— Завтра день рождения моей сестры, — сказала она, — Василины. Той, что корона выбрала вместо меня. Мы шесть лет не отмечали его вместе, и я надеялась, что в этот раз семья будет рядом.
Чай был вкусным. С горчинкой, крепкий, сладкий.
— Ты переживаешь из-за выбора? — поинтересовался Владыка, внимательно глядя на нее зелеными глазами. — Злишься на сестру, что она заняла твое место?
— Это, как оказалось, ее место, — Ангелина пожала плечами, чуть поморщилась от ноющей боли. — Не злюсь, Нории. Мне не дают покоя причины этого. Я не обижена, я хочу решить задачу. Что в ней было такого, чего не было во мне?
— Может, твоя судьба просто в другом месте?
Она промолчала, пробуя остро пахнущий плов.
— Расскажи мне, почему вы так долго не виделись? — попросил дракон, ничуть не расстроившись из-за возникшей паузы.
— Был переворот, — сухо пояснила принцесса, — мы спаслись чудом. Сестра вышла замуж. Нас искали. Чтобы не подставлять ее под удар, мы уехали в другое место. Жили в деревне, как простые люди. Не очень богато, поэтому и не могли часто к ним в гости ездить. Да и опасно это было. До сих пор бы жили, если бы не случайность — так бы и не нашли.
— Я бы тебя нашел в любом случае, — заверил ее Нории, откидываясь спиной на ствол дерева и блаженно прикрывая глаза. — Ты могла изменить внешность, но твою ауру не спрячешь. Хотя в таких случаях не бывает случайностей, это судьба, предопределенность.
Даже если бы он нашел ее раньше — разве это бы что-нибудь изменило?
Ани снова поморщилась от боли, и дракон, не открывая глаз, позвал:
— Иди ко мне, принцесса. Дай мне выспаться и не думать, как ты опять мучаешься из-за своего невыносимого упрямства. Если ты сейчас не подойдешь, я к тебе приду сам, ночью. Ты хочешь этого?
— Не нужно, — повторила она серьезно, — я не хочу. Не приходи, Нории.
— Я тебя сейчас свяжу и вылечу насильно, — пригрозил он, склоняя голову и разглядывая ее со странной улыбкой.
— Пей чай, Нории, — отозвалась она легко. Как же хорошо знать и быть уверенной, что никакого насилия от него точно быть не может.
Перед сном боль в теле была уже полегче, почти выносимой, и на ночь снова она грелась в ванной, чтобы успокоить мышцы, и попросила у Сурезы заварить какую-нибудь обезболивающую траву — вдруг поможет?
— Это кора ивы, имбирь, куркума, крапива, — вдохновенно перечисляла Суреза, пока Ангелина подозрительно принюхивалась к вареву и размышляла, не испортит ли себе этим желудок, — полынь, валериана…
Выпила, прислушалась к себе, легла. Боль притупилась, но никуда не ушла, с наслаждением терзая тело, а вот валерьянки, видимо, в питье добавили с лишком, потому что она бодрствовала, безразлично глядя в потолок и слушая пение птиц в саду, а мозг спал. Странное состояние оцепенения, будто под наркозом — а все чувствуешь. И хочется подняться, снова пойти в ванну, чтобы дать передышку корчащемуся от перенагрузки организму, а никак. И злишься на себя за невозможность уступить даже в мелочи, и прислушиваешься к звукам в холле — там журчит фонтан, и никто не спешит открыть дверь и помочь ей. И уже думаешь встать, преодолевая слабость, и самой пойти просить о помощи. И оттягиваешь этот момент, сколько можешь, хотя по щекам уже катятся слезы, и зубы сжаты, и тело напряжено так, что еще чуть-чуть, и начнутся судороги.
Сколько прошло времени, когда в холле раздался звук открываемой двери? Все-таки пришел. Она выдержала, а он нет. Наконец-то!
Но шаги затихли у двери в спальню. Остановился. С закрытыми глазами принцесса видела мягкое голубоватое сияние его ауры, и ждала. И чуть не разрыдалась в голос, когда сияние это стало удаляться.
— Нории, подожди, — хрипло и едва слышно проговорила она. — Помоги мне. Пожалуйста.
Она так и лежала с закрытыми глазами, когда кровать прогнулась под севшим на край ее драконом, когда он скинул покрывало — тоже молча, быстро прошелся руками по телу, принося успокоение. Никакой эротичности, но ей все равно было зябко и боязно. И дыхание сбивалось, и она старательно жмурилась, как маленькая — смешно и страшно самой было от этого, и только чуть вздрогнула, когда он погладил ее по голове, потянулся за покрывалом. И когда она уже думала, что все закончилось, вдруг ощутила легкое касание прохладных губ на своем соске, быстрое, острое, непозволительное, и застыла, слушая, как он встает и уходит.
Сжалась на постели в комочек, натянула покрывало до подбородка и тихо застонала в подушку, вцепившись ногтями себе в бедро. Хотя хотелось кричать и выть, и крушить все вокруг. Он разрушил ее жизнь, разрушил ее саму, ее представление о себе, ее уверенность в том, что она может справиться с чем угодно, и этого теперь не изменить — не убежать, не уйти, потому что этот мужчина всегда будет с ней и в ней, где бы она ни находилась и как бы ни старалась она забыть. Принцесса цеплялась за мысли о семье, но это не приносило спокойствия, ругала себя идиоткой, потерявшей понятие о чести и гордости, и ей было все равно, полыхала жаром, презирала себя, язвила — каково это — быть как все? Не выдержала, встала, зажгла свет в комнате и села дописывать письмо.
«… Василина, сестренка, поздравляю тебя с днем рождения. Я обязательно поздравлю тебя лично, подождать осталось совсем немного. Я помню тебя совсем маленькой, да я и сама была ребенком, и мне было страшно любопытно, какой ты станешь, когда вырастешь. Ты выросла мудрой, моя сестричка, мудрости не хватает мне, кажется, вся она досталась тебе. И цельной. Я пишу среди ночи, так что не пугайся некоторой сумбурности, мне тревожно, я очень скучаю. Сомневалась ли ты когда-нибудь в себе? Не помню такого. Ты всегда знала, чего хочешь и что правильно, и пусть это не казалось правильным мне — жизнь показала, что ты была права. Знаешь, меня в моей неизвестности успокаивает только то, что Мариан там с тобой, рядом. Он не допустит, чтобы что-либо случилось, я уверена.
Целуй племянников, у них замечательная мама. Целуй сестер и отца. Будете праздновать, знайте, что я мысленно с вами. Я вас очень люблю, хоть я и редко это говорила, кажется, вообще никогда, надеюсь, вы знаете это. Как мне плохо, Васюш, как тоскливо и непонятно…»
Ангелина остановилась и старательно зачеркнула последнее предложение. Много-много раз, заштриховала, так, чтобы никто не смог прочитать.
Ничего не изменилось. Она вернется домой.
Только теперь эта необходимость делала ее несчастной.
С утра были розы — верные утешители, сорняки пололись весело, и чем аккуратнее становилась очередная клумба, тем больше порядка образовывалось у нее в голове. Она уже дошла до середины цветника и пришла во вполне умиротворенное состояние — трудно не успокоиться, когда стоишь согнувшись, на коленях, и занимаешься монотонной работой. И успокоилась бы совсем — если бы не услышала раздраженный женский разговор.
— Огни, Владыка знает, что делает и не нам его судить, — говорила одна женщина. Ангелина подняла голову — драконицы шли по дорожке за зарослями шиповника и не видели ее.
— Он слишком мягок, — зло возражала вторая, — Огни права. Я еле сдерживаюсь, когда вижу, как эта Рудлог проходит мимо. С таким видом, будто она здесь хозяйка, ни капли раскаяния, ни стыда, ни сочувствия. Ей все равно.
— Она такая же, как все Рудлоги, — отвечала Огни, — таким был Седрик. Нории пытается договориться с ней по-хорошему, однако красные признают только силу. Только стали проигрывать в войне и сразу запросили мира. И предали. И с этой будет так же, увидите. Она убедит Владыку, что покорна и безопасна, и уйдет, оставив нас умирать.
Ангелина встала. Не будет же она прятаться. Три драконицы увидели ее одновременно, и на лицах их не было привычного равнодушного выражения — там была ненависть, злость и боль.
— Все услышала? — резко осведомилась Огни. — Скажешь, мы неправы? Скажи, что останешься с ним, что тебе не плевать на нас и на свой долг крови, Красная.
— Скажу, что это не ваше дело, — спокойно ответила принцесса, отряхивая руки. Воздух вокруг звенел от ярости.
— О нет, — зашипела драконица, подходя к цветнику, — это наше дело. Это мое дело, красная, потому что твой предок отнял у меня все — мою жизнь, моего мужа, моих родных. Сколько бы лет ни прошло, такие долги не оплачиваются временем. И лучше бы тебе согласиться на роль жены, потому что это шанс для твоего рода закрыть этот долг. Хотя это не вернет детей, умерших в горе, не вернет лучших из нас.
Она шагала прямо по розам, остановилась в каком-то полуметре и уже кричала прямо в лицо принцессе, за какие-то секунды впав в истерику.
— Если ты откажешься, тварь, я прокляну тебя еще раз, чтобы не было тебе покоя, чтобы ты почувствовала, каково это — жить и одновременно умирать! Чтобы твои дети рождались и подыхали в муках, как наши, чтобы весь твой проклятый род был выведен под корень, и все, в ком есть кровь красного! Ну, чего молчишь, тварь! Тварь!
Она замахнулась, и Ангелина, спокойно пережидавшая буйство красноволосой — ответов там очевидно не требовалось, да и могла ли она опуститься до таких же криков и перекошенного лица? — вдруг разозлилась и полыхнула силой. Драконица отлетела, врезалась спиной в шиповник — полетели вниз листья, лепестки, зашипела и снова бросилась вперед.
Сзади кто-то удивленно рявкнул, но Ангелина даже не успела оглянуться — перед ней с невероятной скоростью появился Четери, поймал в объятья беснующуюся, красную драконицу, сжал ее крепко.
— Огни, Огни, приди в себя, девочка, — она рыдала, уткнувшись в плечо воина-дракона, рыдала совершенно безудержно и горько, буквально повиснув на нем.
Принцесса отвернулась и пошла ко дворцу.
Есть ли ей место среди этой ненависти?
Четери пришел через пару часов, уселся в кресло в холле под неприязненным взглядом Сурезы, которая, тем не менее, позвала опять что-то пишущую госпожу из спальни и почтительно выставила перед ожидающим драконом лимонад и сладости.
Заодно, может, и шеен-шари что-нибудь съест, а то пришла с утра расстроенная, ничего не поела, зато чая своего выпила чашек пятнадцать, и все писала, писала. А на самой лица нет.
— Слушаю тебя, — вежливо произнесла принцесса, аккуратно усаживаясь на кресло — с прямыми плечами, сложив руки на коленях. — Пришел поговорить об Огни?
— А надо? — поинтересовался дракон. — Тут, кажется, все понятно. Я к тебе с просьбой, женщина.
— Слушаю, — сдержанно повторила Ангелина.
Чет недовольно глянул на нее, помолчал.
— Ты завтра передаешь письмо с Энтери.
Она чуть наклонила голову.
— Я хочу тоже передать послание. Одному человеку. Ты сможешь сделать так, чтобы твои родные его передали кому надо?
— Насчет родных не уверена, — осторожно произнесла очень удивленная принцесса, — но если ты скажешь адрес и фамилию с именем, то слуги смогут найти этого человека… Кто это, Четери?
— Одна женщина, — нехотя проговорил он. — Моя женщина, — добавил резко, — я встретил ее, когда мы искали тебя. Она помогала нам, но мне пришлось улетать срочно, и я не смог сказать ей… кое-что.
Ангелина с недоумением глянула на запнувшегося воина. Он смутился? Нет, показалось.
Да. Далеки драконы от реалий современного мира.
— Четери, — сказала она со вздохом, — если она вам помогала, то, скорее всего, она сидит в тюрьме.
Он страшно сверкнул глазами, подобрался — пробило даже ее.
— В лучшем случае она под следствием и наблюдением, — продолжила Ани, — это же очевидно, как ты не подумал? Неужели пятьсот лет назад, если бы у вас в стране похитили кого-то из Владык, вы бы не вычислили и не наказали бы сообщников?
Он молчал и слушал ее. И играл желваками.
— Если даже она на свободе, за ней точно следят. И, прояви ты интерес своим письмом — возьмут в заложники, чтобы обменять ее на меня. И что ты выберешь, Четери?
Она постаралась убрать насмешку из голоса. Получился ледяной сарказм.
— Пока я здесь, — добавила она, — любая попытка связаться с ней поставит ее под удар. Даже если я попрошу не трогать ее, решат, что я написала под давлением. Ты слышишь меня?
— Слышу, — сказал воин-дракон глухо. — Ты права. Спасибо. Почему ты сказала мне об этом?
— Ты же помог мне с утра, — сухо ответила Ангелина.
— Я искал тебя, чтобы поговорить о письме, — пробурчал дракон. — Это случайность. Огни неправа, что не сдержалась, но права по сути.
— Я не хочу это обсуждать, Четери, — принцесса поджала губы.
— Когда-нибудь, — сказал он, вставая, — тебе придется принять на себя это бремя. Так бывает, женщина. Мы еще не родились, а уже имеем обязательства. Нории не хочет заставлять тебя, он скорее убьет себя, чем причинит тебе вред. Ты не понимаешь, как тебе повезло, Красная. Будь я на его месте, ты бы давно уже платила по своим долгам. С удовольствием платила, женщина.
Она слушала его с каменным лицом.
— Что же, — сказала Ани ему в спину, — хорошо, что ты не на его месте.
День шел неторопливо и будто приглушенно. Принцесса была отрешена и задумчива, хоть именно сегодня снова приходили к ней посетители и просили о разговоре: женщины Истаила уговаривали ее прийти 1 ноября на праздник — вершину сезона Синей, после которой сила богини любви шла на спад. На празднике игрались свадьбы, и ее просили благословить новобрачных. После получения согласия гостьи задержались надолго — вели неспешные разговоры о жизни Города, интересовались обычаями родины шеен-шари Владыки, как бы невзначай расхваливали его — наивно и очень искренне, и она сама не замечала, как улыбалась бесхитростным комплиментам «Сильный, такого и слушаться не стыдно», «Дети от него красивые будут», «Вежливый какой, добрый, и жену бить не станет» и слушала.
В голове было тихо — она словно погрузилась в себя, и мысли, может, и мелькали, но эмоций не вызывали. Будто она наблюдала за всем происходящим со стороны, и наблюдение это было чуть печальным, чуть растерянным и рассеянным. Она не ощущала ни жары, ни легкого ветерка из окон, не слышала плеска фонтанов и разговоров слуг в парке.
И урок с нани-шар прошел спокойно — девушки словно чувствовали ее настроение, не галдели и не отвлекались. Они вообще делали успехи, и принцесса похвалила девушек — на удивление оказалось, что они и читают уже сносно, пусть медленно, и пишут — с ошибками, конечно, ведь невозможно дать за 2 недели программу рудложского языка. Но ведь пишут!
От похвалы девушки расцвели, приободрились, и в конце урока уже привычно болтали, расспрашивая Ангелину про то, кем работают женщины в ее стране. Ужаснулись, узнав, что работают везде — даже в армии служат!
— Несчастные, — покачала головой Казина, — вот что бывает, когда нет хорошего мужа, который может заботиться и защищать. Как Владыка Нории, — добавила она, взглянув лукаво на Ангелину.
Всеобщие попытки сосватать ее хитростью ли, угрозами ли, принявшие какой-то катастрофический характер именно сегодня, начали принцессу смешить.
— А у нас тоже ведь были богатырки, — напомнила девушкам Зара. — Тоже воевали. Помните? Песня о деве Горяне и войске императора?
Девушки наморщили лбы, а Зара, этот ходячий сборник фольклора Песков, прочитала отрывок:
— Только потом, — добавила Зара смущенно, — когда она половину войска положила, прискакал огромный воин, и дрались они три дня и три ночи, пока она не устала и не решила, чтобы не склоняться перед врагом, воткнуть себе в грудь нож. От ее крови земля заплакала, и небеса зарыдали, и воин тоже залился слезами, взял ее на руки, вытащил нож, вылечил, и пообещал, что никогда больше войско в землю Горяны не придет. А ее увез к себе за горы, и там они жили долго и родили много крепких сыновей…
Нани-шар вздыхали мечтательно. Глупые. Сказка хороша, когда она на бумаге. А каково этой деве было проиграть завоевателю? Который не дал ей даже умереть с достоинством? И увез туда, где она была чужой и где должна была признать то, что он сильнее ее? Позволил ли он ей быть воином, а не просто — женщиной?
Ангелина так же рассеянно пила чай в своей комнате, когда пришел Нории. Внимательно посмотрел на нее и снова предложил слетать на море.
И она согласилась.
В этот раз дракон летел невообразимо быстро, так, что ей пришлось согнуться, уцепиться обеими руками за выступающий шип гребня — только под бедрами было тепло от огромного тела, а воздух, сквозь который они неслись в сторону побережья, холодил, несмотря на накинутый плащ и палящее солнце. Впереди, на белоснежной шее ящера были привязаны сумки с полотенцами и наспех собранной слугами едой, и она все боялась, что потоком воздуха сорвет их и шмякнет об нее. И она упадет.
Потянуло уже морским горьковатым запахом, и дракон стал замедляться. Сел на знакомый пляж, стряхнул сумки с шеи. Повернул голову — Ани стало не по себе от взгляда немигающих зеленых глаз, распахнул огромную пасть, аккуратно подцепил зубами плащ и потянул на себя.
— Дай мне спуститься, — сказала принцесса недовольно, развязывая завязки под горлом и скидывая плащ на землю.
Он отвернулся. И взлетел. Сделал круг над морем, почти касаясь его брюхом, взмыл ввысь и плавно спланировал в воду, нырнув вместе с взвизгнувшей наездницей.
Плотная вода, мгновенно заглохший звук мира, парение в лазурной толще воды, соль, щиплющая глаза и горечью ощущающаяся во рту, изумленные разноцветные рыбки, стайками брызнувшие прочь, и вот уже не хватает воздуха — и, словно чувствуя, дракон выныривает к солнцу, лениво плывет по поверхности, давая отдышаться и прийти в себя. И снова ныряет, уже глубже — и ты крепко держишься за гребень, зло колотишь его по спине. Рядом проплывает невозмутимый гигантский скат, но ты пугаешься, прижимаешься к медленно скользящему в воде телу — и снова он выныривает.