— Садись, поешь, — сказала она. — И уходи.
Уже протянутая к ложке рука замерла в воздухе:
— Что?
— Уходи, — повторила мать. Я поздно заметила, что на лавке чуть поодаль лежит седельная сума, кое-как набитая вещами. — Тебе здесь не место.
— Но почему? — Ноги подломились, и я рухнула на лавку. Деревяшка громко стукнула об пол.
— Ты пойми, Дайна, у тебя сестры. Они девушки на выданье, им женихов надо искать. А тут — ты. Кто их возьмет, когда у них такая сестра? Мало того что калекой вернулась, так еще и с войны. Люди пока помалкивают, но ведь все же знают, что ты целых шесть лет там была… с мужиками. И потом еще два года невесть где болталась и невесть как и с кем жила. Ты нас позоришь. На себя посмотри — ведь в тебе ничего женского! Кому ты такая нужна?
Наши глаза встретились:
— Т-тебе… Я думала, что нужна тебе, мама…
— Такая дочь мне не нужна, — покачала головой женщина. — Я девушку на войну провожала. А кто ко мне с нее пришел — сама не знаю. Мне тоже больно, но ради сестер, ради их счастья — уходи.
— Ради их счастья. — Я оглядела кухню. Все расплывалось перед глазами, в носу защипало. — Я ради их счастья кровь проливала, свою и чужую. Я думала, у меня дом есть…
— Не твой это дом. За меньшой сестрой он останется, когда ей придет пора замуж выходить. Ты им свет застить станешь. Не мешай сестрам. Уходи! У тебя — своя жизнь, у нас — своя.
— Куда же я пойду? — В голове не укладывалось. Всю войну я мечтала о том, чтобы вернуться домой, к маме, отцу и сестренкам. Копила деньги. Порвала отношения, которые могла бы сохранить, ради возвращения туда, где, как думалось, любят и ждут. И вот теперь меня гнали за порог.
— Не знаю, дочка, — мать засуетилась, пододвигая миску и ложку, — сама думай. А поесть надо. Никто не ведает, какая дорога тебе предстоит… Я вещички твои собрала, — она стала копаться в мешке, зачем-то показывая то одно, то другое. Надо же, даже то самое платье положила! — Тут и все деньги, которые ты принесла, все, до медной полушечки! Ничего не тронули! Нам чужого не надо!
«Чужого не надо!» Вскользь брошенные слова отрезвили и расставили все по местам. Я тут чужая. Погостила — и хватит. Пора и честь знать. Взяла ложку, зачерпнула похлебку. Права мать — дорога дальняя, силы нужны.
— А я вот тут тебе подарочек приготовила, — хлопотала она, пытаясь ласковым голосом как-то исправить содеянное. — Сережки с камушками! Помнишь, отец тебе подарил? Я сберегла! И колечко. То, самое первое, которое он с ярмарки привез! И бусы… Зеленые, помнишь? Остальное не могу отдать — это приданое девочек. Им замуж выходить, перед женихами надо как-то красоваться.
— А мне, — кусок застрял в горле, я силой заставила себя глотать, — мне они на кой?
— Ну как же? Тебе же надо на что-то жить? — Мать аж руками всплеснула. — Ты ж не работница! Кто тебя такую замуж возьмет? В монастырь разве что какой уйти — туда деньги нужны. Вот и продашь, чтобы приняли. Или поменяешь на что-нибудь. По нынешним деньгам им грош цена, но все лучше с ними, чем без них. Так ведь? — Она заискивающе заглянула в лицо.
— Так, — буркнула в ответ, снова принимаясь за еду.
Ничего. Выдержу. Я привыкла быть сильной. Будет больно, но как-нибудь переживу. Авось не сломаюсь. И куда идти — тоже знаю. В Пустополь. Поселюсь в тамошнем монастыре при храме Матери-Богини. Там уже живет несколько бывших воительниц, я лишней не буду. Как-никак почти восемьдесят злотых принесу. Чтоб совсем с тоски не взвыть, Янице помогать стану — работа привычная. Сиделкой при больных. И места знакомые. Съездила, называется, навестила родню. Что ж, пора назад.
Радуясь, что дочка не спорит, мать уложила в мешок вторую половину каравая, несколько перышек лука, кусок сала и полдесятка-вареных куриных яиц. Потом подумала и добавила три редиски — крупные, поздние, наверняка водянистые и твердые. Прощальный гостинец…
Остальные мои вещи уже лежали у входа. Пришлось только подняться за мечом. Проходя мимо комнаты сестер, невольно замедлила шаг. Мелькнула шальная мысль — а не нарочно ли мать решила выставить меня из дома в такую рань, чтоб не стыдно было перед дочерьми? Вдруг девчонки захотят меня удержать? Будить и проверять не хотелось. Уходить надо, пока добром просят. А то… как бы не стали метлой поганой гнать!
За порогом стояло раннее утро, летнее, веселое, умытое росой. В кустах звенели птичьи голоса, раскрывались цветы. Пахло свежестью, скошенной травой и еще чем-то сладким и пряным. От первого же вздоха стало легко и свободно на сердце. Как же хороша жизнь!
Последний раз оглянулась на дом (жила в глубине души надежда, что мать все-таки опомнится и разрешит остаться!) и зашагала к воротам. Привратник вытаращил сонные глаза, но ничего не сказал, выпустил через калиточку. Я еще помахала рукой на прощанье и заставила себя улыбнуться. Пусть никто не видит моих слез. Если встречу знакомого, скажу, что роса. А куда иду с утра пораньше? Так это… в гости. Тут недалеко мой бывший однополчанин живет, решила навестить друга. Так и скажу. Потому и без лошади, что недалеко. Пусть верят.
В городке уже начали просыпаться люди — открыли ворота, хозяйки выгоняли скотину в стадо. Степенно брели коровы, взбрыкивали телушки, торопились, напирая друг на друга, овцы, а козы шкодливо стреляли глазами — куда бы сбежать? Пришлось сойти с дороги, дать стаду пройти. Хозяйки с любопытством провожали меня глазами, но остановить и пристать с расспросами не решались. Оно даже к лучшему.
Ждать, пока в нужную сторону тронется обоз, времени не было, так что пришлось измерять дорогу ногами. Новый протез сидел на ноге хорошо, нигде не натирал, и я опять добром вспомнила Витолда. Надо же, каким человеком оказался! Может, даже хорошо, что я поселюсь в его городе? Если какие сложности в монастыре возникнут, сразу к нему обращусь. По старой, так сказать, памяти. Жаль, что нельзя его сестренке подарить сережки, — у маленькой милсдарыни Агнешки такого добра навалом, и все дороже моих. А может, не стоит бередить раны ни ему, ни себе? Ушла — и ушла. Он небось обиделся.
После полудня солнце стало печь немилосердно. Пришлось сойти с дороги и устроиться на обочине, отыскав наклоненное дерево, чтобы удобнее было сидеть. Перекусила хлебом и вареными яйцами, посетовала про себя, что ведь проходила мимо речки и не догадалась напиться. А теперь либо возвращайся, либо терпи до ближайшего колодца. Впрочем, до соседнего города недалеко — к вечеру, если идти не останавливаясь, поспею, даже на гудящих от усталости ногах. Все-таки почти двадцать верст отмахала! А там можно на постоялом дворе задержаться на денек-другой, узнать, как побыстрее и подешевле добраться до Пустополья. Как ни крути, как ни терзай сердце болью, а податься мне некуда. А на месте — только к доброй Янице под крыло или в женский монастырь, черницей.
Уговорив себя, вернулась на дорогу. Но прошла всего шагов сто, когда увидела, что впереди, выехав из-за рощицы, показалась группа всадников, рысившая навстречу. Ох как же мне это не понравилось! Вдруг опять что случилось, и это скачут гонцы с недобрыми вестями? Тогда почему толпой? Их же не меньше десятка!
Я еще успела сойти с дороги. Еще успела повернуться вполоборота, прикидывая, что буду делать, если на меня обратят внимание — а ну как захотят задержаться и поразвлечься за мой счет? — и вдруг догадалась повнимательнее всмотреться в их лица. Знакомые лица. Особенно одно.
Нет, не проедут. Обратят внимание. Уже обратили. Почему? Зачем? Откуда?
Он осадил коня в тот же миг, когда наши взгляды встретились. Спрыгнул с седла, бросив повод, подбежал.
— Нашел…
Схватил за плечи, встряхнул как неживую, и вдруг прижал к себе, ткнулся подбородком в плечо.
— Нашел, нашел, нашел… — повторял как заведенный.
Я разжала пальцы, выронила мешок на дорогу. Поднять руки и обнять в ответ сил не было — так и стояла, слушая его бормотание в ухо. Вот и встретились. Значит, судьба?
— Как нашел? — только и была здравая мысль. Я же никому не рассказывала, куда еду.
Мужчина выпрямился, взглянул мне в лицо. Широко раскрытые глаза оказались так близко, что при желании можно было пересчитать ресницы.
— Ну ты же сама мне все рассказала. И про Брыль, и про то, что хочешь вернуться домой.
Да? И когда такое было? Впрочем, тайны из своего домашнего адреса я не делала, если спрашивали — говорила. Вот и пришло время ответить за свои слова…
— Кроме того, ты забыла в комнате свой носок.
— Свой — что? — ну да, хватилась уже вечером, когда решила переобуться. — А он-то тут при чем?
— Помнишь волшебную травку, которую дала знахарка Одора? — усмехнулся князь. — Я, как его увидел, сразу вспомнил.
Да уж. Бабка, к которой мы заезжали в поисках Агнешки, действительно что-то такое говорила. Мол, вот тебе травка, сделай из нее настой, потом в нем замочи клубок, смотанный из нитей вещи, которую носил пропавший человек, кинь тот клубок на дорогу — он тебя к нужному месту сам приведет. Неужели князь так меня искал?
— И когда ты уехала, — он все не спускал с меня глаз, продолжая придерживать за плечи, — мне вдруг стало так одиноко… так пусто. Я сначала не понял, что происходит. А потом пропала Агнешка…
— Что? Опять?
— Не бойся, мы ее быстро нашли. Она сидела в дальнем углу двора — как оказалось, том самом, где ты часто упражнялась с мечом. Девчонка скучала по тебе, и я понял, что тоже… соскучился. Я уже себя сто раз проклял за то, что тогда тебя отпустил. Возвращайся, а? Полнолуние прошло без тебя…
— И как? — против воли заинтересовалась я.
— Плохо. Какого-то нового алхимика пришлось на службу принять, так он такой отвар сварил, что лучше бы не брался… Я полночи по комнате метался и выл. Мне плохо без тебя. Возвращайся, пожалуйста! Я тебя очень прошу.
Вот интересно, что бы ответил князь, если бы узнал, что я и так и так направлялась в Пустополье? С ума бы, наверное, сошел от радости. Надо же, какое совпадение. Но вредная судьба не так уж часто баловала меня подарками, и верить в такую удачу пока что-то не хотелось.
— И в качестве кого я там появлюсь? Штатного телохранителя? Начальника стражи? Или…
— Моей невесты.
Ответом на столь смелое заявление был нервный смех:
— Ты с ума сошел! Я — невеста? Меня никто не примет! Это же такой позор… Я… не могу! Против всех… Против короля…
Витолд поджал губы. Я подумала: сейчас он скажет, что в этих словах есть суровая правда. Но он тряхнул головой, и по огонькам в глазах стало ясно, что решение принято.
— Ты столько раз меня защищала, — сказал мужчина, — а теперь я буду защищать тебя.
И тогда я поверила.
И испугалась. Потому что вспомнила про обещание, которое случайно дала Коршуну. И которое теперь обязательно исполнится через несколько лет. Но это ведь будет еще не скоро. А до тех пор…
Отбросив страх, я за затылок притянула Витолда ближе, чтобы наконец поцеловать.
Примечания
1
Последний месяц лета. — Здесь и далее примеч. авт.
2
«Коршун» — иерархия ордена Ястреба существенно отличается от аналогичной в ордене Орла. «Коршунами» именуют только тех рыцарей, которые знают магию, в то время как у «орлов» подобного разделения нет.
3
Гербовое родство — семьи имеют похожие или одинаковые гербы, но не связаны между собой кровным родством.
4
Черный Ястреб — высший чин в иерархии ордена Ястреба.
5
Здесь разновидность водяной нежити, что-то вроде утопленниц-упырей.
6
Здесь — разновидность кладбищенской нечисти, твари, похожие на голых уродливых собак. Обычно питаются падалью и плохо закопанными телами. Во время войн и эпидемий быстро размножаются и тогда начинают охотиться даже на живых людей.
7
Навья (мн. ч. — навьё) — здесь порождение мира мертвых. Похожи на белых или пепельно-серых журавлей, но с человеческими головами. Разносят болезни.
8
Здесь — разновидность нечисти, дух, который сбивает с дороги. Отсюда — заблудиться, попасть под действие его чар.
9
По верованиям раздвоенный язык является одним из признаков, по которым можно узнать ведьму.
10
Грозник — праздник грозы и бога грома, наступает через месяц после дня Середины Лета. Начало жатвы.
11
Середина Лета — солнцеворот, день летнего солнцестояния.
12
Калита — кожаный кошель.
13
Черные — старшие члены ордена Ястреба. Названы так в противовес конкурирующему ордену Орла, где всем заправляет совет Белых Орланов.
14
Младший рыцарский чин в ордене Орла. Члены этого ордена — «птенцы» (несовершеннолетние воспитанники), «слетки» (оруженосцы), «орлята» (молодые рыцари, недавно получившие шпоры и ничем не успевшие отличиться), «подорлики», «орлы» (высшие чины) и «орланы», которые составляют Совет Ордена. Подобно тому как в ордене Ястреба есть Черные, здесь тех, кто обладает магическими способностями, называют Белыми Орлами. Управляет орденом Белый Орлан.
15
Бытовало убеждение, что ведьмы не весят больше пятидесяти килограммов. Существовали даже специальные весы для определения принадлежности обвиняемых женщин к ведьмам, где нулевая отметка находилась на уровне сорока девяти килограммов.
16
Место в монастыре, где переписывают, переплетают и раскрашивают книги.
17
Большинство винтовых лестниц закручивается так, чтобы стоявшим наверху защитникам было удобнее бить поднимающихся навстречу атакующих. У тех, кто стоит выше, больше свободы именно для правой руки, в то время как идущие снизу скованы в своих действиях — у них наоборот нет достаточного простора для замаха справа.
18
Слёт Черных — высший орган управления ордена Ястреба, состоит из пяти членов — трех Черных Ястребов и двух Черных Коршунов.
19
Прорубленное в стене отверстие на ширину бревна, которое не затягивают бычьим пузырем, а просто закрывают на ночь деревянной задвижкой, заволакивают.
20
Здесь небольшое отверстие над входной дверью в избах, топящихся по-черному, сделанное специально для того, чтобы дым выходил наружу.
21
Здесь приставная лестница, доска с прибитыми к ней перекладинами-ступеньками.