Он взял меня на руки и унес в нашу безлунную и беззвездную комнату. Туда, где никакая луна. И никакие звезды не могли стать свидетелями нашей пылкой и нежной любви.
Через неделю был готов паспорт. Через неделю были взяты билеты. Туда, где нас никто не смог бы найти. Потревожить. Разлучить. И разрушить наше предстоящее счастье.
Накануне вечером зазвонил телефон. И я уже не испугалась телефонного звонка. Я спокойно подняла трубку.
– Лина, – услышала я знакомый низкий голос и недовольно поморщилась. Но тут же, взяв себя в руки, ответила мягким голосом.
– Здравствуй, Филипп.
– Приезжай, Лина. Пожалуйста, приезжай.
– Понимаешь, Филипп, – неуверенно начала я, но он тут же опередил мой отказ.
– Ты знаешь, по уши влюбленный в тебя твой бывший подчиненный…
Опять Даник! Только при упоминании одного его имени. Мне уже становилось плохо.
– Так вот, Лина. Он по-прежнему пытается докопаться до истины. Я не знаю, что в данном случае он подразумевает под истиной. Я тебе, конечно, верю, Лина. Но… Я же не могу, не имею права ему запрещать. К тому же, мать этого парня никак не успокоится. Оббивает все пороги. Хотя дело закрыто…
– Я приеду, Филипп. Подожди. Я скоро приеду.
Я не красилась. Не мыла голову. Не стояла долго у зеркала, разглядывая свое осунувшееся лицо. Я не выбирала наряд. И в волнении не курила сигарету за сигаретой. Это был пройденный этап моей так и не состоявшейся любви с Филиппом.
Я натянула старые джинсы, порванный свитер. И растрепала волосы. Да. Филиппу, эстету и чистюле, мой вид вряд ли придется по вкусу. Во всяком случае, мне этого очень хотелось.
Малыш долго и внимательно меня разглядывал. Я знала, что выгляжу не самым соблазнительным образом.
– А куда ты собралась, Лина?
Я не ответила.
– Но в одном я хотя бы уверен – не на свидание. Любой мужик от тебя сегодня бы сбежал, – неудачно пошутил он.
– А ты, Малыш? – улыбки у меня не получилось.
Он махнул рукой.
– Куда я денусь? От тебя один путь – в камеру.
Я обвила его шею руками.
– Ну в таком случае – только со мной.
И я выскочила на улицу.
Филипп, не успев открыть дверь, тут же сгреб меня в охапку.
– Лина, если бы ты знала… Как я соскучился, Лина…
Я попыталась вырваться из его цепких объятий. Но безуспешно.
Филипп сам слегка отстранил меня. И оглядел с ног до головы.
– Как ты прекрасно выглядишь, Лина, – выдохнул восхищенно он. – Ты все хорошеешь и хорошеешь.
Черт побери! Вот уж правду говорят, что у любви нет глаз.
– Ты что-то собирался рассказать про Даника? – попыталась я перевести разговор.
– Даника? – непонимающе переспросил Филипп. И тут же махнул рукой. – А, черт с ним! С этим мальчишкой. Ты, Лина, – самый лучший в мире сыщик. Ты – самая лучшая в мире женщина. И я верю только тебе.
И он доверчиво заглянул в мои глаза. И вдруг напомнил Малыша. А, может быть, Даника. Какие они в сущности дети, мелькнула у меня мысль. И тут же пропала, заглушенная поцелуем моего бывшего возлюбленного. Которого я давным-давно не любила. И с которым сегодня ночью предала Малыша. Оправдывая себя и себя презирая.
Мне пришлось выдержать и это. Может быть, самый низкий поступок в моем последнем деле. Но я выдержала эту ночь. Я симулировала страсть. Я придумывала нежные прикосновения. И нетерпеливость. Я придумывала вздохи и пылкие слова. Я придумыавла горячее дыхание и бешеную скорость сердечных ударов.
Я просто симулировала любовь. Филипп был далеко не глуп. Он все прекрасно понял. Но нам от этого легче не стало.
Филипп меня отвез на машине. Ранним утром. На душе было пусто. К тому же я не выспалась. И весь мир мне представлялся сонным. Вялым. Ничтожным. Я гнала воспоминания минувшей ночи. Но они нагоняли меня. И до боли вонзались в совесть.
У моего дома Филипп резко притормозил машину.
– У тебя свет, Лина, – он удивленно кивнул на мои окна.
Я похолодела. Малыш включил свет. Почему? Он всегда помнил о нашем уговоре. Это слишком опасно. Что заставило его пренебречь всеми предосторожностями. Это не к добру.
– Свет? – как можно беззаботней переспросила я. – Да! Боже! Я, как всегда, рассеянна.
Филипп недоверчиво посмотрел мне в лицо.
– Никогда не замечал за тобой рассеянности. Ты всегда отличалась завидной собранностью.
Я как можно правдоподобнее улыбнулась. И прильнула губами к его губам.
– Единственный настоящий поцелуй за всю ночь. Ты передо мной словно все время оправдываешься.
Я устало откинулась на спинку сиденья.
– Прости меня, Филипп. Прости, – я искренне попросила у него прощения. За все. За мою ложь. За мою нелюбовь. И за предательство.
– Я так устала, Филипп. Если бы ты знал, как я устала. Все обязательно пройдет, Филипп. Ты поверь.
– Я верю, Лина, – он благодарно на меня посмотрел.
И больше ничего не сказав и не спросив, уехал.
Малыш не спал. В его комнате вызывающе горел свет. А он, положив руки за голову, уставился в потолок и бубнил себе под нос какую-то однотонную мелодию.
– Малыш! – виновато улыбнулась я. И дыхнула на него январским утренним холодом. – Почему ты не спишь, Малыш? И почему ты включил свет? Нам еще совсем немножко нужно подумать об осторожности.
Я прижала его к своей груди. Он не вырывался. Он сделал вид, что не заметил моей измены. А может быть, он, действительно, ее не заметил. Потому что был слишком молод для этого.
– Нужно собираться, Малыш, – и я взглянула на часы. – Уже совсем скоро мы уезжаем.
– Я уже собрался, Лина.
– Правда? – удивилась я. И только теперь заметила его сумку и гитару, прильнувшую к двери.
– А мне? Мне ты поможешь собраться, Малыш? – я вновь попыталась прижать его к себе. Но на этот раз он резко отстранился. И вскочил с постели. И закурил.
– Лина, – начал он медленно. – Послушай, Лина.
Неприятный холодок пробежал по моему телу.
– Я должен тебе сказать…
– Скажи… – резко перебила я его.
– В общем, я поеду один.
– Нет! – крикнула я. – Нет, нет, и нет!
– Да, – решительно ответил он. Глядя мне прямо в глаза.
И тут я поняла, что он решил окончательно. И ничто не сможет поколебать его решения.
Я вскочила с постели. И подбежала к нему.
– Малыш, Малыш, – я тормошила его за плечи. И пыталась заглянуть в его зеленые кошачьи глаза. Но на сей раз он отводил взгляд.
– Нет, Лина, – упрямо мотал он своей лохматой головой.
– Неужели из-за сегодняшней ночи, Малыш? Ты сошел с ума! Это такая чушь! Я тебе все объясню. Ведь все-все я делаю только ради тебя! И ради тебя я пошла на это. Сегодняшняя ночь не в счет, Малыш… – бессвязно лепетала я.
Он искренне удивился.
– Ты о чем, Лина?
Нет, он действительно не догадывался о моей измене. Он действительно был слишком молод для таких догадок.
Я беспомощно на него посмотрела.
– Тогда я не понимаю, Малыш.
– Лина, – он взял мою руку. – Послушай, Лина, так будет лучше. Поверь. Я не хочу губить твою репутацию. Я не хочу рушить твой устроенный благополучный мир. Я не хочу коверкать твою судьбу.
И он вновь отвел свой зеленый взгляд.
Я выдернула руку. И скривилась.
– Это ложь. Ты лжешь, Лиманов. Бесстыдно, нагло лжешь. Тут совсем другое. Меня не проведешь, Лиманов. Тут совсем другое.
Он махнул рукой.
– Как тебе будет угодно. Значит – совсем другое.
– Ну что, что?!
Он не отвечал. Только изредка затягивался глубоко сигаретой.
– Ну, тогда я отвечу. Я тебе уже не нужна. Просто не нужна!
– Лина, опомнись, – пытался он вяло защищаться. Но меня уже трудно было остановить. Я подурнела. Поглупела. Бешенство распирало мою грудь. Ненависть застилала глаза. Злость сдавливала горло.
– Ну, конечно! Конечно! Ты все получил! Я обеспечила тебе безопасность. Я достала для тебя паспорт. А теперь… Теперь тебе нужна свобода… Но не я… Конечно, зачем я? Со своей навязчивой полуматеринской любовью. От которой тебя уже тошнит! Фрейд оказался прав. Фрейд со своей идиотской теорией победил! Ты выжал из моей любви все что мог. И теперь выбрасываешь ее как использованную тряпку. Теперь тебя вновь ждут грязные подвалы. Пошлые словечки… И девочки… Молоденькие… Златокудрые… Развязные… С презрительным взглядом… Как эта… Эта…
– Не тронь ее, – сквозь зубы процедил он.
Его сдавленные слова стали последней каплей в моем безудержном гневе. Ненависть перекосила мое лицо. От слез оно покраснело и вспухло.
– Ты меня никогда не любил! Ты меня никогда не любил! Ты меня никогда… – как заученный текст твердила я.
Он вздрогнул от этих слов. Наморщил лоб. Словно какая-то мысль посетила его. И повернулся. И упрямо посмотрел мне в глаза.
– Да, Лина. Я тебя никогда не любил. Так будет лучше. Я тебя никогда не любил. Считай, что старина Фрейд победил.
Я размахнулась. И со всей силы ударила его по лицу. И на этот раз он не сопротивлялся. Он как-то сгорбился. Посерел. Погрустел. И, шаркая ногами, пошел к выходу. Возле дверей он приостановился. И оглянулся.
Я размахнулась. И со всей силы ударила его по лицу. И на этот раз он не сопротивлялся. Он как-то сгорбился. Посерел. Погрустел. И, шаркая ногами, пошел к выходу. Возле дверей он приостановился. И оглянулся.
– У тебя сильный удар, Лина, – эти слова были единственными, сказанными мне на прощанье. И он плотно прикрыл за собой дверь.
Бежать за ним было бессмысленно. Я это знала. Я знала. Что он уже не вернется. К тому же – устраивать скандал на улице не входило в мои привычки.
Я металась по комнате растрепанной кошкой. Отчаянно грызла косточки пальцев. Меня охватил дикий неудержимый озноб. Я не знала, что делать. Я не знала, что предпринять. Я знала одно. Я его безвозвратно теряю. И я уже видела, что он садится в поезд и уезжает туда, где будет свободен и счастлив. И конечно же, не со мной. А с какой-нибудь девочкой с золистыми волосами, которым завидует само слонце. И я уже видела, как он прикасается губами к ее лицу. Как нежно гладит ее руки. Бросает к ее ногам букетик полевых синих цветов. Нет! Только не это! Нет! Только не это! Уж лучше решетка. В конце-концов, у меня будет возможность видеть его каждый день. В конце-концов я найду способы вытащить его оттуда. В конце-концов у меня появится шанс вернуть. Нет, возродить. Нет, начать нашу любовь.
И моя дрожащая рука стала быстро, нервно крутить диск телефона.
– Даник! Алло! Ты меня слышишь, Даник! Даник, я была не права. Но я исправляю ошибку! Ты еще можешь успеть! Пятый вагон. Он там, Даник! Потом. Потом все объясню. Нет времени, Даник. Поторопись. Пожалуйста, Даник, поторопись.
И я бросила трубку. И, уткнув голову в колени, бесконечно долго сидела, не шелохнувшись. И не думая уже ни о чем. Неожиданно для себя я успокоилась. Мой тихий уютный дом вновь стал моим. И что происходило вне его стен – меня уже не волновало. Я вновь заслужила покой. И наконец приблизилась к шкафу. И вытащила из него свой дорогой костюм. И аккуратно, через марлю, стала его гладить…
Я шла по длинному полутемному коридору в свом дорогом английском костюме, плотно облегающем мою стройную фигуру. Мои волосы были аккуратно уложены в высокую пышную прическу. И моя голова была гордо приподнята вверх. И в моих глазах прочитывались присущие мне уверенность и непоколебимость.
Со мной почтительно здоровались. Пожимали руку.
– Вы прекрасно сегодня выглядите, Лина.
– Давно мы вас не видели в таком приподнятом настроении.
– Мы слышали вы удачно завершили дело, Лина.
– Впрочем, в вашем высоком профессионализме и принципиальности никто и не сомневался.
Внезапно на моем пути очутился Даник. Он со всей силы хлопнул меня по плечу.
– Здорово, старик! В костюмчике тебе – класс! Молодец, что сняла джинсы. К тому же они давным-давно вышли из моды.
Он молол всякую чушь, едва поспевая за мной. И суетливо прыгая возле меня. И глаза его возбужденно блестели.
– А ты умница, Лина. Я, честно говоря, тебе до конца не верил. Извини, старуха. Ну, как ты его ловко вычислила. И от меня скрыла! Слава целиком достается тебе. Я пожимаю твою мужественную руку, – и он схватил меня за руку и крепко ее затряс.
– Славу разделим вместе, Данилов, – я вяло пожала ему руку в ответ. Но сегодня он меня уже не раздражал. Я вновь увидел в Данике хорошего парня и верного товарища.
Филипп возник так же неожиданно, как и Даник. И встал на моем пути. Заметив Даника, он недовольно поморщился. И тут же. Демонстративно повернувшись к нему спиной, обратился ко мне.
– Это твое лучшее дело, Лина. Я так тебе благодарен. Честно говоря, я до конца не верил тебе. Ты извини. Мне казалось, что ты назло мне хочешь оставить это расследование незавершенным. Но я рад. Ты как всегда выше мелочных обид. Я признаю свою ошибку. И уже готовлю приказ о твоем повышении. Ты это честно заслужила. Но как ты могла напасть на его след, умница! И где он мог только скрываться!
Мне вдруг захотелось схватиться за голову. Затопать ногами. И заорать на весь мир, что это я скрывала его. Это я уберегала его от предстоящего зла. От предстоящей несправедливости. И предстоящей неизбежности. Я скрывала его, потому что люблю. Я предала его. Потому что люблю.
Но я по-прежнему стояла на том же месте и по-прежнему молчала. Ты ошибся, Малыш. Ты ошибся, когда говорил, что я самая бесстрашная женщина в мире. Это неправда. Напротив. В моей голове уже зрели новые выдумки, версии, планы. Как выйти из этой истории чистой. За решетку я не хотела. И я почему-то была уверена. Что Малыш будет молчать.
Филипп не выдержал. И крепко обнял меня. Даник тактично отвернулся, насвистывая под нос какую-то чушь.
– Я только не мог понять одного, – задумчиво сказал Филипп. – Почему он решил сам явиться с повинной? Ведь билет и ложный паспорт были у него в кармане. А он даже не отправился на вокзал. Что ему помешало? Ты случайно не знаешь, Лина? Впрочем… Впрочем, вопросы потом…
Мои ноги отяжелели. Мое лицо вмиг осунулось. И я уже чувствовала тяжесть кругов под глазами на моем бледном. Осунувшемся лице. Казалось. Я вот-вот рухну на пол. Он сам… Малыш сам явился с повинной. Он не хотел. Чтобы я поняла. Он знал, что я могу помешать, отговорить, переубедить. Малыш не бросил меня. Малыш сделал последнюю попытку спасти меня. Он сам явился с повинной…
– Что ты сказала, Лина? – Филипп взял меня под руку.
– Я? Нет, ничего, – пробормотала я.
Мы подошли к кабинету.
– Он там, – кивнул Даник. – Тебе помочь?
Я бессмысленно покачала головой.
– Как знаешь. Твое дело. Но этот парень правильно сделал. Может он и не станет композитором. Но спасти самого себя у него есть шанс.
Даник широко распахнул передо мной дверь.
Я вошла в кабинет. Малыш сидел, понурив голову. Совсем по-детски съежившись. Он напоминал напроказившего ребенка. А на его крепкой шее. Поверх свитера. Не кстати. Смешно болталась «бабочка». Что бы принять условия моей. Совершенно чуждой и незнакомой ему жизни. Которую он когда-то сделал ради меня. Чтобы меня покорить.
Наконец он медленно поднял голову. И столкнулся с моим взглядом. И вздрогнул.
– Следователь Леонкова будет вести ваше дело, – сухо сказал Филипп. И его кулаки непроизвольно сжались. – Вы добровольно явились с повинной, хотя спустя много времени. Следователь Леонкова сумела вас вычислить. Она успела предупредить…
– Не надо, Филипп? – не выдержав, выкрикнула я.
Глаза Малыша беспомощно забегали по моему дорогому костюму.
– Успела предупредить, Лиманов. Что вы сегодня должны уехать. Вы запланировали ваш побег. Сумели даже достать паспорт. И это усугубляет вашу вину. В этом деле много неясностей, но я могу спокойно и с чистой совестью отдать ваше дело в руки следователя Леонковой. Она опытный работник, и я вам не советую ей лгать. Опыт и порядочность ее еще никогда никого не подвели.
Малыш усмехнулся и прошептал потрескавшимися до крови губами:
– А я и не сомневаюсь.
Комок подкатил к моему горлу. Я крепко стиснула зубы. Чтобы не расплакаться.
– Я хочу остаться с ним наедине, – хриплым голосом выдавила я, плохо соображая.
… Мы сидели напротив друг друга. И смотрели друг другу в глаза. Наконец я не выдержала. Встала. Вплотную приблизилась к нему и опустилась возле него на корточки.
– Я только хотела быть рядом с тобой, Малыш. Поверь. Я тебя не предавала. Я всего лишь хотела быть рядом с тобой… Я не хотела этого, Малыш… Я не хотела…
Он молчал. Он смотрел мимо меня. Его лицо дышало холодом.
– Я вас слушаю, следователь Леонкова, – глухо выдавил он.
Я вздрогнула. Услышав свою фамилию из его уст. И уткнула голову в его колени. И беззвучно заплакала. Он со всей силы сжал кулки, глубоко вдохнул. И не выдержал. И крепко-крепко обнял меня. И поцеловал мое зареванное лицо.
– Я слушаю тебя, Лина, – прошептал он. И на его губах уже не выступали капельки крови.
Я подняла лицо. Мокрое от слез. И увидела, вновь увидела. Отчетливо. Почти физически ощутила печать неизбежного конца на постаревшем лице моего Малыша.
– Нет! – выкрикнула я. – Нет! Нет! Нет!
Сквозь слезы шептала я.
– Мы еще поборемся, мой Малыш. Мы еще поборемся…
Вечером, в пустой комнате. Еще сохранившей теплоту моего возлюбленного. Я читала записку. Написанную детским неровным подчерком.
«Лина, моя милая, моя дорогая Лина. Я не оставляю тебя. И не предаю. Я всегда буду помнить тебя. И всегда любить. Но я должен туда явиться, Лина. Обязательно должен. Я узнал другую жизнь. И в этом мне помогла ты. И чтобы я имел полное право жить в этой жизни, заслужить ее и тебя, я должен явиться туда. Наказание – это не самое страшное. Куда страшнее жить безнаказанным, жить с вечным чувством вины. Мы бы не выдержали такую свободу, Лина. И наша любовь неизбежно бы разрушилась. Теперь она всегда будет с нами. И уже есть надежда на будущее для нашей любви. Я люблю тебя, я целую тебя. У тебя самые красивые волосы, Лина. И солнце может завидовать только им. И джинсы твои – класс. Только не вешай нос, моя девочка. Ты же самая бесстрашная в мире. У нас так было мало времени. И я не смог тебе подарить синие цветы. Но за это время я все-таки сумел сочинить для тебя музыку. Это не совершенство. Но разве нам нужно это совершенство. Нам ведь достаточно малого… Спасибо тебе за любовь, спасибо тебе за веру в меня. Ведь ты в меня веришь. Правда, Лина?»