С появлением чувства вины наши нравственные функции обратились на нас самих таким образом, чтобы мы были «запрограммированы» испытывать отвращение к собственным эгоистичным наклонностям так же, как к чужим. Постоянно ощущая влияние самокритики, каждый человек вынужден бдительно следить за собственными эгоистичными инстинктами.
Как и в случае со всеми прочими чертами, каждый человек предрасположен испытывать чувство вины в определенной степени. Среднестатистический представитель какой-нибудь популяции скорее всего обладает средней способностью испытывать вину, но в каждой популяции есть небольшой процент лиц, для которых характерны крайние проявления этого чувства.
С одной стороны, есть люди с недостаточно развитой функцией вины, которые, несмотря на все старания общества изменить их, не в состоянии ощутить раскаяние. Как правило, это социопаты и психопаты — люди, которые имеют четкое представление о действительности и вместе с тем способны действовать эгоистично, не испытывая раскаяния. Можно сказать, что у них нет ни социального, ни нравственного сознания. Поскольку такие люди не считают нужным сдерживать эгоистичные порывы, зачастую они относятся к преступным элементам.
По словам Николаса Регуша, автора книги «Точка перелома: ваша потенциальная склонность к насилию» (Nicholas Regush, The Breaking Point: Understanding Your Potential for Violence), статистические исследования показали, что в репрезентативной группе каждой культуры обнаруживается склонность к психопатии, указывая на то, что это психосоциальное заболевание может брать начало в мозговой деятельности. «Согласно общим оценкам примерно 1 % всего населения имеет психопатические наклонности, а среди заключенных он достигает 20 %»{117}.
Подкрепляя нейрофизиологическое объяснение психопатических поступков, психолог Роберт Хэйр из Университета Британской Колумбии сообщал:
По-видимому, у психопатов реже обычного активизируются области мозга, связывающие эмоциональные воспоминания с другими функциями мозга. Исследователи пришли к этому выводу, сравнивая волны мозга участников с психопатией и волны мозга так называемых нормальных людей. Сбор данных проводился во время выполнения языкового теста, в котором требовалось реагировать на нейтральные и эмоционально нагруженные слова. С тех пор исследования со сканированием мозга показали: когда психопаты реагировали на эмоциональные слова, части их мозга, имеющие отношение к регулированию эмоций (миндалевидное тело) и долгосрочному планированию (одна из областей фронтальной коры головного мозга), продолжали бездействовать; эти же области мозга у нормальных участников активизировались в ответ на те же самые слова{118}.
На другом конце колоколообразного графика распределения чувства вины находится имеющаяся в рамках каждой культуры группа лиц, обладающих гиперактивной функцией вины. Этих людей изводит чрезмерное ощущение вины независимо от того, совершали они какие-нибудь предосудительные поступки или нет. Слишком придирчивые к себе, исполненные вины, они ощущают постоянную потребность критиковать, осуждать, наказывать самих себя. По словам Карен Хорни, такой человек «настаивает на своей вине и решительно сопротивляется любым попыткам оправдать его». К тем, кто страдает этой когнитивной дисфункцией, зачастую относятся «кающиеся грешники» и аскеты, склонные к самобичеванию и самоуничижению. Они воздерживаются от удовольствий и потворства самим себе, так как постоянно нуждаются в наказаниях и лишениях.
Еще одно свидетельство в поддержку генетической гипотезы проявления чувства вины — тот факт, что иллюзия вины, ложное ощущение совершения какого-нибудь предосудительного или «греховного» поступка, является распространенным симптомом шизофрении. Эта конкретная иллюзия возникает как кросскультурный синдром заболевания, нейрофизиологическая основа которого нам известна, и это подтверждает предположение о том, что опыт вины по характеру является нейрофизиологическим, что это неотъемлемая составляющая когнитивной деятельности человека.
Так как же наша функция вины связана с духовной функцией? В самом общем виде объяснение звучит так: когда мы поступаем неправильно, наше чувство вины обращено к тому, кто пострадал в результате нашего проступка. В то же время людям присуща выраженная склонность испытывать чувство вины за свои проступки перед богами. Это очевидно, так как в каждой культуре есть понятие греха. Когда мы нарушаем законы нашего общества, мы говорим, что совершили преступление. Когда мы нарушаем то, что считаем законами наших богов, мы говорим, что совершили грех. Слово для обозначения этого понятия есть в каждой культуре, значит, чувству вины, усиливающему нашу тревожность, свойственно стимулировать религиозное сознание.
Еще одно подкрепление гипотезы о неразрывной связи нашей функции вины с нашей же духовной/религиозной функцией — наличие во всех культурах обрядов покаяния или искупления вины за совершенные грехи. Несомненно, раскаяние напрямую связано с чувством вины.
Когда среднестатистический человек совершает предосудительный поступок, его уровень тревожности растет. Во многом эту тревожность можно приписать боязни возмездия со стороны общества и высших сил. Более того, тревога, вызванная чувством вины, склонна стимулировать духовное/религиозное сознание, таким образом побуждая людей обращаться к Богу. Этим можно объяснить, к примеру, почему так много заключенных в тюрьмах обращаются в какую-либо веру.
Нравственная тревожность, в основе которой лежит чувство вины и раскаяние, усиливает внимание к религиозным вопросам… По сути дела, для многих людей существование нравственности невозможно без официальной религии и веры в Бога{119}.
Когда мы обдумываем или совершаем антиобщественный поступок или «грех», например убийство, у нас возникают неприятные ощущения, задача которых — не позволять нам поддаваться подобным порывам. Поскольку эти ощущения загадочным образом исходят изнутри, нам свойственно толковать их как знак, что боги неотступно следят за нами или карают нас. Более того, в результате внутренне присущего характера этих ощущений, мы интерпретируем такие принципы, как «не укради» или «не убий», как бесспорные истины, заложенные в нас некой божественной или трансцендентальной силой.
По той же причине многие убеждены, что нравственность зависит от приверженности официальной религии или богу. По той же причине атеистов зачастую клеймят как безнравственных по своей сути людей, что я считаю не чем иным как необоснованной предвзятостью. Как выражал те же чувства Эйнштейн, «этическое поведение человека должно с успехом опираться на сочувствие, воспитание, социальные узы; в религиозном фундаменте нет необходимости. Человек неудачно избрал путь, если он нуждается в таких сдерживающих факторах, как боязнь наказания и надежда на вознаграждение после смерти».
Несмотря на то, что атеист может и не быть физиологически запрограммирован проявлять выраженные религиозные или духовные наклонности, его нравственные центры могут быть более развитыми, чем у откровенно религиозного и/или духовного человека. Опять-таки, мы говорим о трех разных типах интеллекта, трех разновидностях «программы» (нравственной, духовной, религиозной), трех режимах сознания, которые могут быть такими же уникальными, как наши способности к языкам, музыке или математике. Следовательно, вероятность, что атеист окажется безнравственным человеком или социопатом, не выше, чем у того, кто верит в Бога. Значит, религию и нравственность не следует считать синонимами, как не являются синонимами атеизм и безнравственность. В ответ на старания заклеймить их, некоторые атеисты называют себя светскими гуманистами, указывая на свое чувство нравственной и социальной ответственности.
19. Логика Бога: новая «духовная» парадигма
«Эволюция сознания занимает центральное место в эволюции земной жизни… изменение сознания — главное событие последующего эволюционного преображения»{120}.
Ш. АуробиндоА если Кант был прав? Что, если все наши представления о действительности — на самом деле не что иное, как продукты порожденных внутренне когнитивных явлений, ощущений, восприятий, «внешнее проявление внутреннего»? В таком случае нам предстоит смириться с тем, что все наши интерпретации «реального» или «истинного» субъективны, связаны с тем, как наш вид запрограммирован воспринимать мир.
Поскольку каждый вид обрабатывает информацию по-своему, каждый интерпретирует действительность со своей уникальной точки зрения. Поскольку все наши точки зрения относительны, никакой вид и никакой индивид не может претендовать на соответствие своей интерпретации действительности какой-либо абсолютной истине. Как выразился Кант, мы никогда не будем обладать абсолютным знанием о «вещах в себе» — только относительным знанием о «вещах, какими мы воспринимаем их». Муха обладает мушиными знаниями, и точно так же человек обладает человеческими знаниями. У мухи своя, мушиная «истина», у человека — человеческая «истина», и ни одна из них не является подлинной или «реальной», они просто разные. Значит, следует принять, что такие понятия, как абсолютная истина — недостижимый идеал. Вместо него мы навечно привязаны к нашей относительной, человеческой точке зрения, обусловленной тем, как наш мозг обрабатывает информацию. Следовательно, чтобы понять природу человеческой реальности, прежде всего надо понять лежащую в ее основе природу работы нашего мозга.
Человеческий мозг представляет собой интерактивную сеть отдельных областей, каждая из которых обрабатывает информацию по-своему. Это наши когнитивные функции. У нас есть языковая функция (центр Вернике, центр Брока и угловая извилина), функция тревоги (базирующаяся в миндалевидном теле), нравственная функция (в среднедорсолатеральной префронтальной коре головного мозга) и т. п. По сути дела, для каждого ощущения, восприятия, мыслительного процесса или поведения, являющегося кросскультурным для нашего вида, есть конкретная область мозга, отвечающая за генерирование определенной функции. Следовательно, чтобы лучше понять, как наш мозг обрабатывает информацию, необходимо изучить природу каждой из этих отдельных когнитивных функций, из которых исходит вся совокупность нашего осознанного опыта. Задача каждой из этих отдельных когнитивных функций — обрабатывать массу данных, причем разными способами. Только после того, как обработанные по отдельности данные снова обобщаются, мы получаем всеобъемлющую картину того, что называем действительностью.
А если мы рассмотрим то же самое на примере человеческой духовности? Что, если духовность представляет собой проявление одной из когнитивных функций, одного из внутренних режимов мозга, служащих для когнитивной обработки информации? Поскольку во всех культурах бытуют представления о духовной сфере, разве нельзя предположить, что духовность — один из способов, которым наш вид «запрограммирован» обрабатывать информацию и, следовательно, интерпретировать действительность? Если так, подразумевается, что наша кросскультурная «духовная» вера в такие понятия, как Бог, душа, загробная жизнь — не что иное, как проявления способа, которым представители нашего вида обрабатывают информацию и интерпретируют реальность. В таком случае Бог — уже не абсолютная сущность, а скорее, порожденная когнитивной деятельностью человека субъективная концепция, не божественный, а органический феномен. В сущности, Бог — такой, как мы до сих пор интерпретировали его, как реальную и абсолютную сущности, — согласно предположению Ницше, мертв. Уже не абсолютная реальность, Бог низведен до уровня еще одного относительного восприятия, свойственного нашему виду, до проявления эволюционной адаптации, механизма преодоления, встроенного в нас, чтобы помочь нам справиться с жизненными тяготами и парализующим осознанием собственной смертности.
Я понимаю, как трудно многим людям смириться с этой упрощенной / эволюционной / органической / когнитивной / рационалистической, иначе говоря, научной интерпретацией Бога. Так как большинство представителей нашего вида запрограммировано воспринимать духовную сферу, для многих из них в буквальном смысле слова невозможно уловить суть этой концепции, противоречащей их внутреннему восприятию реальности. Как следствие, попытки убедить того, кто запрограммирован верить в духовную реальность, что ничего подобного не существует, могут оказаться такими же тщетными, как попытки убедить шизофреника, что голоса, которые он слышит, исходят от него самого, а не из какой-то внешней реальности. Это не значит, что наше духовное восприятие представляет собой физическую дисфункцию, хотя для шизофрении это справедливо. Напротив, духовное сознание — нормальный компонент когнитивного опыта человека.
…Попытки убедить того, кто запрограммирован верить в духовную реальность, что ничего подобного не существует, могут оказаться такими же тщетными, как попытки убедить шизофреника, что голоса, которые он слышит, исходят от него самого, а не из какой-то внешней реальности
А если существует какой-то способ объяснить шизофренику, что его ложные ощущения — всего лишь продукты возникших у него внутри превратных представлений? Что, если можно научить его здраво оценивать свои иллюзии? И аналогично: что, если можно научить весь наш вид здраво оценивать свою иллюзорную веру в сверхъестественное? А вдруг нам удастся признать, что подобная вера — отнюдь не свидетельство существования какой бы то ни было трансцендентальной реальности, а проявления возникших в нас заблуждений: Бог как когнитивная иллюзия. Что, если мы сумеем признать, что духовное сознание существует как следствие нейрофизиологического рефлекса? Как планарии рефлекторно поворачиваются к свету, так и человечество под действием рефлекса обращается к воображаемым силам.
Представьте себе робота-андроида, которого запрограммировали верить, что он человек. Для того чтобы заставить андроида поверить в это, производитель встроил в него компьютерную микросхему с фиктивными воспоминаниями о сфальсифицированном прошлом (напоминает сюжет фильма «Бегущий по лезвию» — Blade Runner). Внезапно мнимый человек оказывается андроидом, а его воспоминания — результатом воздействия компьютерной микросхемы, побуждающей андроида воспринимать иллюзорное прошлое. Теперь, когда этот андроид осознал, кто он такой на самом деле, он обрел свободу исследовать возможности совершенно новой парадигмы. Он уже не привязан к ложной реальности, заложенной в него программой: теперь андроид может заново определить свое предназначение и продолжать исследовать новые возможности в соответствии со своей «истинной» природой.
Аналогичный пример: представим себе, что люди вдруг осознали факт своей запрограммированности силами природы воспринимать духовную реальность, столь же сфальсифицированную, как фиктивное прошлое андроида. Как андроид был сконструирован из компьютерных микросхем, обусловивших его иллюзорные представления, так и люди снабжены сетью нейронов, подобным образом обусловивших наши представления. А если тем же образом, каким андроид понял, что его воспоминания существуют не как собрание реальных впечатлений прошлого, а скорее как следствие работы заложенной в него компьютерной программы, мы придем к пониманию, что духовное сознание существует не как влияние какой-либо реально существующей трансцендентальной действительности, а скорее, как следствие органической программы, рефлекса, встроенного в систему нейронов нашего вида? Вероятно, если мы научимся относиться к духовности именно таким образом, мы тоже разработаем для себя совершенно новую парадигму, с помощью которой сможем заново определить свое предназначение, опираясь на свою «истинную» природу. Вместо того чтобы цепляться за иллюзорное сознание, которым нас наделила природа, мы могли бы воспользоваться новообретенным знанием, чтобы составить о себе более здоровые и продуктивные представления.
Еще одно сравнение: представим себе, что мы смотрим в зеркало и отражаемся в нем. Теперь представим, что между нами и этим достоверным отражением поместили ряд невидимых линз, которые искажают тем или иным образом наше отражение, которое в противном случае было бы совершенно точным. Поскольку мы не подозреваем о линзах, мы не в состоянии понять, что наше самовосприятие искажено. Мы верим, что видим перед собой идеальное отражение самих себя, но в действительности мы дезинформированы. Только когда мы поймем, что существуют линзы, когда научимся смотреть поверх них, отводить их в сторону, тогда мы и увидим свое истинное отражение.