— Не пугайся, — попыталась успокоить меня Лия, — Это Шарик соседский. Он уж год так, как в полнолуние затянет, так до последней четверти воет. Прошлой зимой хозяина похоронили, так и завыл. Скучат наверно. — К этому вою один за другим стали присоединяться новые «голоса». — Ах он заводила, опять всех псов поднял, — сказала женщина и потащила меня за собой, — Не стой, простынешь. — Я пошла, но в душе зародился страх. Мне еще в детстве внушили, что не к добру это, когда собаки воют. Не к добру.
* * *Двадцать шестого ноября я проснулась от грохота кастрюль. Утро еще только занималось, а Лия уже возилась на кухне: в чане подходило тесто для пирогов, на плите тушилась мясная начинка.
— Ты чего это сегодня так рано? — спросила я, усаживаясь за стол.
— Так ведь дел много, — удивилась она. — Наготовить надо на два дня, прибраться. Пироги вот, хочу испечь, мужчин напоследок побаловать. — Я вопросительно приподняла бровь, с чего это мол? — Четыредесятница на носу. Завтра в Караульное в церковь к батюшке, причаститься, исповедаться перед постом, так что некогда будет делами заниматься. — Она пожала плечами, — Все сегодня.
Внутри я поразилась, надо же, Лия верующая, но вида не подала.
— Если ты меня своим коронным кофе угостишь, то я согласна на подсобные работы. — Мы рассмеялись.
— А то, конечно. Мне еще пара рук не помешает.
Когда вторая партия пирогов отправилась в духовку, а тушеная курица остывала на разделочной доске, Лия отправилась за консервированными яблоками. У нас осталось немного теста на шарлотку. Я оттирала налипшую на клеенку муку, а потому не сразу обратила внимание на шум. Только звук разбившегося стекла, заставил меня бросить тряпку и поспешить на звон. И тут Лия закричала.
Я, сломя голову, влетела в кладовку и заглянула в погреб. Хозяйка дома лежала на полу и тихо стонала.
— Саша, — взвизгнула я, уже спускаясь по лестнице. Рука женщины была вывернута под неестественным углом, из горла торчал осколок от банки с закаткой. Лия через раз закашливалась кровью, при каждом вздохе из груди вырывался клокочущий звук.
— Потерпи, потерпи, — шептала я сквозь слезы. — Все будет хорошо.
С каждой секундой ее дыхание становилось слабее, а по телу все чаще пробегали судороги. На моих глазах жизнь покидала тело.
— Лина, что случилось…. — Саша не договорил. Я подняла заплаканные глаза.
— Помоги. — Увидев его, я поняла, что должна сделать. Трясущейся рукой выдернув клин, я зажала порез ладонями. Сосредоточилась и отправила энергию в рану, сращивая ткани и восстанавливая кровообращение. Где-то наверху раздался надрывный крик Николая, а спустившийся Саша обнял меня за плечи. Но все это было от меня далеко, я видела только лицо женщины перед собой.
— Все, Лаари, хватит. — Саша пытался оторвать меня от тела Лии, но я отбивалась, захлебываясь слезами. — Прекрати. С ней все хорошо. — Я не слышала, наступил посттравматический шок. Билась в молчаливой истерике.
— Лина! — чувствовала, что он трясет меня за плечи, но остановиться не могла. В горле стоял ком, хотелось кричать, но не получалось выдавить ни звука. Как ему удалось поднять меня по лестнице, не помню. Знаю только, что пила воду, давясь, глотала, пока рыдания не перешли в икоту.
Вой сирены и беготня санитаров по дому прошли мимо меня. Я все воспринимала сквозь багровую пелену, застилающую глаза. Мозг не хотел успокаиваться, постоянно возвращая мне картинку покореженного тела из погреба.
— Тихо, Лаари. Все хорошо. — Саша гладил меня по голове и укачивал на коленях, как ребенка. — Тихо, милая. Все прошло. Лия поправиться. — Так хотелось поверить, но вся эта кровь еще стояла перед глазами.
Я смогла взять себя в руки только когда разглядела приближающегося Николая. Он был бледен, но улыбался. Во мне проснулась надежда.
— Как она? — попыталась спросить я, но Коля прижал палец к губам, призывая к молчанию. Затем встал передо мной на колени и, прижав к груди, сложенные вместе ладони, торжественно провозгласил.
— Моя кровь принадлежит тебе, Шалар. — он коснулся лбом пола, — мой дух принадлежит тебе, Лаари, — еще один поклон. Я не могла пошевелиться, интуитивно понимая то, что сейчас происходит, очень важно. — Моя сущность принадлежит тебе, избранница.
Коля поцеловал мне ладони. И словно принимая клятву, от прикосновения его губ кожа вспыхнула. Только в этот раз сияние не стало распространяться по моему телу, оно перекинулось на мужчину, осветило руки и исчезло под свитером для того, чтобы показаться на шее и лице. Это было не так как со мной. Его не обхватывали тени, скорее наоборот, свет изгонял их.
— Я принимаю твою кровь, Нуванна. — откуда взялись слова не знаю, они словно выплыли изнутри вместе со свечением. — Я принимаю твой дух, Хранитель времени. — Я скрести пальцы на склоненной голове. — Твоя сущность принадлежит мне, воин престола. — Свет вспыхнул ослепительным сиянием, и в меня потоком хлынули, вырвавшиеся из мужчины тени.
* * *Моих сил оказалось недостаточно, чтобы в одно мгновенье поставить Лию на ноги, но она быстро поправлялась, во всяком случае, физически. Через неделю ее выписали из больницы с гипсом на правой руке и корсетом на ребрах, но вполне способную передвигаться самостоятельно. Мы с Сашей пытались устроить радостную встречу с шариками и посиделками за чаем. Торт купили, но женщина от всего отказалась.
Мы — то ничего, а вот Николай расстроился. С этого дня он все время ходил хмурый, только в присутствии Лии улыбка появлялась на его лице, но глаз не затрагивала. Да и ее как подменили. Больше не было улыбчивой и общительной женщины. Она замкнулась, отвечала только на прямые вопросы, иногда и их не слышала, или не реагировала вовсе. Часто замирала на месте, смотря куда-то вдаль сквозь предметы и стены. В такие моменты Коля места себе не находил. Ходил вокруг нее, но позвать не решался, ждал, когда сама вернется.
С каждым днем атмосфера в доме накалялась. Я волновалась из-за Лии, Саша плюс ко всему переживал о последствиях. Услышали ли нас, почувствовали? И двадцать первое декабря неотвратимо приближалось.
Об этом я старалась не вспоминать. После незапланированного лечения и обряда принятия клятвы, я сутки провалялась в постели. Меня даже кормить приходилось с ложечки, сил совсем не было. Саша говорил, что это земля меня ослабляет, но я сомневалась и боялась того, какой я стану там, в его мире.
За пять дней до перехода нервы были на пределе. Я вертелась в кровати и сон не шел. Саши не было рядом, и мне не хватало его успокаивающего присутствия. Прекратив бороться с собой, я отправилась на поиски. Мужчины сидели за столом и тихо разговаривали при свете лампы.
— Она знает? — слова Николая.
Саша уронил голову на руки и ответа я не услышала. Хотела вернуться в комнату, но продолжение, заставило меня замереть. — Ты должен ей сказать, Шеона. Лаари имеет право знать. Это должен быть ее выбор. — Сердце гулко забилось в груди.
— Я не могу, правда, не могу. Я пытался, но… — Саша говорил глухо, с болью. Потом перешел на воинственный, упрямый тон. — Я не дам ее в обиду, никому, ты понимаешь? — Кого он убеждал? Себя или Колю? Я продолжала слушать. — Я ее спрячу, пока силы не пробудятся полностью, и она научится управлять ими. Тогда мы справимся, вот увидишь! Они не смогут принести ее в жертву. Я не позволю, не позволю. — его голос сорвался.
— Ты ее любишь. — Коля не спрашивал, констатировал, а я уходила, вытирая слезы. Для меня уже все решено.
* * *Ночью мне приснился сон. Я пробиралась сквозь болото. Вокруг стелился туман, льнул ко мне. С каждым шагом все больше грязи налипало на ноги, и следующий давался с большим трудом, чем предыдущий. Но я упорно продвигалась вперед. Что-то звало меня, ждало за этим болотом. Что-то очень важное. Но туман становился все плотнее и плотнее, пока не превратился в непроглядный черный мрак, из которого ко мне тянулись полосы света. Хватали за руки, ноги, отрывали куски плоти, раз за разом. Я кричала от боли и страха, но продолжала идти, потому что знала, если я не дойду, не выживу.
Не знаю, что это должно было значить. Может так мое сознание оформило бессознательные страхи. Это не важно. Кошмары сняться всем, и я не исключение. Нужно было занять себя чем-то и я принялась складывать вещи, хоть Саша и говорил, что с собой мы ничего не возьмем. Не оставлять же их разбросанными по дому?
Я методично обходила комнату за комнатой, проверяя, не забыла ли где чего, когда в дверь постучали. Лия, до этого момента задумчиво смотревшая в окно на то, как снежинки, кружась, опускаются на землю, пошла открывать. Я остановилась, провожая ее взглядом. Женщина шла неуверенно, словно кукла, покачиваясь из стороны в сторону, тяжело ступая. Ее рука легла на ручку двери, и она оглянулась. На мгновенье взгляд стал осознанным, таким как прежде, с улыбкой и веселыми искорками. Он на секунду задержался на каждом из нас по очереди. На мне, с зажатой в руке кофтой, на Николае — плетущем корзину, на Саше — вырезающем что-то из дерева.
— Коля, — выдохнула она и рванула дверь на себя.
Дальше все происходило одновременно. С криком Лия, Коля бросился к двери, подхватить оседающую на пол жену. Саша уже был возле меня. Впечатав в стену, закрывал собой. А я, прикрыв глаза, начала пробуждать энергию.
Оттолкнув от себя мужчину, распростерла руки в сторону, концентрируясь на нападающих. Один в дверях возле Николая, склонившегося над Лией, второй — справа у окна, еще один пробирается по комнате позади меня. Двое на улице. Для моей сущности они выглядели как черные сгустки, в отличие от ослепительно пылающий друзей. Наверно я начала светиться, потому что Саша кричал и пытался ухватить меня за руки. Но я его не подпускала, огородив пространство вокруг стеной силы. Внутри меня стал зарождаться вибрирующий звук, как тогда на улице, когда я позвала его. Он все нарастал, нарастал, набирая оглушительную высоту. Казалось, что еще немного и меня разорвет на части. Затем, достигнув последней критической ноты, он будто взорвался, и мое тело вместе с ним. Открыв глаза, я поняла, что создана не для спасения, а для разрушения.
Хомисиды находились там же, где я видела их внутренним зрением. От тел остались высохшие оболочки. Я выжала из них все. Саша бился в конвульсиях у меня в ногах. Николай страдал рядом с неподвижным телом жены. Я стояла и смотрела на дело своих рук, и во мне разливалось опустошение, но не физическое как раньше — духовное.
Рухнув на колени, я и подползла к Саше. Прижав к себе, отдала часть силы, пульсирующей во мне, часть силы украденной у других. Странно, я не плакала. Глаза покалывало, а слез не было, словно свет выжег из меня эту способность. Саша перестал содрогаться, и я, оставив его приходить в себя, направилась к Коле. Вернула его, но Лие помочь уже не могла. Из груди торчала рукоятка кинжала, лезвие полностью ушло в плоть. Женщина не дышала.
Глава 8
В детском доме у меня была подружка. Звали ее Наташа. Она поступила к нам перед самым Новым годом. Мы как раз наряжали елку в главном зале и дрались между собой за то, кто будет крепить на макушку звезду. Детей много, а звезда одна, как это всегда бывает. В зал вошла воспитательница и привела с собой девочку. Испуганную маленькую девочку, прижимающую к груди потрепанного чебурашку. Увидев всех нас, галдящих, раздающих друг другу тумаки, она прижалась к ноге женщины и заплакала, тихонько повторяя:
— Где мама? Я хочу к моей маме.
И мне стало интересно. У меня никогда не было одной мамы. Как и для всех остальных детей в интернате, для меня мамой становилась та женщина, которая заступала на смену, а эта девочка, жаждала свою собственную. Почему? Так, движимая любопытством, я пошла знакомиться.
Каждую ночь Наташка ревела в подушку, и к ней всегда приходила одна и та же нянечка — старая Валя. Она гладила Натку по голове и успокаивала говоря:
— Не плачь, мама не может больше быть рядом. Боженька забрал ее к себе, но она очень тебя любит и оберегает с небес.
Тогда я стала завидовать. Почему это ее мама с небес оберегает, а меня нет? Днем я смотрела в небо и пыталась найти там Наташкину маму. Однажды, мальчишки из старшей группы загнали Наташку в угол и стали отнимать игрушку, которую девочка везде таскала с собой. Та плакала, но чебурашку не отдавала. Тогда чтобы помочь, я ворвалась в толпу и закричала:
— Не трогайте ее, вас ее мама накажет! Она за Наташкой с небес смотрит.
А пацаны только рассмеялись.
— Умерла ее мама. Нет ее больше. И боженьки никакого нет! — Так я первый раз столкнулась с понятием о смерти.
* * *Проводы состоялись как принято, на третий день. Яникогда не присутствовала на похоронах. Как-то миновало. Не было престарелых родственников. В этом, наверно заключается единственная прелесть сиротства. Ты не ждешь смерти, не боишься потерять кого-то любимого, в силу чего совершенно не задумываешься о конце. Для меня «конец жизни» всегда был понятием абстрактным. Да, это должно случиться, но очень не скоро. Потому, столкнувшись с кончиной близкого, я пребывала в состоянии прострации. Вроде бы со мной что-то происходит, а в то же время и не со мной. Смотрела на все как бы со стороны.
По дому ходили люди, много незнакомых людей. Некоторые, хлюпая носом, утирали слезы, другие грустно смотрели по сторонам, третьи — пряча глаза, о чем-то шушукались, но ко мне это отношения не имело.
Я смутно помнила, как на выносе шла за гробом, как стояла в церкви на отпевании, как кидала пригоршню земли на крышку, так как сама с Лией еще не попрощалась. Понимание, что никогда больше не увижу этого человека, не наступило.
А еще я винила себя. В голове крутилось множество «если», которые постоянно сменяя друг друга, все ближе подбирались к истоку моего бытия и еще дальше — до вероятностей. Если бы мои родители не встретились, или еще глубже, если бы моего пра-пра-пра-кого-то не отправили за грань… Таким макаром, можно и до сотворения мира добраться. Все это бессмысленно, и в целом я понимала это и соглашалась.
Коля, как ни странно, держался молодцом, лучше, чем я. Все делал сам. И в Караульное съездил договориться с иереем об отпевании, и на кладбище сходил на счет места узнать, и автобус для похорон нашел. С соседками условился про поминки; кто на стол поможет накрыть, кто обмывать будет. Оно может и лучше, так ему времени на раздумья не оставалось.
Саша разрывался между мной и братом. Я видела как тому тяжело и старалась сделать так, чтобы не быть одной. Тогда он охотнее оставлял меня и отдавал всю свою поддержку Николаю.
Когда поминальная трапеза закончилась и последний человек покинул дом, мы собрались на кухне за столом. Коля принес траурную фотографию и поставил на подоконник, смотреть на нас.
— Почему ты не забрал ее домой? — спросил Саша. — Почему оставил лежать здесь?
— Это и есть ее дом, — вздохнул Коля. — Другого, она не знала.
— Все же…
— Нет, мы это уже обсуждали, — обрубил Николай. — Она любила этот мир, любила этого Бога, любила эту землю. И я хочу, чтобы вокруг Лии, было то, что ей нравилось, а не мифическая родина, которая предала ее, отняла воспоминания, а под конец и саму жизнь.
— Прости.
— Ничего, я знаю, что тебе не понять. Ты не жил, так как мы. — Мужчина поднялся и подошел ко мне. — Не кори себя Лаари. Это не твоя вина. — Он похлопал меня по плечу. — Просто ее время пришло еще тогда на лестнице. И тебя не должно было быть рядом. Ее время пришло раньше, чем хотелось бы, вот и все, — договорил Коля и он оставил нас одних.
— Как же он теперь? — спросила я.
— Не знаю. — Саша пожал плечами. — В моем мире, он бы ушел за ней.
— Он же не покончит с собой? — охнула я.
— Нет, что ты. Убивать себя не принято, — удивился мужчина и добавил. — Это в нашем мире, а в этом не знаю.
— Разве исход за любимым, не то же самое самоубийство? — возразила я.
— Нет, конечно нет. Исход это не смерть, это возрождение. Это новая, другая жизнь. Жизнь в памяти.
Я не понимала. Для меня жизнь определялась наличием материальной оболочки с которой ты себя отождествляешь. Даже если предположить, что возможно существование чистого разума, без тела, разума самодостаточного, самосознающего, обладающего индивидуальностью, на кой черт ему понадобится смертная оболочка, ограничивающая выражение во всех отношениях? Тело надо кормить, поить, оно болеет, стареет и вообще требует к себе очень много внимания.
— Разве жить в памяти, значит здесь и сейчас? Разве ты сможешь придумать или сделать что-то новое, что-то чего никогда не было? — Память состояние консервации на мой взгляд. Как кильку в банку засунули, она вроде и есть, и нет.
— Ты не понимаешь.
— Не понимаю, — согласилась я, — Объясни!
— Исход — это продолжение жизни. Пусть не в этом месте и времени, пусть не сейчас. Скорее ты существуешь везде сразу. А часть тебя возродиться в ком-то другом, когда придет время, возродиться кусочком твоей крови, твоей сущности. — Да, Саша умел запутывать. Или это мне, еще не причастной к их культуре, все кажется таким сложным.
Мы замолчали. Что тут можно сказать? Принимать решение за другого человека — неправильно, даже если вы не согласны с его выбором. Вот что хорошего принес мой собственный? Я спасла Лию тогда в погребе, но для кого? Для нее или для себя? Сейчас склонна думать, что для себя. Хотя и это тоже неправильно, имея возможность помочь, разве можно поступить по-другому?
Опять вопросы, вся жизнь — сплошные вопросы. Когда то в детстве, один мой друг шести лет, серьезно так сказал, посмотрев на стадо буренок. «Эх, если бы я был коровой»! И сейчас я, наконец, его поняла. Быть коровой, это так просто, с нашей человеческой точки зрения. Жуешь траву, даешь молоко, а все остальное тебе предоставляют; и загон от непогоды, и охапку сена с холодный зимний день, и воды напиться. И не поругает тебя никто за ошибки и ужина не лишит. Эх, если бы я был коровой! Чем вам не мечта?