Каким-то волшебством дышала эта ночь.
Весеньев шагал взад и вперед по мостику, вдыхая полною грудью, и мечтал о встрече с Джильдой.
Какое неожиданное счастье, что в Гонолулу, где собралась эскадра, адмирал приказал командиру «Чайки» идти в Сан-Франциско и там дожидаться его. Наверное, придется стоять около месяца. Каждый день он будет у Джильды, и вопрос о свадьбе решится. В последнем письме она писала, что согласна. Она и не догадывается, что послезавтра он будет у нее. Он нарочно явится сюрпризом.
И молодой лейтенант представлял себе радость встречи, и сердце его замирало. И он глядел на океан, глядел на луну и на звезды, и видел одну Джильду.
Пробило восемь ударов полуночи, и на смену Весеньева пришел другой вахтенный офицер.
— Все паруса… Курс WSW*. Ветер восемь баллов… Ходу десять узлов… Хорошей вахты! — весело говорил Весеньев, сдавая вахту мичману.
Он бегом бросился в кают-компанию. Там вестовой уж приготовил ему стакан горячего чая.
Там же сидел, читая книгу, и друг его, лейтенант Оленич.
Они были друзьями еще с морского корпуса и с тех пор жили душа в душу, братски привязанные друг к другу.
Весеньев был такой веселый, такой жизнерадостный, что Оленич невольно спросил:
— Что с тобой, Боря?.. Отчего ты сияешь?
— А разве я сияю?
— Совсем… Точно собираешься идти на свидание с любимой женщиной, а не ложиться спать! — засмеялся Оленич.
Весеньев покраснел.
Он присел к столу рядом с Оленичем и тихо шепнул ему:
— Ты почти угадал, Володя… Я тебе ничего не говорил раньше, но теперь скажу… Ты ведь мой единственный друг.
И Весеньев рассказал о том, что любит миссис Джильду и собирается жениться.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Оленич, когда его друг кончил.
— Отчего с ума сошел?
— Да ведь ты совсем не знаешь этой дамы. Я видел тогда на балу, и…
— И что же?
— И скажу тебе по правде, она мне не понравилась…
— Отчего?
— Трудно сказать… В ней есть что-то скрытное… Точно ей есть что скрывать.
— Ты, Володя, гнусно смотришь на женщин вообще и потому говоришь вздор. Придем в Сан-Франциско, и я тебя познакомлю с Джильдой… Тогда ты увидишь, какая это прелестная женщина.
— Но, во всяком случае, Боря, ты хоть спроси о ней у нашего консула. Он всех знает.
— К чему спрашивать?
— А как же? Быть может, твоя миссис Джильда просто авантюристка…
Весеньев стал белее сорочки и вздрагивающим голосом произнес:
— Оленич! Я люблю тебя, как брата, но если ты когда-нибудь осмелишься сказать о ней подобное слово… мы навеки враги.
Оленич пожал плечами с видом сожаления.
— Прости, Боря… Ведь я твой друг и потому позволил себе сказать…
— Гадость! — прибавил Весеньев. — О, я непременно познакомлю тебя с ней, и ты убедишься, что это за чудное создание.
— И однако муж ее, говорят, шулер…
— Может быть… Но разве она виновата… Может быть, она этого и не знает…
— Мудрено не знать, если весь город знает…
— Ну и пусть знает…
— И живет с ним и пользуется средствами шулера… Боря, голубчик, не торопись, умоляю тебя… Прежде разузнай, расспроси… Ты ведь доверчив, несмотря на свой ум, и наивен, несмотря на то, что считаешь себя знатоком людей… Связать себя на всю жизнь…
Оленич замолчал, взглянув на страдальческое лицо друга. Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.
И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы.
IVЧерез день «Чайка», слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-франциский рейд.
Клипер еще накануне подчистился, прибрался и показывался теперь в чужие люди нарядным, изящным щеголем, возбуждавшим завистливое удивление на военных иностранных судах, стоявших на рейде. А их было немало.
И моряки разных национальностей ревниво смотрели, как ловко проходила среди купеческих кораблей «Чайка» и как хорошо она стала на якорь и быстро спустила все свои шлюпки на воду.
А Весеньев уже торопливо одевался в своей каюте в новую летнюю статскую пару и в пробковом «шлеме», обернутом белой кисеей, в светлых перчатках, с тросточкой в руках, имел вполне джентльменский вид.
Он отправился в город с первой же отходившей шлюпкой.
Оленич, бывший на вахте, проводил своего друга взглядом, полным сожаления. Он сегодня же вечером собирался поехать к консулу и разузнать от него об этой миссис Джильде Браун.
Несимпатична была ему эта маленькая брюнетка с грустными глазами… Теперь же, после признания Весеньева, он прямо-таки относился к ней враждебно и готов был поверить всяким дурным о ней слухам.
«И чего нашел он в ней привлекательного?» — задавал вопрос себе Оленич, вспоминая эту брюнетку, какою он ее видел на балу: в желтом газе с красным, сильно декольтированную, с красной гвоздикой в темных, беспорядочно спутанных волосах. Чересчур истомленное лицо, большие глаза, правда, грациозна, но в ее манерах что-то кошачье, что-то лукавое…
«Бедный Борис!»
А «бедный Борис» в это время ступил на набережную, предвкушая радость встречи. Жара была нестерпимая, и он тотчас же нанял коляску и попросил везти себя за город на виллу Браун.
— Знаете?
— Знаю! — ответил кучер-ирландец.
— А чем занимается мистер Браун, вы знаете? — спросил Весеньев.
— Это его дело! — резко отвечал ирландец и прибавил, — а в карты вы все-таки с ним не играйте, сэр!
Не доезжая до виллы, Весеньев просил кучера остановиться.
Отпустив коляску, он пошел пешком, рассчитывая обрадовать Джильду внезапным появлением.
«То-то обрадуется!» — думал он, вспоминая ее последнее, особенно нежное письмо, выученное почти наизусть молодым лейтенантом.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в калитку сада. Масса чудных роз, олеандров, фиалок, гелиотропа и резеды наполняли сад благоуханием.
«Она, конечно, одна, в гамаке, с книгой в руках», — подумал Весеньев и, свернув в узкую каштановую аллейку, направился к высоким секвойям, распространяющим смолистый аромат.
Вдруг раздался мужской голос, грубый и наглый, как показалось Весеньеву, и вслед за тем веселый, громкий и самодовольный смех.
«Это не муж», — пронеслось в голове Весеньева.
И у него екнуло сердце. Все радостное настроение внезапно пропало. В душе сделалось мрачно, и сад показался вдруг мрачным-мрачным… И все вокруг словно потеряло прелесть.
Он хотел уверить себя, что это голос брата или отца… Наконец какой-нибудь хороший знакомый… Но этот голос… этот подлый голос звучал какими-то торжествующими звуками, наполнявшими сердце Весеньева тоской.
«Разве уйти?» — подумал он.
Но сам подвигался вперед, замедляя шаги и чувствуя, как замирает сердце, словно бы его ожидало несчастье.
Он ищет жадными, лихорадочно загоревшимися глазами эти две знакомые секвойи… и они в нескольких шагах.
Между ними протянут гамак, и в нем, вся в белом, словно окутанная пеной, эта маленькая женщина… Белые туфельки видны из-под юбки. Голова лежит на подушке… Глаза полузакрыты… И это матовой белизны лицо кажется еще прелестнее.
А около, почти у самой головы Джильды, на складном стуле сидел плотный коренастый господин лет под сорок, хлыщеватого вида, с лицом, которое показалось Весеньеву до невозможности пошлым и глупым.
А между тем этот пошляк-янки, в каком-то ярко-зеленом пиджаке, взял волосатою грубою рукой маленькую бледную руку Джильды и жадно поцеловал эту руку своими толстыми сочными губами раз, другой, третий…
Скрытый деревьями молодой человек все это видел и чуть не вскрикнул от негодования.
Напрасно он старался побороть жгучую, острую боль ревнивого чувства, охватившего его. Напрасно он хотел изобразить на своем лице презрительное равнодушие.
Он имел самый жалкий, страдальческий и растерянный вид, когда, перейдя дорожку, подошел к гамаку и, почтительно поклонившись, проговорил глухим, точно чужим голосом:
— Здравствуйте, миссис Браун.
Джильда слабо вскрикнула. В ее глазах блеснула радость, и в то же время что-то виноватое промелькнуло в этом взгляде.
— Вот неожиданно. Я очень рада вас видеть!
Она крепко сжимала руку молодого человека, но, несмотря на слова о радости, лицо ее было грустно.
— Мистер Блэк… Мистер Весеньев, русский моряк, — проговорила Джильда.
— Тот самый, что ходил к вам каждый день, миссис Джильда? — с бесцеремонным смехом выпалил янки.
И, смерив молодого человека далеко не дружелюбным взглядом, протянул ему руку.
— Мистер Блэк не особенно воспитанный человек! — смущенно промолвила Джильда, взглядывая на Весеньева.
— Еще бы! Я не белоручка из Европы, а янки! — дерзко проговорил мистер Блэк.
И, смерив молодого человека далеко не дружелюбным взглядом, протянул ему руку.
— Мистер Блэк не особенно воспитанный человек! — смущенно промолвила Джильда, взглядывая на Весеньева.
— Еще бы! Я не белоручка из Европы, а янки! — дерзко проговорил мистер Блэк.
— Пойдемте-ка, господа, лучше в дом… Здесь жарко.
Джильда спустилась с гамака и взяла под руку Весеньева:
— Мне некогда… Я на минутку только, — пролепетал он.
Джильда значительно взглянула на молодого человека и ласково проговорила:
— Куда вы? Посидите, прошу вас…
— А я ухожу, мне некогда. До свидания, дорогая миссис Джильда. До завтра, не правда ли? Завтра едем в Сакраменто*? — говорил мистер Блэк и на прощание поцеловал несколько раз руку молодой женщины.
Весеньева передернуло.
Джильда смущенно высвободила свою руку из руки мистера Блэка.
— Я не поеду с вами в Сакраменто, мистер Блэк! — проговорила она.
— А почему, позвольте узнать, вы не поедете? Ведь вы хотели ехать.
— Я передумала.
Мистер Блэк засмеялся гадким смехом и пристально поглядел на Джильду.
— Это решительно? — спросил он.
— Решительно.
Янки еле кивнул головой Весеньеву и ушел, насвистывая какой-то мотив.
Когда он вышел за калитку, Джильда умоляюще посмотрела на Весеньева и спросила:
— Что с вами? Вы сердитесь на меня?.. Вы… не доверяете мне?.. О, я вперед знала, что это будет! — печально промолвила молодая женщина, и по лицу ее пробежала грустная усмешка.
— Скажите, что это за идиот был у вас? — едва владея собой, спросил Весеньев.
— Один мой знакомый…
— Нечего сказать, хорош! Он вам очень нравится?
Джильда грустно усмехнулась.
— Отвечайте. Нравится?
— Нет, нет! — повторила молодая женщина.
— Но в вас он, конечно, влюблен?
— Да! — виновато шепнула Джильда.
— И бывает у вас каждый день?
— Бывает.
— И целует ваши руки?
— Целует! — покорно отвечала она.
— И вы обещали с ним ехать в Сакраменто?
— Обещала.
— А между тем вы писали, что любите меня…
— Писала…
— Но как же в таком случае вы принимаете этого болвана и позволяете ему думать?..
— Скучно одной. Я говорила вам: я нехорошая… Я люблю, когда за мной ухаживают…
Молодой лейтенант недоверчиво взглянул на Джильду.
— И только целуют руки? — негодующе спросил он.
— Вы мне не верите. Вы что-то подозреваете? А я никогда не лгу…
— И вы, в самом деле, говорите правду, что любите меня и пойдете за меня замуж?
— Люблю. Но, мне кажется, свадьбы не будет. Я несчастная. И вы мне не верите! — сказала она, и все в ней говорило о какой-то тоске.
— Верю… верю! — вдруг порывисто воскликнул Весеньев, забывая все под чарами любви.
И, умиленный, стал целовать лицо маленькой женщины.
Она просветлела и нежно-благодарным взглядом ласкала молодого Весеньева.
Они пошли в полутемную прохладную гостиную. Джильда, по обыкновению, улеглась на широкий диван, Весеньев сел около. Он говорил о свадьбе. Он торопил ее скорей сказать мужу и потребовать развода.
— Он не даст… Он и Блэк убьют вас.
— В таком случае уедем тихонько. Согласна?
Они решили уехать вместе тайно в Нью-Йорк и оттуда на пароходе в Европу. Весеньев по болезни спишется с «Чайки». Его наверно отпустят.
— Только уедем скорей… Мне все не верится, что мы уедем, что ты меня любишь… Говори, что любишь! Говори! — шептала Джильда.
И Джильда горячо целовала жениха.
Решено было уехать через три недели. В седьмом часу Весеньев ушел от Джильды, еще более влюбленный, обещая быть завтра вечером.
VЧерез два дня Весеньев привез к Джильде своего друга Оленича.
Оленич уже успел собрать справки у русского консула о миссис Браун, и справки эти были не особенно благоприятны. По словам консула, миссис Джильда женщина сомнительной репутации. Ее часто встречают с посторонними мужчинами. Что же касается до мужа, то это профессиональный шулер и человек вообще очень подозрительный.
Несмотря на неблагоприятные отзывы, Оленич был решительно очарован этой маленькой, бледной женщиной с большими темными глазами. Далеко не красавица, она показалась Оленичу пленительной с ее маленькой ленивой и грациозной фигуркой. В этой женщине было что-то привлекающее, точно магнит. Она, по обыкновению, и с Оленичем говорила мало, больше слушала, подавая реплики и задавая вопросы, говорящие о тонком уме и отзывчивости, и при этом словно бы ласкала взглядом, полным чего-то манящего, загадочного и грустного. В этих глазах точно были и правда и обман…
И Оленич после визита, сам восхищенный, тем не менее пришел к заключению, что друг его делает величайшую глупость, собираясь жениться на Джильде.
«Это было бы величайшим несчастьем!» — подумал он и сам чувствовал, что что-то неотразимо тянет к этой женщине, и ласковый ее взгляд чарует и волнует его.
— Ну, что, голубчик, понравилась тебе моя Джильдочка? — торжествующе и радостно спрашивал Весеньев своего друга, когда они возвращались с виллы.
— Очень!
— Еще бы, это прелестная женщина… И какие добрые глаза!
— Загадочные…
— И, не правда ли, хороша собой…
— Да… недурна! — сдержанно отвечал Оленич и почему-то покраснел.
С этого дня между друзьями как-то незаметно наступило охлаждение. Оленич точно избегал говорить с Весеньевым и резко обрывал его, когда он начинал говорить о Джильде.
VIАдмиральский корвет «Витязь» неожиданно пришел в Сан-Франциско десятью днями раньше, чем его ожидали.
Капитан «Чайки», ездивший к адмиралу с рапортом, возвратившись, передал старшему офицеру о приказании адмирала — через три дня идти «Чайке» на Ситху*.
Узнавши об этом распоряжении, Весеньев тотчас же попросил шлюпку, собираясь предупредить Джильду, чтобы она была готова ехать с ним через два дня в Нью-Йорк.
Весеньев заручился уже согласием капитана на отъезд в Россию по болезни и не сомневался, что и адмирал разрешит отъезд, но хлопот предстояло еще много. Надо было устроить денежные дела, сделать кое-какие покупки на дорогу для Джильды и для себя, и Весеньев рассчитывал, что Оленич поможет ему разделить хлопоты этих дней.
И молодой лейтенант постучался в каюту Оленича. Ответа не было. Каюта заперта. Вестовые доложили, что он еще с утра уехал на берег.
«И куда это он каждое утро ездит!» — подумал Весеньев, несколько заинтересованный этими регулярными съездами на берег по утрам своего друга.
Около полудня Весеньев подъехал к вилле.
Горничная Бетси, толстогубая негритянка, с добродушными, влажными и сильно выкаченными глазами, объявила мистеру «Весени», как она называла лейтенанта, что миссис Джильды нет дома.
— Скоро будет?
— А не знаю. Она куда-то уехала с вашим другом.
— С каким другом? — изумился Весеньев.
— С мистером. Олени… Он ведь каждый день по утрам у нас бывает… Сидит с миссис Джильдой. Вы вечером, а он утром! — прибавила она, добродушно улыбаясь всем своим лоснящимся черным лицом и показывая ослепительно белые зубы.
В глазах лейтенанта помутилось. Он не верил своим ушам. Ни Джильда ни Оленич ни слова не говорили ему об этом.
«Господи! Что же это?.. И Джильда и друг лгут… Зачем?.. Зачем?..» — подумал он.
Ревнивые подозрения закрались ему в голову. Светлый летний день точно померк, и сам Весеньев стал мрачнее тучи.
«Так вот для чего Оленич съезжает на берег каждое утро!»
Злоба к Оленичу наполняла сердце Весеньева, — злоба жестокая, какая только может быть у человека, обманутого людьми, в которых он верил, и у ревнивца, терявшего любимую женщину.
— О, подлые! — простонал Весеньев.
Толстая Бетси сочувственно, и в то же время слегка насмешливо, посматривала на русского моряка.
— Куда они поехали? — спросил он.
— Кажется, в парк.
— В парк… Зачем в парк? — бессмысленно повторил он.
— В парке хорошо гулять…
— В Сакраменто еще лучше! И Блэк бывает здесь?
— Теперь реже.
— А прежде?
— Каждый день…
«А она обещала его совсем не принимать!» — мелькнуло в голове молодого человека.
— О, лживая, подлая гадина! — вырвалось из его груди. — Дайте мне конверт, Бетси.
— Пойдемте в комнаты.
Весеньев прошел в гостиную. Эта комната, в которой он был так счастлив, теперь казалась ему словно бы опозоренной… Все здесь фальшиво… везде ложь, как и в этой женщине…
Он достал визитную карточку и, дрожащей рукой, не понимая, что делает, написал следующие строки:
«Вы лживое создание. Мне стыдно за вас и за себя. Возвращаю ваше слово и презираю вас!»
Вложив карточку в конверт, он отдал ее Бетси и сказал: