит быть вежливой.
— Вы просто не видели других женщин, — проворчала я.
— А пани Бедвира?
Не поняла. Он что, меня дразнит? Но я не умею шутить.
— Ваша пани Бедвира — просто раскрашенная кукла. Глупая пустышка, которая очень много о себе возомнила. Она думает, что может получить все и сразу только за красивые глаза.
— Ого! — казалось, мужчина был удивлен. — Не слишком-то лестное мнение! Вы знаете, что она в меня влюблена?
— Это даже слепому заметно.