Первые шаги
Через месяц герцогине Иоганне-Елизавете пришлось оставить русский двор, хотя ей очень этого не хотелось: она привыкла к здешней роскоши и не хотела возвращаться в Цербст, казавшийся ей теперь убогим. Но Елизавета была непреклонна. В ее руки попали письма герцогини к прусскому королю, шпионкой которого, как выяснилось, она была. Целью Фридриха было удалить от дел канцлера Бестужева, проводившего антипрусскую политику, и заменить его другим вельможей, симпатизировавшим Пруссии.
Однако Бестужеву удалось перехватить письма герцогини Фридриху II и предъявить их Елизавете Петровне. Императрица, узнав о той роли, которую играла при ее дворе будущая теща наследника, до свадьбы выслала ее в длительную поездку по окрестностям Санкт-Петербурга, а после бракосочетания, невзирая на слезы и мольбы герцогини, немедленно выставила ее из страны без права вернуться.
– Ты ни в чем не виновата, – ласково сказала она Екатерине, – это матка твоя тут дел натворила.
А тем временем дочь Иоганны-Елизаветы, в прошлом – принцесса Фике, а теперь – шестнадцатилетняя великая княгиня Екатерина Алексеевна, делала первые шаги к своему будущему, которое в истории останется как «золотой век Екатерины».
Екатерина действовала исключительно последовательно, ее стратегия весьма походила на стратегию выдающихся государственных деятелей, полководцев и завоевателей. В бумагах Екатерины была найдена шуточная автоэпитафия, которую она написала в 1778 г. Вот отрывок из нее: «Четырнадцати лет от роду она составила тройной план: понравиться своему супругу, Елизавете и народу – и ничего не забыла, чтобы преуспеть в этом».
Энергичная молодая женщина сама организовала свой жизненный уклад. Находясь почти в полном одиночестве, не считая слуг, в течение восемнадцати лет она усердно и необычайно терпеливо занималась самообразованием, изучая историю, литературу, философию и искусство управления государством. Это была мотивированная работа, принимая во внимание ее размышления даже о реформах в России.
Кроме того, она ненавязчиво создавала свой образ в среде политической элиты, понимая, что поддержка в критический момент может оказаться для нее бесценной. Она производила неизгладимое впечатление на лучших мужчин своего времени, пуская в ход наиболее действенное женское оружие – обаяние вкупе с тонким расчетливым умом. Историки упоминают даже такие хитроумные действия Екатерины, как задабривание во время различных приемов и вечеринок старушек с использованием громадного арсенала средств: от терпеливого выслушивания их маразматических историй до изучения дат их именин и неизменных поздравлений. Эти старушки внесли свою лепту в создание общественного мнения о великой княгине.
«Не прошло и двух лет, как самая жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разлилась по всей России», – писала потом императрица в своих «Записках».
Великая княгиня
Решение императрицы Елизаветы Петровны выслать из страны беспокойную родственницу, очевидного агента Фридриха, сама дочь восприняла скорее с облегчением, чем с сожалением: она вовсе не желала стать прусским агентом в России. Более того, она старалась не упоминать о своем немецком происхождении.
Иоганна-Елизавета Гольштейн-Готторпская. Неизвестный художник. Фото: Shakko (Wikipedia user Shakko)
Определенная мнительность – как бы вдруг кому-нибудь не показалось, что она защищает не национальные российские, а чьи-то иностранные, особенно прусские, интересы, – была свойственна ей еще довольно долго. Узнав, что ее родной брат собирается посетить Россию, она с неудовольствием заметила:
– Зачем? В России и без него немцев предостаточно.
За время правления Екатерины Второй ни один ее родственник не был допущен в Российскую империю.
Уже в то время проявилась необычная склонность Екатерины к авантюрам. Она, например, порой вставала в три часа утра и в мужской одежде с одним только егерем отправлялась на охоту или рыбалку, выходя даже в открытое море на утлой лодочке. Екатерина подолгу скакала верхом, нередко забираясь в глубину лесной чащи и не страшась одиночества, – этой страстной натуре нужны были потрясения и периодические разрядки.
«В это время также у меня в кармане постоянно бывала книга, которую я принималась читать, как скоро была одна», – вспоминала она позже. Зажатая в тиски политики, придавленная безликостью Петра, она жила, продолжая готовить себя к миссии, – так Цезарь во время десятилетней Галльской войны готовился перейти Рубикон.
Даже в самые трудные для нее времена, когда ее третировал муж, а «тетушка Елизавета» маниакально добивалась от нее рождения наследника, Екатерину не покидала мысль о русском престоле.
«Одно честолюбие меня поддерживало, – признавалась Екатерина в своих «Записках», – в глубине души моей было я не знаю что такое, что ни на минуту не оставляло во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь своего, сделаюсь самодержавной русской императрицей… Все, что я ни делала, всегда клонилось к этому, и вся моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть».
Парадоксально, но главным ее помощником на пути к трону стал сам великий князь Петр Федорович. Нужно было лишь внимательно следить за ним и делать все наоборот. Полукровка Петр-Ульрих не хотел быть русским, не хотел учить русский язык, одеваться в русское платье, не скрывал ненависти к православию, во всем опирался исключительно на своих приятелей из Гольштейна, которые не уставали напоминать ему, что его первоначальным предназначением был шведский престол.
За годы, проведенные в России, Петр никогда не делал попыток лучше узнать страну, ее народ и историю, он пренебрегал русскими обычаями, вел себя неподобающим образом во время церковной службы, не соблюдал посты и другие обряды.
«Слишком поздно ему стали внушать сознание его великого предназначения, чтобы ждать от этого внушения скорейших плодов. Он даже по-русски так и не выучился и говорил на этом языке редко и весьма дурно», – замечал один из его современников [3].
Когда в 1751 г. великий князь узнал, что его дядя стал шведским королем, он молвил с изрядной долей желчи: «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа».
Чистокровная немка Екатерина делала все, чтобы обрусеть: упорно и успешно учила русский язык, при любой возможности одевалась в русское платье (будучи уже на престоле, даже создала, как утверждают специалисты, целое направление в моде), подчеркнуто чтила все православные обычаи, предпочитала окружать себя русскими людьми.
Императрица Елизавета старела, а долгожданного внука все не было. Первые годы совместной жизни Петр совершенно не интересовался женой, и супружеских отношений между ними не существовало. Об этом Екатерина написала позже: «Я очень хорошо видела, что великий князь меня совсем не любит; через две недели после свадьбы он мне сказал, что влюблен в девицу Карр, фрейлину императрицы. Он сказал графу Дивьеру, своему камергеру, что и сравнения нет между этой девицей и мною. Дивьер утверждал обратное, и он на него рассердился; эта сцена происходила почти в моем присутствии, и я видела эту ссору. Правду сказать, я говорила самой себе, что с этим человеком я непременно буду очень несчастной, если и поддамся чувству любви к нему, за которое так плохо платили, и что будет с чего умереть от ревности безо всякой для кого бы то ни было пользы.
Итак, я старалась из самолюбия заставить себя не ревновать к человеку, который меня не любит, но, чтобы не ревновать его, не было иного выбора, как не любить его. Если бы он хотел быть любимым, это было бы для меня нетрудно: я от природы была склонна и привычна исполнять свои обязанности, но для этого мне нужно было бы иметь мужа со здравым смыслом, а у моего этого не было».
Действительно, семь-восемь лет брак оставался сугубо формальным. За эти годы между супругами возникло не только отчуждение, но и взаимная неприязнь. Петр, пытаясь скрыть свое унижение за шутовством и бравадой, все больше злился на жену за то, что она знала тайну: Петр Федорович имел врожденное несовершенство, которое сам считал неизлечимым, но которое возможно было исправить хирургическим путем – обыкновенным обрезанием.
Елизавета, с изрядным опозданием узнав об этом, забила тревогу и призвала на помощь врачей, которые заодно констатировали целомудренность Екатерины. Последнее повергло императрицу в настоящий шок: она полагала, что невестка бесплодна и уже размышляла о разводе и новой жене для племянника.
Необходимая операция была сделана, что круто изменило жизнь, но не взаимоотношения супругов. У Екатерины одна за другой завершились выкидышами две беременности, но с третьей попытки Елизавета получила долгожданного внука – Павла. Любопытно, что о первых двух беременностях почти ничего не пишут и не писали, зато вокруг третьей, закончившейся благополучным рождением ребенка, сразу же сложилась масса легенд и сплетен.
Елизавета, с изрядным опозданием узнав об этом, забила тревогу и призвала на помощь врачей, которые заодно констатировали целомудренность Екатерины. Последнее повергло императрицу в настоящий шок: она полагала, что невестка бесплодна и уже размышляла о разводе и новой жене для племянника.
Необходимая операция была сделана, что круто изменило жизнь, но не взаимоотношения супругов. У Екатерины одна за другой завершились выкидышами две беременности, но с третьей попытки Елизавета получила долгожданного внука – Павла. Любопытно, что о первых двух беременностях почти ничего не пишут и не писали, зато вокруг третьей, закончившейся благополучным рождением ребенка, сразу же сложилась масса легенд и сплетен.
Отцом будущего великого князя называли Сергея Салтыкова, но некоторые подозревали другого придворного – Льва Нарышкина, а откровенные недоброжелатели вообще советовали поискать виновника торжества в гвардейских казармах. Наконец, очень популярной была и осталась версия о том, что Екатерина родила мертвого младенца и ей тайно привезли новорожденного из ближайшей чухонской деревни. Иначе откуда такой профиль у дитяти? А от двоюродной бабушки, императрицы Елизаветы, которая всю жизнь позировала живописцам только анфас, поскольку в профиль напоминала самую заурядную простолюдинку. Сама же она унаследовала свой профиль от матери, императрицы Екатерины Первой, женщины, как известно, весьма невысокого происхождения. Но это слишком простое и потому неинтересное объяснение. Куда увлекательнее другие версии.
Правда, к этому времени и сам великий князь «обрел брачные кондиции» и приступил к выполнению супружеских обязанностей. На сей счет имеется документальное свидетельство французского дипломата де Шампо: «Между тем наступило время, когда великий князь смог вступить в общение с великой княгиней. Уязвленный словами императрицы, он решил удовлетворить ее любознательность насчет подробностей, которые она желала знать, и наутро той ночи, когда брак был фактически осуществлен, он послал императрице в запечатанной собственноручно шкатулке то доказательство добродетели великой княгини, которое она желала иметь…» [4]
Павел родился 20 сентября 1754 г., спустя десять лет после свадьбы его родителей. Младенца немедленно унесли на половину императрицы Елизаветы, и родная мать не видела его целых сорок дней. Потом ей сына все-таки показали – издали! – и снова спрятали в дальних комнатах. Екатерина нашла ребенка «очень хорошеньким» – и фактически не виделась с ним целых восемь лет: до смерти императрицы Елизаветы.
Да, Екатерина довольно равнодушно относилась к сыну, но ей просто не дали возможности стать настоящей матерью, дитя унесли сразу же после рождения и за год показали всего три раза, и то издали. Даже во время болезни, когда младенец едва не умер, ее не допустили к нему. Так что холодность Екатерины к сыну вполне объяснима: почти шесть лет она практически с ним не общалась, к тому же родила еще одного ребенка – дочь Анну, скончавшуюся в младенчестве, причем в данном случае Петр Федорович свое отцовство уже категорически отрицал.
Нужды нет: маленькую принцессу так же отобрали у матери, как и первенца: Елизавете было все равно, что девочка почти открыто признавалась дочерью знатного поляка Станислава Понятовского. Сплетни о том, что отцом Павла является кто угодно, только не законный супруг, так и остались бездоказательными сплетнями. А вот портреты Петра Федоровича и Павла Петровича убедительно доказывают настоящее отцовство: столь велико сходство между ними.
Зачем Елизавета Петровна отбирала детей у великой княгини? Этот вопрос остается открытым. Версия о том, что императрица считала Екатерину неспособной правильно воспитывать детей, не выдерживает никакой критики, поскольку сама Елизавета понятия о каком-либо воспитании детей просто не имела. Павла кормили, когда Бог на душу положит, но всегда обильно, спать укладывали то днем, то за полночь, а приставленные к нему няньки были обыкновенными деревенскими бабами с полным набором суеверий и глупостей, которые прочно засели в детской голове.
Лишь в шестилетнем возрасте к Павлу был приставлен воспитатель – граф Панин, который, во-первых, не любил детей, во-вторых, не жаловал свежий воздух и мало-мальски длительные прогулки, а в-третьих, терпеть не мог великую княгиню. Легко догадаться, в каком направлении пошло воспитание царевича, с ранних лет страстно мечтавшего о троне.
Вынужденный досуг Екатерина заполняла по собственному усмотрению. В отличие от русских аристократок, она была трудолюбива, с удовольствием сама себя обслуживала, например стирала, варила себе кофе, могла растопить камин, любила работать в саду, искусно вышивала, иногда занималась резьбой по слоновой кости.
Пока ее муж развлекался дрессировкой собачек и разыгрыванием кукольных спектаклей, она продолжала изучать историю, географию, экономику, философию, знакомилась с трудами Плутарха, Тацита, Монтескье, Вольтера, Дидро, читала русские летописи и т. д.
Екатерина читала и писала на немецком, французском и русском, но допускала много ошибок. Она сознавала это и однажды призналась одному из своих секретарей, что могла учиться русскому только из книг без учителя, так как тетка Елизавета Петровна сказала ее гофмейстерине:
– Полно ее учить, она и без того умна.
Очень характерно для «дщери Петровой», которая за всю жизнь не прочла, кажется, ни единой книги и месяцами собиралась поставить свою подпись на важнейших документах.
Семилетняя война
Между тем Россия оказалась втянутой в так называемую Семилетнюю войну, зачинщицей которой была Пруссия. За счет укрепления верховной власти, мобилизации ресурсов, создания хорошо организованной многочисленной армии (за 100 лет она выросла в 25 раз и достигла 150 тыс. чел.) относительно небольшая Пруссия превратилась в сильную агрессивную державу. Прусская армия стала одной из лучших в Европе. Ее отличали железная дисциплина, высокая маневренность на поле боя, четкое исполнение приказов.
Кроме того, прусскую армию возглавлял выдающийся полководец той эпохи – король Фридрих II Великий, который внес заметный вклад в теорию и практику военного дела.
К середине XVIII в. резко обострились и англо-французские противоречия, связанные с борьбой за передел колоний. Все это привело к изменениям традиционных связей. Англия заключила союз с Пруссией. Это заставило бывших противников – Францию и Австрию – сплотиться перед угрозой со стороны англо-прусского альянса.
Что касается России, то Петербург не устраивало дальнейшее усиление Пруссии, чреватое ее притязаниями на влияние в Польше и на бывшие владения Ливонского ордена. Это прямо затрагивало российские интересы. Россия примкнула к австро-французской коалиции и по просьбе своего союзника, польского короля Августа III, в 1757 г. вступила в Семилетнюю войну.
Первая победа российских войск над прусской армией была одержана в сражении при Гросс-Егерсдорфе 19 августа 1757 г. Она значительно подняла боевой дух русских солдат, разогнав прежние страхи перед «непобедимыми пруссаками». По свидетельству служивших в армии Апраксина иностранцев, такой жестокой битвы еще не бывало в Европе. Опыт Гросс-Егерсдорфа показал, что прусская армия не любит ближнего штыкового боя, в котором русский солдат показывает высокие боевые качества.
Однако Апраксин не развил успех и вскоре отвел войска назад к границе. По распространенной версии, причина его отхода имела не военный, а внутриполитический характер. Императрица Елизавета Петровна захворала, и Апраксин опасался, что она может умереть, к власти придет ее племянник Петр, а он был противником войны с Пруссией.
Сам Апраксин в письме от 30 сентября оправдывал свое отступление следующим образом:
«Суровость времени и недостаток в здешней земле провианта и фуража, равно как изнуренная совсем кавалерия и изнемогшая пехота, суть важнейшими причинами, кои меня побудили, для соблюдения вверенной мне армии, принять резолюцию чрез реку Неман перебраться и к своим границам приближиться. Сие самое препятствием было над побежденным неприятелем дальнейшие прогрессы производить. <…> нашед <…> многие главнейшие и человеческим разумом непреодолимые препятствия от рановременных по здешнему климату ненастей и морозов и не могучи воли Божией противиться, с наичувствительнейшим моим и всего генералитета сокрушением, не в сходство высочайшую вашего величества намерения и в противность нашего искреннейшего желания поступить и сие к границам приближение за лучший к соблюдению армии способ тем паче избрать принужден был, что, удержав Тильзит и реку Неман, також, расположа армию в сей завоеванной Пруссии, так от недостатка провианта и фуража, как и от разделения по частям армии для сбережения завоеванных мест конечная погибель всему войску нанесена была б…» [5]