Выпал снег. Листва ярко, свежо и нежно светила из-под влажного покрова. Все запахи стали острее и тревожнее. Ему было радостно. Он затерялся в большом городе и сожалел над своей потерянностью и одиночеством, это было приятно, потому что втайне он верил — город ждал только его, и он ему очень интересен. Улицы с надеждой расступались перед ним, переулки манили обещаниями, а из каждой урны выглядывало приключение. Он был отчаянно храбр, щедр и непредусмотрителен, ведь в старинной утробе города его ожидало нечто загадочное и прекрасное. И вот-вот случится самое главное, что навсегда изменит жизнь.
Заснеженные верхушки деревьев сомкнулись арками над бульваром. В бодрой задумчивости он шагнул с бордюра и вдруг увидел испуганные глаза цыганки на той стороне дороги — брови ее подпрыгнули, она вскрикнула и отшатнулась. Он резко повернулся — прямо на него, размахивая синим треугольником, неслась машина “скорой помощи”.
— Дима! Дима! — все кричал кто-то.
Женская усталость плодоносящих
Что-то нарушало его миропорядок. Прошел по коридору к себе в комнату, потом в ванную, потом на кухню и вдруг понял, что — дверь в Колькину комнату выбита, косяк в щепки, обрывки войлока, разбито зеркало трюмо у входа, внутри мрак. Коля е мае сидел перед телевизором, смотрел фильм “Офицеры”, плакал и потрясал кулаками. У дивана лежал раскрытый как книга ноутбук.
— А-ха-ха! — зарыдал е мае. — А-х-а-а! Не могу, — оторвал клок туалетной бумаги, протер лицо и сморкнулся.
Димка хотел пройти к стулу, но подошвы тапок крепко прилипли к линолеуму, залитому вином, соком и еще чем-то.
— А ведь ты убиваешь себя, — сказал Димка.
— Да, — согласно кивнул он и посмотрел на него глазами святого. — Митяй, купи кристалловскую… две, чтоб я ночью не ходил. А то я как пойду, то ключ потеряю, то мобильник, то пердюлей огребу…
— Ты что-то зачастил в этом году, Коль. Раньше такого не было.
— Фомич разбился! — он с пьяной трагичностью уронил голову.
— Что?
— Митяй, мне чтоб из запоя выйти, надо с парашютом прыгнуть. А у Фомича “медуза” за камеру на каске зацепилась и… И вот пью по двум причинам.
— Эх, Коля!
— По трем — знал бы ты, какую адскую дрянь я с души смываю водкой, не ругал бы меня!
С ревом отдираемого скотча Димка прошелся по комнате и собрал пакет пустых бутылок, упаковок от сока, мелких крышечек, старых объедков.
— И морс купи, есть не могу, а там ягоды… Сейчас денег дам, — вставая с дивана, он качнулся, взмахнул руками и наступил на ноутбук — экран вспыхнул и погас — из-под чернильного слоя кривыми лезвиями засверкали трещины. Коля с недоумением посмотрел на него и, кажется, так и не понял, что произошло.
— Э-э… я лучше ряженку возьму, Коль.
Он махал Димке рукой, чтоб пока не уходил, и ждал, подступит тошнота или нет.
— Ладно, купи, может, стошнит хоть.
В это с трудом верилось, но когда-то Коля был совладельцем автомастерской. Пить начал после того, как убили его друзей — мужа с женой. Он уходил в монастырь, организовывал партии, митинги протестов. Отсидел полгода под следствием за “движуху” на политической демонстрации. Вышел оттуда уже с туберкулезом и насмешливой кличкой Коля е мае. Зарабатывал копейки по интернету, а потом уходил на всю ночь в ролевые игры.
Димка шел в магазин и уныло думал, что, сколько водки ни купи, он все равно будет колобродить ночью.
Свет сквозь утренний полиэтилен. Шум мусоровоза за окном. Лиловые всполохи и кляксы в глазах. Танюха спит с недовольным лицом. Димка нащупал тапки. В коридоре холодно и пустынно. Колька лежит лбом в клавиатуре, с подбородка до пола слюна. Новые, не Димкины бутылки. Скоро он перестанет соображать и будет ходить глазастым овощем. Свист чайника. Хорошо, что Танюха не проснулась, когда она его провожает — Димка постоянно что-нибудь забывает — мобильник, ключи, кошелек. На остановке висел плакат — Международный форум-выставка Инновации и технологии. Димка прятался от ветра за этой доской и выглядывал, чтобы не пропустить маршрутку.
Чем ближе к метро, тем сильнее шум. В вагоне достал наушники. Спасаясь от рева, он просто затыкал уши, а штекер бросал за пазуху, плеера не было.
В цехе было тихо. Димка любил эти утренние часы. Солнце освещало одно за другим высокие, затянутые паутиной окна ангара. Потом чирикали потревоженные воробьи, в отделе штамповщиц обязательно что-то падало — отвертка, пассатижи, звякали полки верстаков — и один за другим включались и завывали оверлоки. Он любил оставаться и на авральные “найт пати”. В глубокой ночи за фоном таинственного шороха кондиционеров и компрессорного шипения штампов ему явственно слышался далекий звон церковных колоколов. Наверное, звенело в ушах от усталости.
Димка настроил и включил свой Pfaff, это была великолепно сбалансированная машина. Мощный, напористый, но в то же время очень деликатный и удобный помощник.
Фрр…вжик — ЧОП… Фрр… вжик-вжик — “ЦЕРБЕР” прострочил он золотую надпись на шевроне. Фрр …вжик — ЧОП “ЦЕРБЕР”… ЧОП “ЦЕРБЕР”…
Соседи слева ткали георгиевские ленточки и прочие изделия с государственной и фанатской символикой.
Димка так заработался, что из-за мельтешения нитей перед глазами ему даже в туалете казалось, будто он сидит посредине золотого поля.
Столовая располагалась в подвале, ею заведовал высокий, нескладный негр, с удивительно русским выражением лица. Димка отстоял очередь, сел на свое любимое место у колонны. В воздухе вокруг него возникали и обрывались разговоры:
— Возьмите жульен… Меня уже предупредили, что будут придираться… Из сладкого ром-баба свежая… Чтоб уволить без выходного пособия… А ты че не увольняешься? Ты ж говорил, как только кредит за комнату отдам, так уволюсь.
Димка недавно расплатился по кредиту за комнату в бывшей общаге советской швейной фабрики и тоже боялся увольняться — легкая однообразность и безответственность работы не отпускала.
“Какие же сейчас инновации, какие? — повторял Димка, настраивая компьютер на новое задание — ЧОП “ВОЛЬФ-V”. — Какие инновации, какие”?
Фрр…вжик-вжик — ЧОП “VERВОЛЬФ”, ЧОП “VERВОЛЬФ”, ЧОП “VER…”
— Какие инновации? — напевал он себе под нос. — Какой к черту “Вервольф”?!
Пока он думал, великолепно сбалансированная машина выдала еще с пяток идиотских шевронов.
— У меня небольшая проблема, — с жалкой усмешкой сказал он Кузьмину.
— Это теперь так называется!? — завелся тот. — Это вредительство так называется?
Димка проглотил длинную жаркую волну. Если Кузьмин завелся, то так просто не остановится.
— Типа расплатился за кредит, и положить можно на все?! — его лысина яростно сверкала.
У Димки екнуло в груди, и онемели ноги.
— Фирма идет вам всем на уступки! — он через Димку решил устроить всем разнос. — Предоставляет кредиты. Такие льготные кредиты…
— Вы всех уже достали этими кредитами! — возопил вдруг Димка.
Замерли “государственники” и “фанаты”. В цехе повисла тишина.
“Вот такие инновации, вот какие инновации! — все повторял Димка, потрясенный резким поворотом событий. — Вот такие, блин, инновации”.
Посмотрел на бледное отражение в черном окне маршрутки. Как кукольник крестовиной с нитками поднимает Пьеро, так и Димка поднимал уголками губ сам себе настроение.
Чтобы убить странно ненужное теперь время, Димка зашел в секонд-хенд рядом с домом. Тупо перебирал вялые шмотки. Продавец вышел в коридор и что-то сказал соседям в адвокатской конторе. Вдруг Димка неожиданно для самого себя скомкал толстые вельветовые штаны и с трудом запихал их в рюкзак. Вошел продавец, но за рядами одежды ничего не заметил. Димка побледнел, затрясся и опустил рюкзак ниже, чтобы вынуть злосчастный ком. Но продавец как раз нагнулся, будто поправляя плечики на вешалке. Невидящим взором Димка пристально рассматривал яркую тряпку и даже что-то спросил у продавца пересохшим голосом. Посмотрел на разевающийся в ответе рот, еще немного постоял и пошел на выход, все тело сотрясалось, словно колокол, по которому били кувалдой. Почти на самом выходе рюкзак его зацепился шнурком за вешалку.
— Давайте я помогу, — с ужасающей резвостью подскочил продавец. — Примета такая есть, — продолжал он, распутывая затяжку. — Зацепляешься, когда должен кому-то.
Димка почувствовал, как мертвенно выскальзывают из рюкзака холодные кишки брюк. Или это вообразила себе похолодевшая спина. “Конечно, простите, я”, — хотел сказать он, но горло трещало и каркало.
Димка смотрел, как под светофором краснеют и зеленеют руки. Потом еще побродил по району, ожидая, когда домой вернется Танюха. В капюшоне и наушниках, он ничего не слышал и не видел, но, переходя дорогу, не смотрел по сторонам, будь что будет, уже все равно. Его чуть не сбила скорая помощь, это было бы смешно, конечно.
Коля подсоединил ноутбук к старому монитору и стрелял в монстров. Димка, наверное, час простоял за его дергающейся спиной.
Потом замер у своей двери. Ему не хотелось входить. Но больше идти было некуда. Даже ключ не влезал в замочную скважину, сопротивлялся.
Пришла Танюха, и Димка стал изображать радость, потому что ее бесило, если он угрюмился.
— Мы с Дианкой поступаем заочно в Гуманитарный институт на “Проспекте мира”! — сказала она с порога. — Одной скучно.
Димка вздохнул, но вовремя спохватился.
— Да-да, — поддержал он жену. — Теперь уже ясно, что без высшего образования не сделаешь карьеру.
— Там вакансии психолога, тысяча баксов за семестр.
— И не дорого совсем.
Ночью Димка протянул руку к жене и задумался, чего он хочет больше — секса или спать. Замер и не заметил, как заснул.
Вот уже третий день он бродил по центру. Все приметы этого города казались картонной бутафорией, за кулисами такая же скука, как и на сцене. Душу томило странное чувство пустоты и призрачности. Город сжался, скукожился до маршрутов работы. Люди стали взрослыми и безликими. Димка смотрел уставшим взором на смешную меркантильность, и ему казалось, что его уволили не с работы, а из жизни. На остатках сил двигалась его картонная фигурка, и он отчетливо понимал, все вокруг вечно, а он умирает. Жизнь казалась бессмысленной, фатально короткой и в то же время занудно долгой. И ему хотелось умереть скорее, чтобы оскорбить этим фактом равнодушную суету вокруг.
Разрыв зерновой оболочки
Свет. Димка проснулся как на работу. Тапочки. Колька сидит с бутылкой в синем компьютерном пузыре. Реальные монстры уже сдавливали его легкие, а он сражался с виртуальными. Танюха поднялась, ей сегодня надо успеть до работы оплатить кредит. Сонный вышел из дома, бросил пакет с мусором и не попал. Вспомнил и только сейчас понял смысл нового брелка на сумке Танюхи — жаба, а внизу подпись: “…зато царевна”. Это рассмешило Димку. “Просто так съезжу, — решил он. — Еще и Скибин мне должен три двести. И у Вячеслава Вениаминовича, может, настроение другое будет, может, еще никого не нашли на мое место? Куда сейчас дергаться?”
Международный форум-выставка Инновации и технологии. Втиснул тело в автобус, спал на поручне. В метро тупо соображал у турникета и понял, что забыл проездной. Пришлось встать в очередь, особенно длинную по утрам. Стоял в сонном гипнозе. И вдруг увидел на стене, рядом с окошком кассы, что-то странное, тревожно знакомую фотографию.
“РАЗЫСКИВАЕТСЯ
Федор Волкомуров 1973 года рождения. В конце августа 1995 года выехал из города Оренбург в Москву на учебу. Рост 178 сантиметров, волосы светлые, прямые. Особые приметы: родинка на левой щеке. Всех, кто видел или знает о его судьбе, просьба сообщить по телефону 8 (499) 912-73-12”.
Димка видел и знает о его судьбе! Он ехал вместе с ним в одной маршрутке и вышел из одного дома. “Это я потерян, — проговорил про себя Димка. — Это меня ищут какие-то люди, которых я предал и разом вдруг забыл. Что со мной? Это же я, я”…
— Это же ты! — смущенно заявил какой-то парень. — Это же твоя фотография, чел!
Димка пожал плечами и посмотрел по сторонам.
— У вас даже особые приметы совпадают — родинка на щеке. Точно! — испуганно поразился он. — Ох-ху… Я ж смотрел по ящику, когда теряют память.
— Расслабься, меня Дмитрий зовут.
— Да, командир, да, пойдем, в ментовку тебя отведу. Ты не вкурил, у тебя память отшибло.
— Отстань, иди, куда шел.
— Люди, посмотрите, я нашел пропавшего человека! — с нахальным вызовом крикнул парень. — Его ищут по объявлению…
Некоторые повернулись к ним, сонно похлопали веками и снова отвернулись, подумав, что не протрезвевшие чуваки прикалываются.
— Бли-ин, опаздываю из-за тебя! — парень даже приплясывал от досады. — Встань!
Он подвинул Димку под объявление, достал мобильник и направил на него.
— Вот так, да… Спасибо, Клуни! Я про тебя в Инете информацию вывешу.
Парень сфотографировал объявление и, сбегая по лестнице, оборачивался и качал головой.
— Вы стоите? — спросила у Димки женщина, показывая на очередь.
Димка помотал головой и отошел. Степенно зашли в вестибюль врачи “скорой помощи” с ящиком, видимо, на станции кому-то плохо стало. Димка, выждав момент, когда зал на минутку опустел, сорвал объявление. Дома он долго стоял посреди комнаты. Развернул объявление и смотрел в зеркало, давил пальцем родинку на щеке, ощупывал голову. Димка чувствовал, что на фото Его лицо, оно было в родственном, интимном облаке. Жалостно сжалась душа.
И словно бы вспорхнуло что-то из темного угла под потолок. Димка принес из чулана лестницу и достал с антресолей синюю сумку USSR, порылся там и нашел членский билет библиотеки МСХА имени К.А.Тимирязева. Тот же человек — Федор Волкомуров, 1992—1993 год, но фотография была вырвана, лишь клочок в самом низу — уголок рубашки и шея. Без сомнения это была его рубашка и его шея, это были родная ткань, родная кожа. Танюха иногда просила освободить антресоли от хлама прежних жильцов, а у Димки руки не доходили выбросить эту сумку с оборванной ручкой, эти слежавшиеся письма, лекции по агрохимии, почвоведению и бахчеводству, разлохмаченные блокнотики, все эти обрывки и осколки чьей-то жизни. У Димки занемела спина, он боялся оглянуться, казалось, кто-то смотрит на него.
Трубку телефона по номеру из объявления сняли сразу, а потом автоответчик попросил четко назвать имя, фамилию, отчество. Это была поисковая служба передачи “Жди меня”.
— Федор… Волкомуров, — осторожно сказал Димка.
В перебивках между соединениями женский голос тревожно спрашивал: “А вы уверены, что вас никто не ищет”? Через несколько минут автоответчик выдал информацию по запрашиваемому субъекту — его искал совершенно неизвестный Димке человек из деревни на Южном Урале, почти на границе с Казахстаном.
В учебном отделе Тимирязевской академии Димке сказали, что Федор Волкомуров, подающий надежды студент факультета почвоведения и агрохимии, пропал осенью 1996 года.
“Знаменательный год — 1993-й. В этом году отец вышел из колхоза. Он и еще несколько мужиков стали фермерами, а начальником над ними — бывший агроном. Когда я был маленьким, отца несколько раз выгоняли из колхоза, в основном за пьянку, за одинокую, злую правду, за неуважение к руководству. Он пил после этого, радуясь свободе и безделью. А когда трезвел, шел каяться и проситься обратно. И вот он ушел сам. Ему вырезали землю. Со свинарника дали двух свиней, с МТФ — двадцать баранов и три коровы. Оказывается! — колхоз — это было общее хозяйство, в котором всегда жила и наша Волкомуровская часть. На виду у всей деревни мы вели своих животных обратно. А в мире ничего не случилось: светит солнце, шумят листья и следы остаются на земле. Коров мы привязали к тарантасу. Отец погонял лошадь и со смехом кричал встречным людям: “Все! Кончилась советская власть!” А потом закуривал, и руки его тряслись. “Да здравствует свобода! Ура, товарищи!” — куражился отец, он не мог проехать молча, это было бы страшное зрелище и невыносимая тишина.
Нескольких баранов отец свез самогонщикам, а других, вместе со свиньями продал и в складчину с коллегами фермерами купили “Беларусь”. Остались только коровы. Мне они казались праправнучками тех коров, которых наш прадед когда-то свел на колхозный двор, но они не похожи на домашних своих родственниц — они другие, и клеймо выжжено на рогах”.
— Алле, чувак, расслабься, что с тобой?! — Танюха пощелкала пальцами.
— Со мною что-то не то, — признался Димка. — Я всегда чувствовал, что я — это не я.
— Не ты? — усмехнулась Танюха, но, увидев, что Дима серьезен, постучала пальцем по виску и добавила: — Ты не выспался, что ли?
— Да, точно, как будто спал и вдруг проснулся. Я чувствовал себя не на своем месте, я недоумевал от работы, которой занимаюсь, не делал ничего из того…
— Да делай что хочешь — увольняйся, уезжай, бросай меня здесь, — ее бескостный, упруго-резиновый подбородок задрожал, на нем покраснели ямочки. — А я, дурында, учиться собралась, в кои-то веки.
— Я не виноват, что ты всю юность тусила и колбасилась, как ты сама говоришь.
— Ну, спасибо, вот я уже и старухой стала.
— Извини, Таня, начнем с того, что ты — точно не психолог.
— Не психолог, да! И даже еще не мать!
— Таня!
— Что, Дима?!
— Какая же ты тварь! — в бессильной ярости заорал Димка, последним уголком сознания понимая, что надо срочно уводить себя, иначе он ее ударит, измочалит всю.
— Давай, ударь, если трахнуть не можешь! — у нее заплясал подбородок, она зарыдала и упала на постель.
Димке чего-то страшно хотелось, он словно бы по привычке сунул руку в карман и нащупал мобильник, ключи, но еще чего-то недоставало. “Я же хочу курить!” — с наслаждением понял он. Этого с ним никогда раньше не случалось.
“На остановке стояли женщины. Я рассеянно кивнул всем и быстро пошел от автобуса. О приезде не предупредил, но сердце так стучит, что моего приближения не могли не заметить. Прошел второй переулок, а из калитки осторожно вышли мама и Барсик. Мама наклонилась, всматриваясь. Я не выдержал, помахал рукой и тихо засмеялся. Она всплеснула руками, лицо ее искривилось и пошла навстречу, коротко и быстро перебирая полными ногами. Барсик неуверенно вильнул хвостом, припал к земле.