Полковник Раух уже после возвращения группы Солоухина наконец-то выбрал время и побрил голову. Она снова у него засияла радостно. Что, естественно, не могло не добавить настроения его подчиненным.
– Вы меня просто в чувство приводите, – выслушав соображения майора, сказал полковник. – И в то же время вводите в транс. То есть я начинаю понимать происходящее и перестаю понимать то, что надо сделать, чтобы ситуацию изменить. Гамбит, как вы говорите, почти разыгран. Условная жертва нами принята. Но что следует сделать, чтобы показать всем, что жертва была только условная?
– Только одно, – сказал Солоухин. – Отыскать настоящего Мураки живым и невредимым и представить его всей нации. Афганской нации…
– Но для этого, – усмехнулся полковник, – надо сделать пустяк – привлечь к сотрудничеству директора ЦРУ или хотя бы руководителя МИ-6[22]… Думаю, они в курсе событий…
– Я тоже так думаю, они в курсе, – согласился Солоухин. – И потому мы можем действовать в этом случае только через Москву. Пусть включают в работу ПГУ[23] и агентурное управление ГРУ. Пусть санкционируют нам активный поиск…
– Может быть, – предположил Семарглов, – в ХАДе хотя бы знают, где он скрывался раньше?
– Может быть, и знают, – с этим майор согласился, но не согласился с другим. – Но сотрудничать с ХАДом – это значит поставить под удар группу, которая будет вести поиск. В ХАДе слишком много людей, которые работают на две, а то и на три стороны. Я ХАДу не доверяю…
– Это правильно, – полковник склонил голову в знак согласия, и она у него радостно засияла в лучах заходящего солнца, попадающего в окно. – Официально работать с ХАДом нельзя. Но наверняка у КГБ есть там свои люди. Необходимо включать всю агентуру, какую возможно. Дело слишком серьезное, чтобы пустить его на самотек.
– Я согласен, – сказал майор. – Разрешите, товарищ полковник, воспользоваться шифровальным узлом соединения, чтобы связаться с Москвой.
– Нужно знать адрес…
– Я знаю адрес. Я уже отправлял как-то шифротелеграмму…
– Отправляй и новую, только сначала мне покажи. Потом вместе напишем рапорт, и я его отправлю своему командованию. Пусть тоже шевелятся… И еще… Набросай план мероприятий, какие ты сам видишь… Что мы самостоятельно можем сделать в ближайшее время…
И полковник передвинул по столу ближе к себе сегодняшний рапорт майора Солоухина, который прочитать еще не успел. И этим показал, что общий разговор окончен…
* * *И шифротелеграмма в диверсионное управление ГРУ была отправлена, и рапорт полковника ушел по инстанции тоже шифротелеграммой. Осталось ждать реакции командования, и принимать свои мелкие меры в основном разведывательного характера, план которых Солоухин набросал от руки и представил полковнику. Основой плана был сбор разведданных через пленных душманов. Других мер майор, розыскник неопытный, поскольку никогда следователем не был, не предусмотрел. По крайней мере, не предусмотрел на бумаге. Но эти меры, свойственные не следователю, а военному разведчику, в голове вертелись и не давали покоя, хотя сам майор понимал, к чему они могут привести при малейшей оплошности.
Солоухин сидел у себя в палатке безвылазно несколько часов. Полог палатки был по случаю жаркого вечера поднят, и все проходящие мимо видели, как майор уставился взглядом в одну точку и не желал замечать вокруг ничего. Выглядел мрачным и даже подавленным, каким его редко видели, если видели вообще.
Уже в темноте майор вышел прогуляться по палаточному городку. Шел вроде бы и без цели, но каким-то образом оказался недалеко от палаток медсанбата. Осмотрелся, увидел свет в щели под ближайшим пологом и вошел в палатку к хирургу майору Гагарину, которого спецназовцы обычно звали попросту Доктор Смерть.
– Гостей принимаешь, Виктор Юрьевич?
– Заходи… – пробасил в ответ двухметровый гигант и протянул руку, в которой самый крупный хирургический скальпель должен казаться спичкой. – Спиртику? Граммов сто…
– Нет, спасибо. Я по другому поводу…
– Тогда присаживайся. Повод можешь сразу положить на стол и не спрашивать меня о здоровье семьи и деток…
Солоухин положил на стол обе ладони, словно прилежный ученик перед учителем.
– Скажи-ка мне, уважаемый Доктор, в чьих талантах спасать людей я не сомневаюсь, как и в талантах убивать… Я пришел к тебе именно как к медику, чтобы просветил… Скажи, существуют же какие-то способы медикаментозного допроса пленных… или даже не пленных…
– Существуют.
– А в наших условиях?..
– Только через ГРУ или через КГБ. Мы живем в бедноте…
– Скверно…
– Мы живем в бедноте, официально…
– А не официально?
– А не официально, если ты меня хорошенько попросишь…
– Я троекратно прошу тебя хорошенько…
Доктор Смерть поднялся и прошел в угол палатки, где у него стояли какие-то коробки. Поднял одну, из-под нее вытащил кожаный светло-коричневый саквояж. Приподнял, чтобы показать.
– Помнишь?
– Смутно… Где-то видел…
– Это саквояж того голландского наемника, «солдата удачи», который выдавал себя за врача, а на деле не знал простейшей медицинской грамоты. Единственное, что он умел делать, это перевязку. Но перевязку делал профессионально. Можно сказать, с артистизмом… Немудрено, у него самого я насчитал девятнадцать старых ран. Все легкие. И все, наверное, сам перевязывал…
– И что? Я не понимаю, при чем здесь голландский наемник…
Доктор Смерть улыбнулся во все свое крупное лицо.
– Я тогда посмотрел мельком этот саквояж и сказал, что там лекарственные препараты. И забрал его для нужд медицинской службы Советской армии.
– А там? – внешне вроде бы равнодушно поинтересовался Солоухин.
– Нет-нет, я не обманул. Там в самом деле были лекарственные препараты. Только, когда я стал разбираться с ними и даже в справочник специально забрался, потому что со многими вообще был не знаком, понял, что это инструменты для допроса. Большинство препаратов предназначено для расшатывания психики, подавления воли, ломки характера. Много таких, что вызывают болевые ощущения и способны только болью довести человека до умопомрачения. Но есть в этом ценном саквояже и упаковка с интересными ампулами… Скополамин…
– Да, я знаю, что это такое. «Развязыватель языков», «сыворотка правды», и еще есть какие-то названия… Все не упомнишь… Ты умеешь с этим работать?
– Только теоретически… У тебя нет выхода на какую-то из ОМОГ?[24]
– Отсюда – нет.
– Жалко. Их обучают работать со скополамином. И даже антискополаминовую подготовку проводят. На психологическую устойчивость. Чтобы за счет усилий воли противостоять…
– Значит, этому можно противостоять?
– Можно. Есть технология. Запросить в помощь никого не можешь?
– Мне не хотелось бы раньше времени афишировать свои действия по вполне конкретным причинам. При провале это способно вызвать международный скандал, в котором официальные власти не захотят быть замешанными.
– Это серьезно. Тогда тебе придется положиться на меня… Я мало чего боюсь. Даже международных скандалов…
– Я думаю, на тебя я могу положиться. Потому к тебе и пришел…
– Договорились…
2
Майор Солоухин договорился с полковником Раухом о свободном выезде машин спецназа за пределы военного городка. Объяснил это необходимостью прислушиваться к разговорам в городе и разведать обстановку относительно настроений в простом народе. Волшебное слово «Мураки» стало больше чем паролем и сделало полковника очень даже сговорчивым. Более того, поскольку в самом спецназе были только боевые машины, не слишком удобные из-за своей заметности для передвижений по городу, и не было ни одного «уазика», Солоухин выпросил у полковника еще и «уазик», за руль которого пожелал посадить одного из своих офицеров. Этому воспротивился командир автороты, но волшебное слово и здесь сыграло свою роль, и полковник отдал жесткий приказ вместо просьбы.
Дела в спецназе пошли странные и не очень понятные для тех, кто не был посвящен в курс дела. А посвящены полностью были только четыре человека и частично Доктор Смерть. Полковника, чтобы не мешал в ожидании генеральских погон себе на усталые плечи, тоже держали в неведении. Впрочем, полковник, по тем же соображениям, сам желал быть в неведении, понимая, что Солоухин затевает нечто, а вовсе не собирает данные на улицах с помощью интервью, поскольку переводчика старшего лейтенанта Николаева спецназовцы к делу не привлекали. Видимо, пока не было надобности. И Раух отворачивался, когда спецназовцы не хотели, чтобы он смотрел в их сторону. В случае непредвиденной неприятности всегда можно отговориться незнанием ситуации и свалить все на спецназ. В случае же удачи лавры придется делить поровну. Заслужил, значит, потому что вовремя отвернуться тоже следует уметь.
Странность же ситуации заключалась в том, что четверо офицеров перестали летать на частые для всех остальных операции. В результате лететь приходилось тем, кто только что вернулся из боя, чтобы устроить через непродолжительное время полета новую засаду и вступить в очередной бой, счет которым был уже, кажется, полностью потерян. Караваны с оружием через пакистанскую границу так и шли один за другим, и их следовало останавливать. Их необходимо было останавливать! Более того, полковник Раух полностью перестал запрашивать для своего соединения патроны, потому что ящики с патронами вывозили с места гибели караванов вертолетами. За это можно было благодарить душманов и тех, кто заботился о финансировании поставок.
Но и оставшиеся в городке тоже не сидели без дела. Причем, если другим приходилось работать большей частью по ночам, в прохладе, им выпали дневные жаркие и пыльные часы. Но это не останавливало.
Чаще всего за пределы части выезжали старшие лейтенанты Вадимиров и Семарглов. За три дня накатали километров больше, пожалуй, чем машина накатывает за месяц обычной эксплуатации. Это сказал полковнику Рауху командир автороты, каждый вечер проверяющий спидометр. Старлеи сменяли один другого за рулем, но ехали непременно вдвоем. Несколько раз выезжал капитан Топорков, один, но этот пользовался «уазиком» только единожды, а потом ему больше приглянулась боевая машина пехоты. И тоже сидел за управлением он сам, отказавшись от механика-водителя. Из пристрастия к транспортному средству можно было сделать вывод, что капитан отправляется куда-то за город. На БМП ехать туда, где прикрыть тебя некому, всегда надежнее. Никто не подумает, что в машине только один человек, и не полезет на обострение, опасаясь угрожающего поворота пушки. Легкая пушка машины была не только боевым оружием, но и профилактической мерой или просто мерой устрашения.
Вечером, но еще засветло приехал капитан Топорков, поставил машину в автопарк и сразу направился в палатку к майору. Тот сидел за какими-то бумагами. Кажется, заполнял спецификацию по проведенным полетам и готовил акт на расходование боеприпасов.
– Как дела? – Майор, не любящий бумажную волокиту, обязательное для каждого командира подразделения заполнение различных форм и формуляров, выглядел недовольным.
Топорков же выглядел, наоборот, довольным и даже румянился лицом, что даже сквозь загар было видно. Помимо того, что он вообще любил ездить на БМП и чувствовать легкую управляемость тяжелой машины, он еще, похоже, прибыл с хорошими вестями.
– Кажется, нашел нечто подходящее. От города километров десять. Маленький кишлак в стороне от дороги. С десяток домов. Из жителей только старуха в чадре, черная коза и два симпатичных белых козленка. Понимаешь, коза черная, а козлята у нее белые… Интересно, какой масти козел?
– Червовый… – проворчал в ответ майор. – Черное и белое вообще, согласно законам физики, мало друг от друга отличаются. Все зависит от того, с какой стороны смотреть. Давай ближе к делу, у меня времени мало…
Капитан глянул на бумаги и вздохнул. Когда он командовал отдельной ротой, ему приходилось заниматься такой же волокитой.
– Остальные дома пустуют. Заброшены и основательно разграблены… Как раз то, что нам надо. Подъедем, никто не поинтересуется. Старуха не высунется… Она, меня заметив, сразу в свою кибитку вприпрыжку прятаться побежала… Коза с козлятами не высунется тем более. Побоится, что козлят съесть захотим… Козлятинка молодая, кстати, вкусная, я пробовал… Ладно… Я выбрал пустой дом с краю… Остальные тоже проверил. Спокойно, как ночью на кладбище… Работать можем смело…
– Годится, – согласился майор и снова придвинул к себе бумаги, требующие его пристального внимания. – Теперь дело за старлеями… Не забудь, кстати, как Доктор Смерть просил, стул покрепче в машину забросить…
– Уже с собой вожу. В других развалинах подобрал. Добротный, самодельный, тяжелый, словно из русской деревни… И когда ж старлеи быть обещали?
– Как освободятся… Я тебя позову…
И принялся за нудную работу, предоставив капитану возможность вздохнуть и уйти. А капитану, похоже, хотелось пообщаться. Но когда командир не в духе, свою разговорчивость лучше придержать до следующего случая.
Старшие лейтенанты Семарглов и Вадимиров появились только перед самой темнотой, когда майор Солоухин возвращался к себе в палатку из штаба. Они поджидали его возле полога. Вошли вместе.
– Докладывайте…
– Мы готовы, товарищ майор, – к старшему лейтенанту Семарглову вернулась, кажется, его внешняя беспечность. – Весь рабочий и нерабочий день полковника запротоколирован, протокол подписан. Дело за Топорковым…
– Он свое дело сделал. Нашел что-то подходящее. Когда будем действовать?
– Лучше бы не откладывать…
– Лучше не откладывать. Завтра утром можно?
– Это было бы хорошо.
– Тогда зовите Топоркова и Доктора Смерть…
* * *Выехали из городка за час до рассвета. Впереди БМП с капитаном Топорковым за рычагами, за БМП на некоторой дистанции «уазик» с остальными. Быстро миновали город. Встречный афганский патруль даже руку не поднял, чтобы остановить для проверки советские военные машины. Опыт – советские военные афганскому патрулю подчиняться обычно не желают. Миновали глиняные полуразвалившиеся арочные ворота – остатки городских укреплений прошлого века. Скоро Топорков свернул с дороги к недалекому заброшенному кишлаку. Впрочем, сам кишлак в темноте никто еще не видел. Перед рассветом звезды попрятались, и только свет фар вырывал разбитое полотно дороги из темноты.
БМП остановилась на окраине. Капитан вышел, показал:
– Эта вот кибитка… Бедненький был дом…
Вошли, посветили фонарями, проверили каждый угол, и только после этого Топорков принес заказанный Доктором Смерть стул. Солидный стул, тяжелый, украшенный кустарной грубой резьбой. Самому Доктору Смерть с его центнером веса сидеть на таком можно без опасения не вовремя и неудобно приземлиться. Но Доктор сразу поставил стул в центр комнаты, проверил устойчивость, не садясь на него, а только поворочав ножками по полу, и отошел в сторону, показывая, что стул он заказывал совсем не для себя.
– Меня сейчас больше всего волнует один вопрос… – сказал, повернувшись к Солоухину. – Будет ли этот полковник разговаривать по-русски? Надо было взять все-таки переводчика…
– Не хочется вмешивать Николаева. Он не в курсе событий. Чем меньше будет людей задействовано, тем нам спокойнее. Я с этим полковником общался без переводчика спокойно. Он даже матерится по-русски, правда, неумело. До уровня морского офицера явно не тянет… В целом, он не произвел впечатления сильного человека с характером. Надеюсь, у нас не возникнет проблем.
– Здесь будет не простой разговор. Скополамин заставит его не разговаривать, а болтать. Много-много болтать, высказывать все, что он знает… Нужно только вовремя задавать наводящие вопросы, чуть-чуть с провокацией, чтобы возбудить желание к возражению. Нам остается только надеяться, что на вопросы, заданные по-русски, он отвечать будет тоже по-русски. По инерции…
– Может быть, удастся разговорить его и без скополамина. Скополамин – это только на крайний случай.
Майор Солоухин вытащил из армейского рюкзака портативный пленочный магнитофон. Проверил батарейки.
– Раз… Два… Три… – проверил запись.
Магнитофон работал.
Солоухин пристроил его на обломках какого-то шкафа, рядом с саквояжем Доктора Смерть.
– Товарищ майор, нам пора… – поторопил Вадимиров. – Он уедет…
– Давайте… – напутствовал Солоухин.
– С богом… – добавил Гагарин.
Два майора остались дожидаться в доме. Капитан и два старших лейтенанта выехали на операцию. На своих привычных уже транспортных средствах…
* * *Все прошло довольно просто и буднично. Пустынные улицы окраины города, окруженного со всех сторон войной, не были, к счастью, заполнены любопытной толпой. Только где-то вдалеке играли дети. Старенький, времен Второй мировой войны «Виллис» под пыльным брезентовым тентом ехал с той скоростью, с какой ему позволял это делать давно отработавший свое двигатель. Внезапно с боковой улицы выехала боевая машина пехоты и опасно остановилась, перегородив неширокую проезжую часть. Водитель «Виллиса» вышел, чтобы отчитать как следует водителя БМП, выглядывающего из люка. И даже воздуха уже в грудь набрал, чтобы выглядеть солиднее. Но тут же откуда-то сзади на скорости, подняв облако пыли, вылетел «уазик». Из него стремительно, как атакующие волкодавы, выскочили два человека в советской военной форме, беззастенчиво ухватили за шиворот маленького человечка в форме полковника афганской армии, на ходу отобрали оружие и затолкали его самого в распахнутые задние дверцы БМП. Один из военных тоже сел в БМП, которая сразу тронулась. Второй осмотрелся, проверяя спокойствие улицы, нарушенное разве что шумом двигателя тяжелой бронированной машины, сел в «уазик», и быстро набрал скорость.