Сыщик должен был признаться, что имел дело с чрезвычайно хитрым мошенником.
— А шелковые чулки он вам тоже подарил? — спросил он.
— Синьор, — сказал арестант взволнованным голосом, — я вам скажу все, что знаю о башмаках и их прежнем владельце. Что касается чулок, то — Боже мой — предположите, что я их где-нибудь нашел. Во время моих странствий я проходил мимо многих прачечных, где выбрасывается ветхое белье, ну, вот я и увидел где-нибудь эти чулки, — словом, точные сведения я затрудняюсь вам дать о них.
Быстрым движением Шерлок Холмс полез в боковой карман интересного бродяги.
— Откуда у вас эти папиросы? — спросил он, вынимая несколько штук с золочеными мундштуками.
— Я их получил, конечно, в подарок, от того же самого господина, который обменивался со мной башмаками.
— Рассказ нашего незнакомца не лишен вероятности, — сказал комиссар, — весьма возможно, что человек, покушавшийся на жизнь графини, хотел избавиться от вещей, могущих навлечь на него подозрение. Но, впрочем, это меня не касается, это уже дело следователя. Лучше всего, мистер Холмс, если вы с ним теперь и снесетесь.
— Чем могу служить? — спросил хозяин цирюльни господина высокого роста, который только что вошел в цирюльню.
— Бриться, — коротко ответил тот, — надеюсь, вы побреете меня не хуже, чем вчера вечером того бродягу, которому вы сбрили усы и бороду. У него, впрочем, кажется, были только красивые усы, — равнодушным тоном прибавил он.
Он заметил, как при этих словах цирюльник слегка содрогнулся и отвернулся от своего клиента, очевидно, чтобы скрыть свое волнение.
— Ошибаетесь, синьор, — спокойно сказал он в следующий же момент, — у него не было усов.
— Но густые, черные волосы, — продолжал допытываться Шерлок Холмс.
— Тоже нет. Вы как будто питаете особую симпатию к этому бедняку.
— Другие, очевидно, разделяют эту симпатию, так как стараются защищать его.
Цирюльник немного замешкался при намыливании и как будто обиделся.
Шерлок Холмс испытывал неприятное чувство: он сознавал, что находится весь во власти цирюльника, а что, если последний сообщник преступника?
Но он овладел собою.
Все же он вздохнул облегченно, когда вышел из цирюльни.
— Мое предчувствие меня не обмануло, — бормотал он, уходя, — я имею дело с целой шайкой, и покойный Буонотти был только одним из ее членов, но не ее главой.
— Хорошо, что вы пришли, — с этими словами встретил сыщика следователь, — должен признаться, что не могу разобраться в том человеке, которого вы арестовали. Я готов поверить, что вы ошиблись. Он действительно невинен, и мне придется выпустить его.
— Ради Бога, не делайте этого, господин следователь, — в ужасе воскликнул Шерлок Холмс, — я более чем уверен, что мы имеем дело именно с венецианским разбойником.
— Дайте мне доказательства, и я вам поверю, пока же ваши указания основаны только на предположениях.
— За мною дело не станет, — ответил Шерлок Холмс, — но расскажите мне, как ведет себя арестант?
— О, он очень весел, целый день поет, так что сторожа не нарадуются!
— Какие же он ноет песни? — спросил Шерлок Холмс.
— Да он, кажется, одну только и знает, но крайней мере, поет он только ее одну. Вам она, вероятно, тоже известна. Это прощание с Неаполем: addio, mia bella Napoli!
— Мне пришла идея, — после некоторого раздумья сказал Шерлок Холме, — необходимо последить за этим странным человеком в его камере. Не можете ли вы устроить так, чтобы мне отвели камеру, расположенную над камерой бродяги?
— Могу, но только вы соскучитесь, так как вам придется целый день просидеть на вашем наблюдательном посту
— Не беспокойтесь, я уже дежурил на более неприятных местах. Самое главное то, чтобы бродяга не подозревал о том, что за ним наблюдают. Затем мне нужно время, чтобы сделать отверстия в полу, через которые я буду смотреть в его камеру.
— Это можно устроить между десятью и одиннадцатью часами утра, в это время арестанты выходят на прогулку.
— Отлично, — воскликнул Шерлок Холмс, — дайте инспектору необходимое распоряжение, чтобы он впустил меня в нужное мне помещение.
На другое утро сыщик находился в камере, расположенной непосредственно над камерой бродяги.
Сыщик недвижно лежал, растянутый на полу; он не мог производить никакого шума, чтобы мнимый бродяга не заметил, что верхняя камера занята.
Сыщик имел возможность следить за каждым его движением. Арестант беспокойно ходил взад и вперед по своей камере; он казался далеко не таким веселым, каким считали его следователь и стражники. Шерлок Холмс явственно слышал, как он вздыхал и произносил какие-то непонятные слова.
— Нет сомнения, — подумал сыщик, — что нынешнее его положение сильно беспокоит его; возможно, что его близкие понятия не имеют, где он сейчас находится, а он не находит случая уведомить их об этом.
Внизу защелкал замок у двери камеры арестанта: вошел надзиратель.
— Вы желали, — сказал он, — получить из библиотеки книгу духовного содержания; вот она, да послужит она вам к исправлению! — Он передал арестанту маленький томик и удалился.
Как только замолкли его шаги, бродяга вскочил со своего твердого сидения и поспешил к окну, которое было расположено довольно высоко и не давало возможности выглянуть.
Он раскрывал страницу за страницей, поднимал их против света и наконец облегченно вздохнул. Видимо, он нашел то, что искал.
Он уже собирался сделать знак ногтем на открытой им странице, как вдруг из одного из сделанных Шерлоком Холмсом отверстий прямо на книгу упал кусок извести.
Арестант на секунду точно окаменел, а потом он начал усиленно стучать в дверь камеры.
Сейчас же появился надзиратель, которым незадолго перед этим принес книгу.
— Что у вас опять? — спросил он раздраженным тоном.
— Я хотел только обратить наше внимание, — настойчивым тоном сказал бродяга, — что эта книга служила тайным целям. Взгляните на подчеркнутые буквы — из них составляется, наверно, переписка между одним из арестантов и его сообщниками. Не передадите ли вы книгу господину следователю? Если эти подчеркивания откроются после, то, чего доброго, еще на меня, бедняка, падет несправедливое подозрение.
Шерлок Холмс осторожно вышел из своей камеры и через несколько минут пришел к следователю, который держал духовную книгу в руке.
— Удивительный человек, наш арестант, — сказал он сыщику, — он обращает наше внимание на переписку преступников, которая может, пожалуй, дать существенные разъяснения.
Шерлок Холмс громко расхохотался.
— И я так думаю, — ответил он, — и вот почему эта добросовестность очень подозрительна, — и он рассказал следователю то, что видел из своей камеры.
— А теперь посмотрим, что именно ему сообщили таким необычайным способом. Ага, — воскликнул он, держа книгу так, что свет падал прямо на открытые страницы, — вот тут несколько слов подчеркнуто ногтем. «Еще… все… спокойно… тревожиться не следует… надеюсь… скорое освобождение». Он хочет нас уверить, что он только невинный бродяга, отсюда эта кажущаяся откровенность.
На другой день Шерлок Холмс опять был на своем наблюдательном посту. Бродяга, по-видимому, ничего не замечал; он хотя и поглядывал частенько вверх, к потолку, как бы желая удостовериться, что все в порядке, но в его поведении ничего особенного не было заметно.
Приближался час прогулки арестантов.
Бродягу выпустили в коридор. Он остановился недалеко от своей камеры. Сыщик ясно видел, как он смотрел на окно коридора, верхние половинки которого были широко раскрыты. Он, казалось, чего-то ожидал, и вот — снаружи, из-за стен тюрьмы, раздался барабанный бой. Арестант стоял как вкопанный и прислушивался. Теперь барабанный бой перешел в определенный такт и стал таким образом повторяться в течение нескольких минут.
По лицу бродяги пробежала довольная улыбка, и в тот момент, когда барабан замолк, он начал свою излюбленную песню: addio, mia bella Napoli, addio!
Не оставалось никакого сомнения, что арестованный таким путем сносился со своими сообщниками, находившимися на свободе.
Арестанты еще прогуливались на дворе под надзором надзирателей. Шерлок Холмс незамеченным ушел со своего поста и вышел за пределы тюрьмы, но от барабанщика не было и следа
После полудня Шерлок Холмс обратился к следователю со следующими словами:
— Должен вам предложить несколько своеобразный способ, господин следователь, чтобы установить, кто, собственно, такой наш бродяга. Вы должны предоставить ему возможность бежать!
Следователь с удивлением вскочил со стула и уставился на сыщика.
— Если ему представится случай улизнуть, то он, конечно, им воспользуется, как вы полагаете?
— В этом я убежден. А дальше что?
— Через полчаса вы пошлите за бродягой, чтобы опять допросить его. Во время допроса вас спешно вызывают к председателю суда. Вы поручаете надзирателю поскорее достать из архива какие-нибудь бумаги. Никому не бросится в глаза, что во время этой спешки дверь в коридор останется незапертой. При том присутствии духа, коим отличается наш интересный арестант, он воспользуется удобным случаем захватить ваше пальто и шляпу и убежит.
Следователь с удивлением вскочил со стула и уставился на сыщика.
— Если ему представится случай улизнуть, то он, конечно, им воспользуется, как вы полагаете?
— В этом я убежден. А дальше что?
— Через полчаса вы пошлите за бродягой, чтобы опять допросить его. Во время допроса вас спешно вызывают к председателю суда. Вы поручаете надзирателю поскорее достать из архива какие-нибудь бумаги. Никому не бросится в глаза, что во время этой спешки дверь в коридор останется незапертой. При том присутствии духа, коим отличается наш интересный арестант, он воспользуется удобным случаем захватить ваше пальто и шляпу и убежит.
— Хорошо, — ответил следователь, — а кто же будет следить за беглецом?
— Я, конечно, и мой молодой друг Гарри Тэксон, — ответил Шерлок Холмс.
Приблизительно через полчаса после этого разговора по направлению от здания тюрьмы к набережной канала шел изящно одетый господин. Было странно, что он поднял воротник пальто, точно ему было холодно, тогда как при жарком полуденном солнце этого нельзя было предположить. Быть может, у этого господина не было воротника или только грязный…
Время от времени он озабоченно оглядывался, все более ускоряя шаги. Он обратил внимание на гондолу, видимо, поджидавшую пассажира. Кроме нее нигде не было видно гондол, так как дело происходило в довольно отдаленной от центра города местности.
— Вы свободны, гондольер? — спросил господин старика, сидевшего на корме и закинувшего ноги за борт.
— Свободен, синьор, — ответил старик, не глядя на спрашивающего.
— Тогда отвезите меня возможно скорее на другой берег. Сколько возьмете за это?
— Одну лиру, синьор, — равнодушно возразил гондольер, тяжело приподнимаясь.
Незнакомец порылся во всех карманах своего пальто, но денег не нашел.
— Черт возьми, — воскликнул он, — у меня при себе денег нет, но вы ничего не потеряете. Знаете ли вы цирюльника Спозетти?
Старик спокойно кивнул головой и взялся за весло после того, как толкнул в бок своего сына, который, по-видимому, спал под скамейкой в гондоле.
— Кто же его не знает, синьор, — ответил он, — я живу недалеко от его цирюльни.
— Вот к нему вы пойдите, и скажите ему, что господин с тремя крестами свободен и что вы его отвезли на остров Сан-Джорджио, и чтобы он дал вам две лиры. Будьте уверены, он вам даст их.
— Ладно, синьор, верю вам, вы не похожи на мошенника, который собирается надуть честного работника. Усаживайтесь. Спозетти, конечно, уплатит за вас.
Едва незнакомец вошел в гондолу, он растянулся во всю длину на дне судна. Старый гондольер хотя и удивился, но ничего не сказал; он сел на скамейку, а мальчишка лениво и зевая полез на корму и привел гондолу в движение.
Через некоторое время гондола причалила к берегу острова Сан-Джорджио.
Незнакомец легко выпрыгнул из гондолы. Он был очень бледен и, когда перешел на твердую почву, вздохнул облегченно, точно с него свалилась громадная тяжесть. Не сказав ни слова, он торопливо удалился.
— А теперь вперед, Гарри, — сказал Шерлок Холмс, сбросивший бороду и парик, — теперь мы с тобой опять сыщики. Держись на расстоянии около двадцати шагов от меня.
Шерлок Холмс еще успел увидеть, как незнакомец перелез через стену, окружавшую усадьбу князя Тамара. Затем сыщик поспешил к калитке и позвонил.
Прошло довольно много времени, пока явился лакеи и спросил, что ему нужно.
— Вы, надеюсь, узнаете меня, я сыщик Шерлок Холмс, который ищет венецианского разбойника. Открывайте скорее, минуту перед этим преступник прыгнул здесь через стену и должен еще находиться здесь, в саду! Отворяйте скорее, мне некогда объясняться!
Калитка отворилась, и сыщик вбежал в сад; оглянувшись, он увидел, что Гарри Тэксон идет вслед за ним.
— Ты подожди здесь за оградой и смотри за тем, чтобы никто не вышел из усадьбы.
Он быстро обыскал сад, но не нашел и следа беглеца.
— Он, наверно, скрылся в вилле, — крикнул он лакею, — откройте все комнаты.
— Но князь… мистер Холмс… Вы знаете, он все еще не оправился от удара, нанесенного ему разбойником, да кроме того, к нему пришел посетитель, дожидающийся его уже целый час.
— Это мне совершенно безразлично, — воскликнул сыщик.
Он захлопнул входную дверь, запер ее изнутри, а потом поспешил к известной ему комнате князя. Он постучал; послышалось «войдите», и Шерлок Холмс вошел.
Комната была залита светом вечерней зари, вливавшимся через высокие окна; князь Тамара, как и при первом посещении сыщика, лежал на диване, с перевязками на голове.
— Прошу простить, ваше сиятельство. В вашем доме скрылся венецианский разбойник — я не уйду раньше, чем найду его.
— Тогда ищите его, друг мой, — слабым голосом ответил князь, — но уж не волнуйте меня, я сегодня чувствую себя очень плохо.
Шерлок Холмс уже собирался выйти из комнаты, как через боковую дверь вошла женщина. Ее лицо было бледно, как смерть, и резко выделялось на фоне темного платья.
— Тереза! — крикнул князь Тамара в смертельном ужасе.
— Да, это я! — ответила графиня, быстро подходя к князю. — Ты, конечно, не ожидал меня. Ты думал, что навеки закрыл мне уста ударом кинжала! Но судьба распорядилась иначе — ты не уйдешь от нее.
— Мистер Холмс, вы напали на верный след венецианского разбойника. Вот он лежит, якобы больной! Князь Тамара и есть давно преследуемый разбойник!
Как тигрица, она подскочила к князю и одним движением руки сорвала с него перевязки и фальшивые усы.
— Вот этот бродяга, который напал на меня в уединенном трактире, когда я принесла ему наследие каторжника и заявила ему, что я, которую он подло обманывал и сделал орудием своих преступных замыслов, считаю его венецианским разбойником!
Князь хотел вскочить, но удар кулака Шерлока Холмса сразил его, в следующую же минуту он был связан, так что не мог уже двигаться.
— Дайте мне рассказать все, — продолжала графиня. — Я безумно влюбилась в этого человека, который, конечно, не князь Тамара. Я отдала ему все в надежде, что он женится на мне. Я и не подозревала, что он пользовался моим знакомством со здешними семьями и их обстоятельствами, чтобы совершать взломы или поручать таковые своим сообщникам.
— Вы, мистер Холмс, принесли мнимому князю картину, нарисованную каторжником Буонотти; Тамара сейчас же понял ее значение; он уговорил меня поискать в указанном месте и, если бы я нашла там, как он полагал, какие-либо драгоценности, принести их в тот уединенный трактир. Очевидно, со времени ареста его сообщника Буонотти он боялся надзора за собой.
Графиня тяжело вздохнула и схватилась за сердце, как бы ощущая там сильную боль.
— Под камнем я нашла драгоценные камни громадной ценности и при них записку: «Моему дорогому начальнику на случай, если бы со мной произошло несчастье».
У меня спала пелена с глаз. Мое подозрение оказалось основательным — князь Тамара и венецианский разбойник оказались одним и тем же лицом. В том трактире, куда он явился в маске бродяги, я сообщила ему о моем открытии. Не задумываясь, он приколол меня. Сегодня я пришла сюда за свои ми письмами и вдруг увидела, как мнимый князь бежит через сад к дому, причем мне бросилось в глаза, что он был без усов.
В изнеможении графиня прервала свой разговор.
— Боже! — вдруг крикнула она, хватаясь за сердце, — мне дурно! Отец!
Она опустилась в кресло, тяжело дыша:
— Да простит он меня — скажите ему…
Все остальное замерло в хрипении, становившемся все тише и тише. Ее поразил разрыв сердца.
Шерлок Холмс закрыл ей глаза.
Великому сыщику удалось изловить всю шайку князя Тамара; цирюльник, конечно, тоже принадлежал к числу его сообщников, и у него было найдено все наследие каторжника Буонотти.
Несмотря на этот успех, Шерлок Холмс в скором времени покинул Венецию и возвратился в Лондон, к месту своей постоянной деятельности.