– Ненавижу ее! – шепчу я, глядя, как отъезжает автомобиль моей домомучительницы.
Мама шикает на меня, словно Мэри Мэй и с такого расстояния услышит.
– Просто дура в клоунском костюме! – фыркает Джунипер.
– Нет, нет, нет! – Мама хватает Джунипер за плечи, смотрит ей прямо в глаза. Потом, сообразив, что этой вспышкой ярости напугала нас обеих, мама вздыхает, усаживает нас обеих за кухонный столик и говорит: – Девочки, будьте благоразумны. Вы считаете ее злобной придирой, но Мэри Мэй ценят чуть ли не выше всех стражей, и знаете почему?
– Почему? – не утерпела Джунипер.
– Она донесла на свою сестру, как только был создан Трибунал. Семья отвернулась от нее, и она сдала их всех. Отца, сестер и брата – какие-то нарушения в семейном бизнесе. Все до одного были арестованы, осуждены и заклеймены.
– Как! – задыхаюсь я. – Своих же родных?
– Вы видите женщину в клоунском костюме, а она смертельно опасна. Не хотелось бы выяснять, как далеко она способна зайти.
Я сглатываю, киваю. Может, мне еще и радоваться надо, легко отделалась. Неделя домашнего ареста – не самое страшное наказание, к тому же начинается она с понедельника, а значит, завтра я еще попаду на день рождения к Логану. Этого праздника я жду с нетерпением. Вот только искать Кэррика я тогда уже не смогу, а надо во что бы то ни стало найти его прежде, чем еще кто-нибудь исчезнет по воле судьи Кревана.
21
– Так вы поговорили со стражами? – спросила я Пиа, впиваясь зубами в яблоко.
Откликнувшись на мой настойчивый призыв, Пиа примчалась к нам в пятницу спозаранку. Я слышала в доме движение, все собирались – кто в школу, кто на работу, одна я никуда не спешила: директор позвонил и предупредил, что из-за реакции на статью Пиа Ванг мне придется сидеть дома, пока он не придумает какое-то решение. Они своего добились, они использовали эту статью, чтобы выжить меня из школы, – уверена, это придумал Креван. Меня убирают из школы, и теперь Арт вернется. Вот только его надо сначала найти.
Пиа в кои-то веки одета неформально: джинсы, туфли-лодочки, хлопчатобумажная футболка – непривычно видеть ее такой. Почти что похожа на человека.
– Я попросила связать меня с Тиной, Джун, Барком, Фунаром и Тони, со всеми, кого ты назвала, – ответила она.
– Отлично! – воскликнула я. – Значит, они смогут подтвердить мои показания?
– Их там нет, – тихо ответила она. – Все уволились из замка. Но ты это и так знаешь. Ты вчера ездила в замок, чтобы поговорить с ними.
Я пожимаю плечами, снова кусая яблоко.
– Может, да, а может, нет. Сами понимаете, каково мне теперь: не осталось никаких доказательств, что Креван приказал поставить шестое Клеймо.
Она вздрагивает, когда я произношу эти слова вот так, вслух и довольно громко.
– Моих родных выгнали заранее, стражей уволили, мистер Берри вдруг отправился в незапланированный отпуск и не появлялся в Трибунале уже две недели, на звонки не отвечает. Все куда-то пропали. Похоже, кто-то очень не хочет, чтобы кто-нибудь из присутствовавших на Клеймении заговорил. Прямо заговор какой-то. Ой, что я говорю! – Я преувеличенно вздыхаю, насмехаясь.
Все это Пиа явно неприятно, она застыла в кресле, сидит очень тихо и размышляет. Можно подумать, мне это нравится, однако я лучше владею своими чувствами. Ведь получается, Креван в самом деле старается скрыть, что он со мной сделал, он убирает свидетелей, и я отнюдь не в безопасности.
– Никаких записей в личных делах стражей, – говорит вдруг Пиа. – У них нет ни провинностей, ни нареканий. Ни намека, что их собирались уволить. Бюджет не сокращали. Их контракты не истекли. И вдруг, внезапно, они ушли. Пятеро в один день. На следующий день после Клеймения. Насколько я понимаю, сейчас они нигде не работают. Я позвонила Тине домой. Она не взяла трубку. У нее есть дочь, может быть, она что-то знает. Завтра я поеду к ней.
– Выходит, вы мне поверили? – с тревогой уточняю я.
– Нет, я вовсе не говорю, будто поверила! – поспешно возражает она. – То есть… не знаю, но я должна все проверить, прежде чем… Ведь это очень серьезное обвинение, и если он в самом деле так поступил, то…
– То что?
– Ну, тогда… – вздыхает она. – Тогда многое окажется под вопросом.
– Сама система окажется под вопросом, – говорю я.
– Несправедливое обращение в камере Клеймения еще не доказывает, что ты не заслужила Клейма, Селестина.
Я молча вытаращила глаза. Ее не переспоришь.
– Но это означает, что он сам заслуживает Клейма. А что произойдет, если во главе Трибунала окажется порочный человек?
Она притихла. Потом сменила тему:
– Я слышала, тебя не пускают в школу.
Я почувствовала прилив гнева.
– Из-за вашей статьи с фотографией моей сестры.
По ее виноватому лицу я поняла, что статья была заказной. Но я увидела кое-что еще: кажется – вот уж не подумала бы – эта женщина не вовсе лишена совести.
– Разве дома не лучше? – спросила она. – В школе ты была единственной с Клеймом, это ведь тяжело.
– Пытаетесь убедить себя, будто оказали мне услугу? Не старайтесь, это неправда. Я хочу учиться в школе. Это мое право.
Она растеряна, снова пытается что-то сообразить:
– Каково человеку с Клеймом в школе? Единственной ученице с Клеймом?
В этом вопросе я не вижу подвоха: никогда прежде она не спрашивала, каково мне, что я чувствую, ведь читателям газет не рассказывают о чувствах Заклейменных, а если что-то об этом и пишут, то лишь ради устрашения.
Я вздыхаю:
– Не знаю, как переживают это люди постарше, но подростки хотят быть хорошими, как все. Никто не хочет выделяться, уж я точно этого не хотела. Да и чем можно выделиться? Лишь быть самим собой. Каждый старается показать, что все у него круто, а на самом деле никто и понятия не имеет, что к чему. Не знаю, может быть, у взрослых по-другому.
Пиа улыбнулась:
– Нет, по правде говоря, у взрослых так же. Журналисту приходится нелегко, – добавила она, и я ответила ей подозрительным взглядом. – Нет, в самом деле. Совсем не все удается опубликовать в том виде, в каком хотелось бы. И собственный голос не всегда тебе принадлежит.
Она так и не извинилась за статью, с помощью которой меня выдавили из школы, но эти слова уже довольно близко напоминали извинение. Сегодня она написала о том, как Ангелина Тиндер «подготовила» меня к роли Заклейменной, и закончила статью вопросом, кто еще учился у этой женщины играть на пианино. Она несколько раз процитировала мои слова из предыдущих наших разговоров, повернув и исказив их таким образом, чтобы придать им нужный для этой статьи смысл. Статью украшают фотография Ангелины до суда и моя перепуганная физиономия в тот момент, когда я выходила из ее дома. Заголовок: «Заклейменная учительница музыки вербует новичков».
Я присмотрелась к Пиа и поняла, что она никак не может решить, публиковать ли ей статью о шестом Клейме. Пойти против Кревана или не рисковать.
– А вы скажите, что все должно быть напечатано так, как написано.
– Это не так-то просто.
– Еще как просто.
– Меня не послушают.
– Тогда уходите. Найдите себе другую работу.
– Мир устроен сложнее, чем тебе кажется, Селестина.
Я только плечами пожала.
– Бросить прекрасно оплачиваемую работу, где я пусть не всегда и не все могу рассказать так, как хотела бы, но все же многое удается? У меня собственная колонка, свое шоу. И кто будет кормить обоих моих детей?
– Вы кормите их ложью?
Это ее задело, она снова замолчала.
– Сегодня я поеду к Тине, попробую ее расспросить. Можем ли мы с тобой встретиться ближе к вечеру?
– Меня дома не будет.
Взглядом она потребовала пояснений, и я добавила:
– Иду на день рождения. К парню из школы.
– Как хорошо! – сказала Пиа.
Не знай я ее, поверила бы, что она за меня рада. Но я не могу доверять ей. Может быть, она помогает Кревану выяснить мои планы? Разыщет стражей и научит их врать? Запугает: они, мол, пытаются помочь Заклейменной? А если я скажу ей, что мистер Берри снимал в камере Клеймения, она отыщет запись и уничтожит? Нет, я не стану ей доверять. Слишком близка она к Кревану и пока что ничем не заслужила мое доверие. Ни о Кэррике, ни о мистере Берри я не скажу ей ни слова.
И постараюсь найти их прежде, чем она доберется до них.
22
– Так к кому ты идешь на вечеринку? – спросила Джунипер за завтраком (Пиа наконец ушла).
– К Логану Трилби.
Она так и замерла с хлопьями во рту – со сладкими хлопьями, которые ей никто не мешает есть, это я теперь жую овсянку.
– Логан – конченый засранец.
– Ко мне он был добр.
Джунипер все еще хмурилась:
– И что же он празднует?
– Логан – конченый засранец.
– Ко мне он был добр.
Джунипер все еще хмурилась:
– И что же он празднует?
– Восемнадцатилетие.
– Но ему уже девятнадцать, я точно знаю. Он остался на второй год, этот придурок.
– Нет, восемнадцать. – Я помахала у нее перед носом открыткой с приглашением.
Она все так же хмуро ее прочла.
– Ну ладно. – Вернула мне открытку, мы обе выдержали паузу. – Почему же я ничего об этом не слышала?
Хотя в последние недели между нами не все было гладко, Джунипер моя сестра, и я вполне способна ей посочувствовать. Это и хорошо. Значит, я не утратила человеческие качества.
– Во всяком случае, они стараются поддержать меня. С чего бы тебе обижаться? – мягко произнесла я.
Она расхохоталась:
– Думаешь, я тебе позавидовала? Вот уж нет, можешь мне поверить. Ступай на свою вечеринку. Но странно, что я не слышала об этом, – и я бы на твоем месте не расслаблялась.
– Потому что я Заклейменная? – Гнев полыхнул во мне, я и так переполнена гневом, дай только повод, и он прорвется. – Думаешь, если меня кто и пригласит, то лишь ради какой-то пакости?
– Я ничего не говорила о «пакости», – слабо отбивалась Джунипер.
– А ты-то сегодня куда? – спросила я, чувствуя, как стучит и колотится во мне гнев. – Опять тайком выберешься из дома, как проделываешь каждую ночь?
Джунипер вытаращилась на меня с непрожеванными хлопьями во рту. Потом она принялась медленно жевать, чтобы выиграть время и обдумать ответ.
Конечно, я не вправе поднимать этот вопрос за общим столом, во всеуслышание, но Джунипер явно что-то скрывает, а меня разобидел ее отзыв о Логане. Наконец-то у меня завелись друзья, а она поспешила испортить мне праздник. Сердце громко стучит, я слежу, как она лакомится сладкими хлопьями, и злюсь все сильнее.
– О чем ты вообще?
– За последние две недели я много раз заходила к тебе к комнату после полуночи, и тебя там не было.
Она хохочет, будто услышала какую-то глупость, этого еще не хватало! Меня теперь за сумасшедшую будут считать? Нет уж, после того как Ангелина Тиндер сорвалась с катушек прямо у меня на глазах, я бы предпочла избежать подобной участи. Мэри Мэй подняла глаза от бумаг. Мама и папа явно прислушиваются к нашей пикировке.
– А вот и не подеретесь! – распевает Эван, и Джунипер пришлось пнуть его под столом, чтобы замолчал.
– Может, я в туалете была.
– Нет, не была.
– Почем ты знаешь?
– Я проверила.
– Шпионка!
Мне совсем не нравится, как она зыркнула на меня.
– Это правда, Джунипер? – Отец подошел к столу.
– Ты будешь ругать меня, хотя Селестина чуть ли не каждую ночь уходила на свидания с Артом?
Мама в ужасе оглядывается на Мэри Мэй.
– Уходила раньше, до того, как была осуждена, – резко поправляет она.
– До того, как была осуждена! – повторяет Джунипер, словно ребенок, получивший выговор.
– Раньше было другое дело и для нее, и для тебя, Джунипер. Если тебя примут за Селестину, у нее будут неприятности. Как в этот раз из-за прически, – говорит папа, сердито косясь на Мэри Мэй.
– Значит, если Селестина не может жить по-нормальному, то и мне нельзя?
– Селестина живет нормально, а вы бы думали, что говорите, юная леди! – Отец возвышает голос, пугая этим всех нас.
– И вообще, никуда я по ночам не ходила, – бормочет Джунипер, отводя глаза. Значит, врет.
– Скажи, что я лгунья, – подначиваю ее я.
Ее глаза вспыхивают.
– Какая нужда? Про тебя и так все ясно – высунь язык!
– Тупая, подлая… – Схватив тарелку с овсянкой, я швыряю кашей в Джунипер.
Родители хватают нас обеих и растаскивают. Джунипер отправляется наверх переодеваться.
– Опять целый час провозишься! – кричу я ей вслед.
– Селестина, прекрати! – одергивает меня мама.
Мэри Мэй достает свой блокнот.
– Что? – рявкаю я на нее. – Драться с сестрами тоже запрещено? В наказание в обед меня накормят тыквенными семечками?
Я поднялась и направилась к раковине. По дороге я протянула руку, чтобы прихватить висевшую за спиной Мэри Мэй тряпку – вытереть кашу, но ей померещилось, будто я собираюсь напасть, и она с размаху врезала мне по лицу кожаной перчаткой. Боль и гнев ослепили меня.
– Как вы смеете! – заорал папа и бросился к ней, но прямо перед ней остановился, словно Мэри Мэй была окружена магнитным полем, через которое он не мог пробиться. Неприкосновенна – как прежде была я.
Глаза щиплют слезы, щека горит, но я не заплачу при Мэри Мэй.
Мама подбежала ко мне.
– Детка моя, моя бедная детка! – Она обняла меня, а поверх ее плеча я видела Мэри Мэй – ледяные голубые глаза смотрели с угрозой.
Мама разжала объятия и взяла тряпку – теперь-то понятно, что за тряпкой я и потянулась, но лицо Мэри Мэй не выражает ни капли сожаления.
– Я вытру! – Голос ее дрожит от гнева. – Мать имеет право помогать дочери. Вам что-нибудь еще нужно или для одного утра достаточно?
Мэри Мэй все это не трогает, возможно, она даже получает удовольствие.
– Насколько я понимаю, Селестина собирается сегодня на вечеринку. Нарушение комендантского часа наказывается очень строго. Наказание определит Трибунал, но, скорее всего, приговор затронет всю семью. Иными словами, если ты нарушишь правила, пострадают твои близкие. Можешь поинтересоваться у своей приятельницы Ангелины Тиндер, где ее мальчики побывали на этой неделе.
Я вспоминаю, как тихо было в ее доме. Мальчиков я не видела, не слышала их обычно шумной игры.
Мама смотрит на меня, и я чувствую, как ей страшно.
– Их забирали на неделю в приемную семью.
– Я не задержусь, – тихонько обещаю я ей. Не могу же я допустить, чтобы у нас отобрали Эвана.
Мэри Мэй собирает свои вещи.
– Кстати говоря, судья Креван сообщил мне, что скоро к нам присоединится один твой старый знакомый. Арт Креван станет одним из стражей, и я буду иметь честь лично его подготовить. – Она бросает на меня взгляд, полный ядовитого удовлетворения, и закрывает за собой дверь, оставив меня дрожать от ужаса.
– Арт не мог. Он бы никогда. Работать на Трибунал он ни за что не станет. Он поступит в университет. Я буду изучать математику, а он физику. Мы так договаривались.
По одну сторону от меня сидит отец, по другую – мама, смазывает мне лицо каким-то кремом, чтобы не появились синяки.
Папа вздыхает:
– Ох, Селестина! Не переживай так! – Он поцеловал меня в лоб. – Как я слышал, они все еще не выяснили, где Арт прячется. Креван отправил множество людей на поиски, но пока безрезультатно.
– Надеюсь, он уехал далеко, – сказала я. Впервые я поняла: Арт, возможно, был прав, у нас с ним ничего не получится.
– И я надеюсь, – печально улыбнулся папа. – А теперь выкинь все это из головы. Понимаю, что нелегко, но нужно думать о будущем. Хотя бы о сегодняшнем вечере. Что-то новое. Новые друзья.
Я киваю, стараясь не прислушиваться к тому, как дергает болью щеку.
– Что тут за шум? – спрашивает, вернувшись в кухню, Джунипер. – Папа, ты кричал?
Переоделась она куда быстрее, чем я ожидала, и при виде ее у меня вырвалось невольное восклицание. С ног до головы в моей одежде. В тех розовых обтягивающих джинсах и коротком кремовом топе, которые я выкинула вчера вечером. Примерила – а Клеймо на копчике торчит. Никогда мне больше не надевать этот наряд. Я его выкинула, чтобы никогда больше не видеть, не вспоминать о той жизни, которая осталась в прошлом, о том, кем я прежде была. А теперь вдруг Джунипер его надела. Моя одежда выглядит на ней странно. Неуместно.
– Что? – Она оглядывается на меня, смущенно, сердито, озадаченная общим молчанием. Она надела этот наряд в отместку, ведь я ее спровоцировала, но только месть обернулась против самой Джунипер. Даже папе и маме не по себе от такого ее вида. – Ты носишь теперь мою одежду, что мне остается?
Я смотрю, как Джунипер уверенно проходит по кухне в моей одежде, в коротком декольтированном топе, который обнажил бы Клейма у меня на груди и спине, в открытых сандалиях, которые не скрыли бы Клеймо на подошве. Напоминает, сует мне под нос.
Сегодня она хочет успеть на автобус, она рада-радехонька была ездить на машине, но раз я больше не хожу в школу, она снова поедет со всеми. Я-то переживала, не приключилась бы с ней беда в автобусе, но теперь мне наплевать.
– Хочу выйти подышать, – тихо говорю я. Голова плывет.
– Погоди! – Мама обнимает меня за плечи, а Джунипер переступает порог, прямиком в толпу репортеров. Мама слегка, насмешливо улыбается: – Они примут ее за тебя.
Я выглядываю и вижу, как журналисты плотно обступили сестру, она и шагу сделать не может, тычут ей камеры в лицо. Я прикусываю губу, скрывая улыбку, и незамеченной выскальзываю на улицу. Может быть, мистер Мюррей прав насчет щелей, в которые мы сумеем проскочить.