До появления человека угроза, которую представляло для группы эгоистичное поведение ее членов, умерялась эволюционной стратегией, известной как иерархическая система. В условиях иерархической системы каждый представитель группы вступает с остальными в физическое соперничество различных видов (не обязательно предполагающее контакт — исход может определиться благодаря одним только жестам и позам), и так продолжается до тех пор, пока ранг каждой особи в иерархии не будет точно определен. Особь, доказавшая, что она сильнее всех, будет доминировать над остальными, станет вожаком. Этому доминирующему индивиду (часто называемому также альфа-самцом или альфа-самкой) первому достанется пища, когда она появится. Еще важнее то, что он или она первым выберет себе брачного партнера. В итоге сочетание генов самого приспособленного самца с генами самой приспособленной самки даст самое приспособленное потомство.
Несмотря на то, что группу составляют особи, в целом движимые эгоистичными стремлениями, иерархическая система поддерживает в группе стабильность и порядок. При таком развитии событий, несмотря на то что периодически члены группы поддаются искушению продемонстрировать эгоистичные порывы, в целом их инстинкты контролирует иерархическая структура. К примеру, если кто-то попытается присвоить себе больше причитающейся ему доли добычи, то ему неизбежно воспрепятствует кто-нибудь из особей более высокого ранга. Если этот же алчный член группы пожелает оспорить свой ранг, то может в любой момент вызвать на физический поединок другого члена группы. Если тот, кто бросил вызов, побеждает, то его ранг в группе повышается. Если проигрывает, то либо сохраняет прежний ранг, либо в некоторых случаях может быть даже подвергнут наказанию за попытку узурпировать чужое место и нарушить порядок в группе. В условиях иерархической системы группа сохраняется за счет простого закона господства наиболее приспособленного. Так, ни в коем случае более слабый член группы не может претендовать на верховную власть: ему бросят вызов и вновь принудят к подчинению. Таким образом физическая сила помогала сводить счеты и поддерживать гармонию и порядок у социальных видов до появления человека.
С возникновением человека все изменилось. В некотором смысле люди занимают крайнее положение в физической иерархической системе. В отличие от всех прочих видов умственные способности дают каждому человеку возможность порабощать или убивать других. Если до появления людей слабый член группы бросал вызов высокоранговому сородичу, то его протест подавляли исключительно физической силой. Но с появлением человеческого интеллекта даже самые слабые физически члены сообщества получили возможность убивать других людей, а значит, занимать их место. Даже самый слабый представитель человеческого сообщества способен, к примеру, при желании взять тяжелый предмет, оглушить самого сильного товарища по сообществу и забить его насмерть. При нашей развитой способности изобретать и изготавливать орудия иерархические линии стали безвозвратно размытыми. В свете нашего интеллекта власть приобрела совершенно новый смысл. Человеческое общество уже не опиралось исключительно на грубую физическую силу с целью поддержания стабильности в нем. Требовалось какое-то новое устройство, чтобы выжил если не весь вид, то хотя бы группа. В этот момент нашей эволюции возникла нравственная функция.
Подобно тому, как все культуры демонстрируют выраженное поведение, которое можно классифицировать как «духовное», все они демонстрируют и другой тип поведения — «нравственный». Нравственное поведение можно охарактеризовать как склонность нашего (и только нашего) вида оценивать каждый поступок как либо продуктивный, либо деструктивный по отношению к благополучию группы. Те поступки, которые признаны продуктивными для группы, носят кросскультурное название «хороших», а те, которые вредят группе, называют «плохими». Это стремление отличать «хорошее» поведение от «плохого» наглядно демонстрирует тот факт, что в каждой культуре есть списки правил и норм (законов), в которых «хорошие» поступки поощряются, а деструктивные, или «плохие», — наоборот. Наши биологические предки подвергали остракизму тех сородичей, которые представляли угрозу для группы, и мы делаем то же самое, только более изощренным способом.
Несмотря на наличие у нашего вида чрезвычайно развитого общественного инстинкта мы все еще в значительной степени руководствуемся эгоистичными и деструктивными порывами. Поэтому нашему виду необходимо развитие нравственной функции. Наши предки умели отличать физически здоровые и приспособленные особи от больных и увечных, а у человека, поведение которого отличается большей сложностью, возникла необходимость развить в себе способность отличать «здоровое» поведение от «нездорового». Опять-таки, поведение, которое мы воспринимаем как полезное для группы, мы называем «хорошим», а то, которое считаем вредным, называем «плохим».
…Несмотря на наличие у нашего вида чрезвычайно развитого общественного инстинкта мы все еще в значительной степени руководствуемся эгоистичными и деструктивными порывами
Пользуясь своей языковой функцией, люди получили возможность составлять сначала устные, а затем и письменные списки тех видов поведения, которые они воспринимали как потенциально вредные для группы. Как только эти правила были сформулированы и приняты, группе пришлось подвергать остракизму или наказывать любого человека, нарушившего любой из ее «законов». Чтобы блюсти закон, у нас развилось стремление наказывать тех, кто его нарушает. По сути дела, карательная функция у человека развилась в дополнение к нравственной. Эта карательная функция представляет собой наше стремление систематически подвергать остракизму и/или наказывать тех, кто нарушает законы нашего общества. Боязнь такого наказания удерживает большинство представителей нашего вида от проявлений своих эгоистичных стремлений. С тех пор как у нас развилось стремление блюсти свои законы, группа получила возможность выживать, несмотря на наши эгоистичные порывы. Полагаю, если бы такая функция не развилась в нас, то группы, не говоря уже о виде в целом, скорее всего поддались бы силам анархии и вымерли.
Хотя у всех людей в мозге есть одинаковые речевые центры, в каждой культуре, находящейся под влиянием конкретных исторических и прочих внешних обстоятельств, сложился свой специфический язык. Каждый язык уникален, но в любом случае ему присущи определенные всеобщие характеристики. Аналогично, хотя наш вид в целом наделен одинаковыми духовными/религиозными побуждениями, в условиях каждой культуры с характерными для нее обстоятельствами развилась своя уникальная религия. Но опять-таки, какими бы уникальными ни были религии, все они имеют явное сходство. И хотя наш вид обладает одинаковой нравственной функцией, в условиях каждой культуры развился свой нравственный кодекс, под внешними различиями которого скрывается несомненное сходство. К примеру, инцест и убийство относятся к поступкам, запрещенным повсеместно, — табу. Причина существования таких всеобщих табу в том, что мы как вид «запрограммированы» нейрофизиологически испытывать отторжение при виде подобных поступков. Заложенная в нас «программа» просто не могла быть другой, так как эти поступки представляют явную угрозу для жизни группы.
Первым свидетельством нашей запрограммированности на нравственное поведение можно назвать невероятный случай железнодорожного рабочего Финеаса Гейджа, который в 1848 г. стал жертвой несчастного случая при взрывных работах: металлический прут проткнул его череп насквозь. Гейдж выжил, его интеллект не понес значительного ущерба, а личностные качества радикально изменились. До несчастного случая Гейджа знали как честного и добропорядочного семьянина и усердного труженика. Но уже через несколько недель после случившегося он превратился в безответственного и безнравственного бродягу, лживого, вороватого и склонного к мошенничеству. Позднее исследования показали, что прут прошел сквозь префронтальную кору головного мозга Гейджа, и это позволило предположить, что именно пострадавшая часть мозга играет решающую роль в нравственном и социальном логическом мышлении. Таким образом, этот случай проложил путь для нейробиологической интерпретации нравственного сознания.
…До несчастного случая Гейджа знали как честного и добропорядочного семьянина и усердного труженика. Но уже через несколько недель после травмы мозга он превратился в безответственного и безнравственного бродягу, лживого, вороватого и склонного к мошенничеству
Недавние исследования, проведенные Антонио Дамасио из Университета Айовы, вновь подтвердили то же предположение:
Недавние исследования, проведенные Антонио Дамасио из Университета Айовы, вновь подтвердили то же предположение:
Дамасио и его коллеги нашли двух участников исследования, префронтальной коре головного мозга которых был нанесен ущерб в возрасте младше 16 месяцев. Оба ребенка, казалось, полностью оправились. Но с возрастом в их поведении начали проявляться отклонения: они воровали, лгали, словесно и физически нападали на других людей, были плохими родителями своим внебрачным детям, выказывали явное отсутствие угрызений совести и неумение строить планы на будущее{113}.
Более того, оказалось, что очевидные внешние причины такого поведения отсутствуют: оба участника исследований выросли в прочных семьях со средним доходом и имели хорошо воспитанных братьев и сестер. На основании этих исследований Дамасио сделал вывод:
По-видимому, ранняя дисфункция в некоторых областях префронтальной коры головного мозга вызывает аномалии в развитии социального и нравственного поведения независимо от социальных и психологических факторов, которые, насколько можно судить, не сыграли значительной роли в состоянии участников исследования{114}.
В подкрепление результатов Дамасио, доктора Рикардо де Оливейра-Соуза и Хорхе Моль из отдела неврологии и нейровизуализационных обследований в центре LABS и Hospitais D'or в Рио-де-Жанейро, Бразилия, методом магнитно-резонансной томографии (МРТ) получили снимки тех областей мозга, которые активизировались, когда пациент обдумывал этические вопросы. В исследовании участвовало десять пациентов, мужчин и женщин в возрасте от 24 до 43 лет; их просили сделать ряд нравственных суждений во время МРТ.
Участникам исследования через наушники давали послушать ряд утверждений — например, «при необходимости мы нарушаем закон», «каждый имеет право на жизнь» и «будем бороться за мир». В каждом случае участников просили мысленно оценить суждение, решить, «верное» оно или «неверное». Кроме того, участники прослушивали высказывания, не имеющие нравственного подтекста — например, «камни сделаны из воды», «ходьба полезна для здоровья», — и оценить их тем же образом{115}.
Результаты сканирования мозга, проведенного в те моменты, когда участники исследования обдумывали нравственно-этические проблемы, показали, что процесс принятия нравственных решений ассоциируется с активизацией одной из областей лобного полюса, известной под названием поля Бродмана 10, или среднедорсолатеральной префронтальной коры головного мозга. В соответствии с результатами, полученными доктором Дамасио, исследователи, проводившие эксперименты с МРТ, также обнаружили, что «люди с травмами этого участка мозга могут демонстрировать выраженную антисоциальную активность»{116}.
Более того, по-видимому, мы обладаем склонностью проецировать свои духовные представления на нравственные. К примеру, поступки, воспринимаемые как «хорошие», в духовном контексте считаются «богоугодными», «добродетельными», «благими», то есть поступками, к которым благосклонны наши боги. В то же время мы склонны воспринимать деструктивные, или «плохие», поступки, как вызывающие осуждение наших богов. Действия, которые мы обозначаем как «плохие», в духовном контексте получили кросскультурное название «зла» — еще одного понятия, слово или символ для которого есть в каждой культуре. В подкрепление этой мысли можно отметить, что представители каждой культуры придерживаются веры в «злые» силы или сущности (например, демонов), цель которых — побудить наши бессмертные души искушать судьбу. Вдобавок демоны вредят нам и заставляют нас страдать. Кроме того, почти во всех культурах мира есть представление о месте, где обречены вечно страдать души тех, кто совершал «зло». Ад, Нифльхейм, Тартар, геенна, Джаханнам, бхуми, кармавачара, Аид — примеры мест, которые в разных культурах мира считают вместилищем «злодейских» душ после смерти.
В то же время души тех, кто творил «добро», в разных культурах считают достойными награды богов. Представители почти всех культур верят, что есть место, где души творивших «добро» получают вознаграждение после смерти — неважно, как называется это место: рай, нирвана, счастливые охотничьи угодья, Вальгалла или Елисейские Поля. Все перечисленное указывает на то, что нравственное сознание должно быть неразрывно связано с духовным. В этом свете нравственное сознание, точно так же, как и духовное, следует рассматривать исключительно как проявление еще одного генетически унаследованного стремления, еще одного компонента, присущего когнитивной деятельности человека. Следовательно, такие понятия, как «добро» и «зло», надлежит воспринимать, подобно всем порожденным физиологией представлениям, как субъективные концепции, относящиеся к конкретному способу, которым мы, люди, «запрограммированы» воспринимать и интерпретировать реальность, а не то, что содержится в абсолютной или трансцендентальной истине.
…Такие понятия, как «добро» и «зло», надлежит воспринимать как субъективные концепции, относящиеся к конкретному способу, которым мы, люди, «запрограммированы» воспринимать и интерпретировать реальность, а не то, что содержится в абсолютной или трансцендентальной истине
Несмотря на появление нравственных и карательных порывов, эгоизм, присущий нашему виду, по-прежнему побуждал нас бросать вызов законам общества. Именно в этом случае природе пришлось путем естественного отбора вводить еще два механизма, уравновешивающих эгоистичные стремления и потребности группы.
Первыми из этих новых адаптаций, возникших в нас, стали альтруистические побуждения. Для того чтобы уравновесить наш эгоизм, природа предусмотрела для нашего вида способ противопоставить стремлению служить только себе стремление служить другим представителям нашего сообщества. Благодаря альтруизму у людей возникла потребность служить окружающим почти с той же решимостью, с которой они заботились о себе.
Как и в случае с любой другой характеристикой, у каждого индивида альтруизм развит в определенной степени. Среднестатистический человек наделен средним стремлением к альтруистическому поведению, вместе с тем существуют люди, у которых это стремление снижено или обострено. Одна из крайностей — имеющийся в каждой культуре процент людей, в программу которых заложен недостаточно выраженный альтруизм; поступки этих людей продиктованы преимущественно эгоизмом. В нашем обществе подобные индивиды представлены алчными эгоистами, олигархами, эксплуататорами, скупцами и ворами, людьми, которым почти или совсем нет дела до окружающих, способными заботиться лишь о собственных корыстных интересах — можно сказать, что эти люди лишены социального сознания. В их осознанном опыте желание отдавать или помогать другим не играет значительной роли.
Другая крайность — присутствующий в каждой культуре небольшой процент лиц, обладающих чрезмерно развитым альтруизмом и наделенных очень сильным стремлением отдавать. Такие люди более склонны играть роль социальных реформаторов, филантропов, миссионеров, сотрудников благотворительных организаций и социальных работников, и этот перечень далеко не полный. Так или иначе, эти люди зачастую больше озабочены благополучием других, нежели собственным.
Вторую черту, возникшую в ходе естественного отбора, чтобы помочь нам умерить эгоизм, я назову функцией вины. Как уже упоминалось ранее, представители каждой культуры способны испытывать чувства вины, и это указывает, что механизм вины должен был возникнуть у нашего вида в дополнение к нравственным и альтруистическим побуждениям. Если нравственная и карательная функции служат нам средством выявления и последующего наказания тех, кто в большей мере подчиняется своим эгоистичным стремлениям, то функция вины побуждает нас осуждать и наказывать самих себя за совершение таких же эгоистичных поступков, которые мы считаем достойными порицания у других. Как нервная система побуждает нас отстраняться от таких источников потенциальной опасности, как огонь, так и чувство вины представляет собой механизм, побуждающий нас инстинктивно отказываться от совершения таких потенциально опасных социальных поступков, как убийство, инцест и воровство. Несмотря на то, что многие эгоистичные поступки способны принести нам минутную выгоду, они представляют угрозу для жизни группы, и значит, поскольку группу образуем все мы, в итоге грозят нам. Парадокс, но в наших интересах не проявлять чрезмерного эгоизма.
С появлением чувства вины наши нравственные функции обратились на нас самих таким образом, чтобы мы были «запрограммированы» испытывать отвращение к собственным эгоистичным наклонностям так же, как к чужим. Постоянно ощущая влияние самокритики, каждый человек вынужден бдительно следить за собственными эгоистичными инстинктами.