— Нет-нет, милая, я занят, не сейчас, — отмахнулся Узер от уличной киберпотаскушки, но потом с сожалением вздохнул, невольно глянул вслед. А ведь хороша…
Он знал эту модель. Всё, что требуется, у неё натуральное. Ну, почти. Искусственно выращенное, одноразовое, безопасное… Узер ощутил, как пробудилось плотское желание, и едва не окликнул удалявшееся инженерное чудо, однако посетившая его идея так и осталась нереализованной. Счастливая бесшабашность успела несколько схлынуть, Узер подумал о том, что сейчас надо будет куда-то идти, раздеваться, да ещё и делать болезненный укол… Нет уж. Сегодня вечером он вернётся домой, вытянется в постели, выпьет таблетку… И получит всё то же самое, только без лишних хлопот.
Наследника-то ему всё равно не видать.
В потемневшем псевдонебе властвовало мрачно-синее солнце. Узер пересёк бульвар, миновал бассейн, где под вопли болельщиков боец в зелёном пытался утопить бойца в жёлтом, и остановился у овальной гвеллуриевой гермодвери. «Чёрная дыра», гласило название.
Звучало довольно-таки устрашающе, но Узер с предвкушением улыбнулся. Здесь его знали в лицо. Ещё с прежних, полунищих времён. Его улыбка сделалась шире. В «Дыре» круглые сутки можно было при желании подцепить партнёршу, пощекотать нервы азартной игрой, выпить и поесть, не сильно рискуя отравиться, а также — если ты тут совсем свой — разжиться доброй триноплёй или ханумаком, после которого тебя не понадобится вытаскивать из комы.
Он вспомнил непроглядный бархат коры сандарианских дубов, и улыбка наконец-то добралась до глаз. Дыра, согласно названию, тоже была чёрной. И тоже обещала блаженство.
Узер кивнул охранникам и вошёл.
В первом зале кил-излучатели работали на частоте второй чакры, отчего сновавшие здесь потаскушки выглядели немыслимо соблазнительными. Во втором — стимулировались алчность и азарт. В третьем, куда пропускали не всех, царила естественная атмосфера добрых старых времён. Пожилой бородатый хигрянин-бармен, стойка, самым примитивным образом левитирующая над полом, простенький, даже без биосублимации, синтезатор напитков… Обстановка сугубо на любителя, потому и народа здесь было немного — раз-два и обчёлся.
Узер влез на высокий стул перед стойкой и совсем уже собрался произнести: «Зелёный с солёным льдом, пожалуйста», когда его отвлекли. В зале раздавался голос из его далёкого прошлого — некто, ссутулившийся через два сиденья, заказывал «Розовый пульсар».
Голос был достаточно противный, картавый, с типично хербейскими визгливыми обертонами. С таким голосом не интеллектуальные беседы вести, а покупателей зазывать на подпольном базаре где-нибудь под Биломиханом.
«Не может быть!»
Узер развернулся к соседу, вгляделся и не удержался, заорал:
— Джех! Это и вправду ты, драный тамуан?
«Творцы, неужто это действительно Джех, одноклассник, которому все пророчили блестящее будущее в науке, а за хербейскую внешность дразнили драным тамуаном? О Творцы, сколько же времени прошло…»
— Муррах магот! — вздрогнув, воскликнул любитель «Розовых пульсаров». Опустил руку, протянутую за высоким стаканом, прищурил левый глаз, оценивающе выпятил губу… и наконец ударил пальцами о ладонь. — Их-муррах, если это не Узер, старый добрый Узер! Ну здравствуй, проигранная битва родителя-полководца! Ты как, уже посол? Или портишь воздух в Высшем Совете?
Родитель Узера в самом деле был полководцем. Высшего ранга. Сыну тоже пророчили великое будущее. Как минимум пост Доверенного Посла, Военного субминистра или даже Суперчлена Высшего Совета империи. Не у каждого в судьбе так удачно сочетается отмеренный Творцами талант, отцовские связи, положение, деньги… Однако всё сразу хорошо не бывает. Какая карьера и, что ещё обиднее, какие наследники могут быть у того, чей родной брат — первейший супостат империи?..
— Ах ты, старый тамуан… — Отложив подробности на потом, Узер крепко обнял былого товарища, крепко потёрся, как это принято у близких друзей, ушами, носом и лбом. — Рассказывай лучше, как сам? Земли-то ещё касаешься или из лаборатории только ради выпивки вылезаешь?
А услужливая память знай подкидывала картинки — в основном озадаченные лица наставников, которых Джех, тогда ещё безбородый, раз за разом ставил в тупик ходом своей мысли, весьма далёким от тривиального. И те же лица, но уже гневные и, пожалуй, злорадные, — когда Джеху устраивали очередную выволочку. Ибо неулыбчивый картавый паренёк изобретал всякие каверзы столь же талантливо, как и задачки решал. Одно слово — хербей.
— Слушай, Узер, не сыпь перец в штаны.
Джех помрачнел, насупился и рявкнул на бармена:
— «Пульсар»-то где? — Заполучил ёмкость, жадно хлебнул и вытер куцую седую бородёнку жестом всё того же торговца с нелегального рынка.
— Я, чтобы ты знал, больше не почётный и не заслуженный. Выкинули меня, брат, из науки совсем. Да ещё и в Центр безопасности дали знать, чтобы на контроль взяли… Моя Теория Соответствия, оказывается, не только в корне неправильна, но ещё и вредна. Политически.
Он выговорил это спокойным тоном, без надрыва, видать, уже отболело. Или, наоборот, болело так, что никакими всхлипами и не выразишь.
— С ума сойти. — Узеру сразу захотелось снова потуже набить любимую курительницу. А лучше — немедленно плюхнуться на скамейку под ароматной сенью дубов. — Ты и политика!.. Что, правда впаяли постоянный контроль? За какую-то теорию?.. Ох, Творцы…
На старших курсах он полюбил ходить к Джеху в гости. Тогда ещё не успела войти в моду псевдоеда, настоящие продукты оставались вполне доступными, и добрая бабушка Зара, старая мудрая хербейка, кормила ребят томлёным мясом с грибами, которое ещё не всякая киберпечь могла приготовить, а в ту, которая могла, продукты требовалось загружать накануне. А по выходным отец Узера обоих вёз на природу — показывать, как правильно раскручивать пращу, рыть ловушки, ставить сети… и как очищать рану от яда, если, купаясь, наступишь босой ногой на донную змею. Теперь на месте тогдашних озёр и лесов построили полигон для мегагвардии, и там, где когда-то росла трава, плодоносили деревья и ползали кусачие гады, теперь клубился горячий дым и лязгала гвеллуриевая броня…
— Сам ты «какая-то», — совершенно по-школьному обиделся Джех, выпятил губу и стал уже окончательно похож на тамуана, сердитого, обиженного и больного. — У тебя, вояка недосиженный, мозгов-то хватит, чтобы её осознать?
«Розовых пульсаров» он, видимо, проглотил уже целое созвездие.
— Твоя мама, помнится, говорила, что настоящий учёный может любой уборщице объяснить всё, что угодно, на примере ведра, стакана и ложки, — лукаво улыбнулся ему Узер и, в свою очередь, принял из рук бармена внушительную ёмкость. — Ты попробуй, я, может, что и пойму.
Пить ему вообще-то не хотелось, он бы лучше покурил. Но компания — дело святое, да и общение с Джехом обещало стать самым светлым событием сегодняшнего дня.
— Тогда слушай. — Джех захрустел орешками, роняя скорлупу на пол, и его глаза стали неожиданно трезвыми. — В подробности, правда, вдаваться не буду, только голую суть. А она должна быть очевидна даже тебе: чтобы общество было стабильно, должен соблюдаться паритет между уровнем нравственно-этической культуры и характером развития производительных сил. То есть тот, у кого в руке копьё или меч, должен как минимум представлять, что такое хорошо и что такое плохо. А если в руке оказывается плазмотрон?.. Ведь ты посмотри, естественнорождённый, что происходит-то!..
Джех торопливо допил и поставил стакан. Бармен невозмутимо настраивал коктейль-машину. Какие только разговоры ни происходили за вверенной ему стойкой, от пустопорожних до откровенно подрывных, но он дожил на этом месте до седой бороды именно потому, что вся сколько-нибудь опасная радиация исчезала в нём, как в той самой чёрной дыре.
— Мы взяли за глотку вакуум, — продолжал Джех. — Мы сгибаем и рвём пространство, аннигилируем материю… И при этом остаёмся самыми настоящими дикарями. Скажешь, нет?
— Конечно нет, — усмехнулся Узер и прежде, чем одноклассник успел громко вознегодовать, пояснил: — Дикари, взять хоть марханов, по крайней мере чтут природу и жизнь и живут по законам Вселенной, как они их понимают…
— Ну… короче, ты меня понял. Мы загадили весь ближний космос, насилуем природу, дерём глотки друг другу… А что нас ведёт? Только деньги, утехи плоти, жажда власти и, самое главное, дивитол. Вот и весь смысл нашей так называемой жизни. Вот ради чего мы ломаем, унижаем и губим себя. Чтобы, упаси Творцы, не активировался ген старения, чтобы длилось и длилось это никчёмное существование. Да, Узер, никчёмное!.. Мы так погрязли в материальном, что наши души становятся не способны к полёту. Собственно, на слушаниях я так им и сказал… — Джех ополовинил очередной стакан и вооружился гостью орехов. В его глазах стояла тоска. — Наша цивилизация обречена, Узер. Ещё немного, и Тёмная сторона поглотит нас. Я им и расчёты свои показал… Так вот и въехал под постоянный надзор, а скоро и вовсе будет рассмотрен вопрос о лишении меня всех жизненных субсидий. Да это, в общем-то, уже формальность, всё, полагаю, давно уже решено. — Он взболтал жидкость в стакане, поёжился и мрачно покосился на Узера. — Вот сказать тебе, вояка, чего мне сейчас больше всего охота? Рассказать, а?
— Ну, расскажи, — усмехнулся Узер, предвкушая, как спокойно и ненавязчиво возьмёт бывшего одноклассника на довольствие. — Хотя погоди, дай угадаю. Небось тринопли? Или ханумака? — И употребил модное молодёжное выражение: — Так, чтобы по уши в землю?.. Эй, бармен, мне, пожалуйста, ещё «Зелёного».
Про себя он считал, что Джех был отчасти сам виноват. Нашёл кому свою теорию излагать. Тем самым умникам, которые, в худшем случае, усердно толкали этот мир к пропасти, а в лучшем — не препятствовали ему катиться туда.
— Вот и я об этом. — Джех грустно улыбнулся. — Высшая наша духовная жажда — тринопля с ханумаком. Нет, дорогой мой, я хочу денег. Вдосталь. Были бы — не сидел бы здесь сейчас…
Глаза его при последних словах вспыхнули надеждой. Несбыточной, как пешком до Берсении, но до того желанной…
— Так-так-так, — плотнее придвинулся к нему Узер, сообразивший, что подворачивается возможность реально порадовать старинного друга. — Эволюция всё же коснулась тамуана, он возжелал не только орехов и самок… Скажи, а на кой они тебе сдались? Да ещё вдосталь?
Сколько он помнил Джеха, тот был полный бессребреник. Нечастое исключение среди хербеев, которых история их народа сделала прижимистыми и бережливыми.
К его некоторому удивлению, Джех помедлил, несколько странно заглянул ему в глаза и почему-то перешёл на шёпот:
— Ты ведь слышал, конечно, о Суперигре? Ну той… третьего рода?
Узер отхлебнул «Зеленого» и пожал плечами:
— Ещё в школе. — Тогда и правда было много разговоров, но, когда он стал курсантом, Межпланетный Совет признал Игру разновидностью насильственной колонизации, заклеймил позором и жёстко запретил. — Помнится, был большой скандал, оказались замешаны наши, кто-то с Тилгариса, с Нгиры и вроде ещё с Ракхазы… А что?
Большой скандал — это ещё мягко сказано. Игра была не каким-то переулочным разводиловом в духе биломиханского рынка. Вытягиванием денег из кошельков богатых бездельников занимались на самом высшем уровне. Головы, конечно, в итоге покатились, но на несколько уровней ниже.
— А то, — качнул плешивой головой Джех, — что Игра-то, оказывается, продолжается. В Тёмной Зоне не так давно случилось возмущение… Довольно подозрительное, скажу я тебе… Однако суть в том, что остаточными вихрями один из бывших игродромов вынесло из зоны ответственности Межпланетного Совета. Ты хоть понимаешь, боевой летун, что всё это значит? — Он замолк, опустошил свой стакан и искоса взглянул на Узера, тянувшего «Зелёный». Узер не торопился отвечать, и Джех продолжил: — Короче, уже вовсю работает фирма под названием «Неближний свет», и, говорят, в ней имеет долю сам Президент. Шустрые ребята вовсю организуют новую Игру. Для всех желающих. Правда, денег за это удовольствие просят… — Джех закатил глаза, горечь и страдание кривили его губы. — Дошло? Ты хоть представляешь, сын полководца? Полная свобода! Ничем не ограниченная! Совершенно! — Он придвинулся поближе. — Ни тебе дурацких законов, ни заплесневелых догм… только твоя собственная осознанная необходимость. Ты творец и вершитель, а отвечаешь только перед собственной совестью. Это твой мир. Это твой выбор. Твоя игра, которая показывает, чего ты на самом деле стоишь.
«Наследник, — вплыло в голову Узера сквозь частоколы этических завихрений. — Наследник…»
Он прищурился:
— А если поподробней? Сколько просят-то?
«Начать всё сначала, с пустого места, с нуля. Слепить этот новый мир конкретно под себя. И перво-наперво — чтобы не было в нём никаких лицензий на зачатие и рождение, на…»
— Творцы, это-то тебе зачем? — удивился Джех, однако достал планшетку (последней модели, отметил про себя Узер), быстро ткнул пальцами в экран и повернул его к другу. — Вот, любуйся. Ну что, доволен, любознательный ты наш?
Цифры — малиновые по нежно-зелёному — выглядели впечатляюще, однако их вереница даже навскидку была много короче той, что Узеру довелось наблюдать не очень давно. Он только улыбнулся. Бесхитростно и беззаботно…
Клёнов. Накануне
Первым, кого Клёнов встретил в прихожей, был домашний котище Леопольд, вальяжный и миролюбивый, как в народном мультфильме. Кот неспешно, с достоинством приблизился, боднул массивным лбом хозяйское колено и, громко, басовито заурчав, принялся свидетельствовать почтение.
— Привет-привет… — Клёнов потрепал питомца по загривку, повесил на вешалку пальто, повернулся и увидел жену. — И тебе, мать, привет, пламенный, революционный. А где Настюха?
Разговаривать ему ни с кем сейчас не хотелось, однако выплёскивать негатив на своих — самое последнее дело.
— Тучи рисует. — Бася погладила его по щеке ладонью и показала в улыбке белые зубы. — Мой руки скорее. Сегодня у нас на обед догадайся что? Кочо…[22]
Стройная, в китайском халатике с драконами, в облаке чёрных волос, она была похожа то ли на гейшу, то ли на Синильгу с Угрюм-реки. Впрочем, и Клёнов смотрелся с ней рядом очень достойно: крепко вырубленный, широкоплечий, со строгим взглядом зелёных глаз. Опять же генерал, орденоносец, действительный член, лауреат… Хотя сейчас это уже не имело никакого значения. Мавр сделал свое дело. Точнее, не сделал. Поэтому и не удел…
— Чую-чую, пахнет вкусно, — изобразил восторг Клёнов, вылезая из дорогого пиджака. Переоделся в домашнее и наконец добрался до кухни. — Настюха, привет. Что это там у тебя?
Его дочь Настя сидела чинно за столом, прямо-таки светясь вдохновением, и, далеко высунув кончик языка, что-то с воодушевлением рисовала. Так увлеклась, что даже не выбежала, как обычно, встречать папу у двери.
— Это небесная матушка Умай в своем летающем дворце. — Дочка подняла зелёные, как у самого Клёнова, глаза и вдруг переменила тему: — Чокчока[23] хочешь? Вот, зайчика бери, они самые вкусные.
Небесная матушка Умай чем-то напоминала снежную бабу. Она восседала на огромном троне, отчётливо похожем на унитаз. Кресло стояло в центре сплюснутого волнистого овала. На шедевр рисунок явно не тянул.
— Спасибо, милая, перед обедом не буду, — потрепал по тёплой голове дочку Клёнов, сел и, чтобы сказать хоть что-то, спросил: — Матушка Умай, говоришь? И где же это она так летает?
Ему нравилось, что Бася учила Настю алтайскому эпосу. Мифы, как известно, это история, мировоззрение и наука, только изложенные на языке, от которого мы почти совсем отказались. Это рассказы о том, как вписываться в круги и ритмы Вселенной. И о том, что бывает, если боги и люди нарушают эту гармонию.
— Зря, пап, чокчок очень вкусный. — Настя наклонила голову к плечу и принялась накладывать на творение зловещий чёрный фон. — А матушка Умай летает на орбите. Высокой, геостационарной.
Вот какие слова она уже знала в свои пять лет.
— Что? — изумился Клёнов и с недоумением посмотрел на родную дочь. — Откуда такие сведения?
Он вдруг почувствовал себя интеллектуальным идиотом, каких показывают в «Секретных материалах». Ну да, истина где-то рядом.
— Она сама мне вчера сказала. — Настя принялась украшать рисунок звёздочками.
Клёнов поднял бровь, но тут вмешалась Бася, поставила на стол объёмистую дымящуюся пиалу, потом блюдо с подогретым мясом, тертпеек,[24] зелень и каймак. Запивать же всю эту благодать полагалось чегеном[25] личной Басиной выделки.
Однако Клёнов всё не отводил глаз от звёздочек на дочкином рисунке, и в голову лезло всё то, что он, попав в родное домашнее тепло, почти умудрился из неё выбросить.
Он поднял на Басю глаза:
— Мать, налей-ка ты мне водки. Как следует…
Имелась в виду большая пузатая рюмка, вмещавшая чайный стакан.
— Так, понятно, — посмотрела на него Бася. — Настя, всё, дорисуешь потом. Выйди на минуточку, поиграй с Леопольдом.
Насте уходить, конечно, не хотелось, но она знала — бывают моменты, когда маме с папой нужно обсудить какие-то взрослые дела. Она демонстративно вздохнула, но всё-таки слезла со стула и вышла из кухни:
— Леопольд, подлый трус, выходи…
Бася тем временем вытащила огурчики, извлекла сервелат, откупорила икру. Поставила пару рюмок… Водку она тоже готовила сама. Покупала хорошую «Столичную» и настаивала на лимоне. Получалась, конечно, не алтайская арака,[26] но очень приемлемо… Хрустя огурцом, Клёнов разрезал пополам бутерброд, и Бася, улыбнувшись, придвинула ему пиалу:
— Ну как, отпустило? Тогда рассказывай давай. И ешь, полегчает.
Он не слишком на это надеялся, но всё же кивнул, взял ложку и отхлебнул кочо — в самом деле божественного.
— А рассказывать, мать, особо и нечего. Высочайший указ. Программу свернули, финансирование сняли, головной институт закрывают. Спутники решено топить в Тихом океане…