В ногах лежит довольный Босс: матросы его балуют – кормят макаронами по-флотски.
Я не спешу делиться впечатлениями от увиденного на глубине. Более того, пришлось до поры заставить молчать и Фурцева. Нет, своим друзьям я абсолютно доверяю, просто хотелось бы самому разобраться в деталях.
Толком разобраться не выходит – слишком много неясностей. Потому вызываю по телефону старлея.
– Разрешите? – заглядывает он в каюту.
– Заходи. Присаживайся…
Старший лейтенант в брюках от комбинезона и форменном свитере; на шее висит полотенце, лицо раскраснелось, волосы взъерошены – видно, только вышел из душа. Он замечательно сложен; высок, широкоплеч, подтянут; имеет отличную физическую подготовку – мышцы ног накачаны покруче, чем у конькобежца.
Наливаю в стакан граммов пятьдесят коньяку.
– Выпей. Тебе надо немного расслабиться.
– Благодарю, – принимает Игорь стакан.
Влив в себя алкоголь, он закидывает в рот дольку апельсина. И виновато шмыгает носом, предчувствуя нелегкий разговор.
– Ну что, старлей, здорово струхнул на глубине?
– Да так… – мнется он и хорохорится, – в принципе, не очень.
Усмехаюсь.
– Знаешь, что такое несправедливость?
– Ну, так… в общих чертах.
– Я тебе не в общих скажу, а в конкретных. Несправедливость – это когда слабый обманывает сильного. Понял?
– Так точно. Испугался, товарищ капитан второго ранга.
– Отставить официоз.
– Испугался, – почти шепотом повторяет Фурцев. – Почти как в этой… как ее?..
– В чем? Где?
– Ну, мы в том местечке в прошлом году были, и вы меня впервые на глубину взяли. Вылетело из головы название… Что-то среднее между «коктейль» и «колыбель»…
– В Коктебеле?
– Точно!..
Мы тихо ржем, а Фурцев продолжает. Робкий голос, да и смысл признания не вяжутся с внушительными габаритами молодого человека. И тем трагичнее выглядит ситуация.
– Да, испугался, Евгений Арнольдович, – мелко кивает он, избегая смотреть нам в глаза. – Думал, конец…
Эх, Игорек-Игорек… Большой ты у нас, но какой-то… китайский. Ладно, не дрейфь – прорвемся! И не таких азиатов боевыми пловцами делали.
– Рассказывай, – перехожу я к делу.
– С чего начать?
– Давай со стрельбы. С этого момента я тебя не видел.
– Старался делать все, как вы сказали. Когда у вас пошла заварушка, парочка норвежцев двинулась на глубину. Ну, я и дал короткую очередь.
– Сколько раз?
– Дважды. С первого раза они не поняли.
Устюжанин разливает по стаканам коньяк, поднимает свой и переглядывается с Белецким…
Друзья не въезжают, зачем я по горячим следам пытаю Фурцева. Обычно после тяжелой работы на глубине молодым пловцам дают возможность прийти в себя, отдохнуть, самостоятельно проанализировать ошибки. И через день-другой производят детальный «разбор полетов». Но мои друзья находились далековато и не видели того, что довелось увидеть Игорю и мне.
– Дальше.
– А дальше, товарищ командир, – теребит край полотенца старший лейтенант. – Даже не знаю, поверите ли…
– Говори – чего мямлишь?! Прокололся, что ли? Упустил норвежцев?.. – смеется Устюжанин.
– Поверим, – подбадриваю парня, – я тоже кое-что успел заметить.
Он воодушевляется:
– И вы видели?! Вы видели этого урода, напавшего на меня снизу?
Друзья опять переглядываются, но теперь на лицах недоумение.
– Если бы я это видел, то оказал бы помощь, – беру стакан и согреваю в кулаке его донышко. – Но я нашел тебя позже – когда ты перестал отвечать на запросы. Так кто же это был?
– Один из британских водолазов. Я узнал его по желто-черному костюму. Он, гад, появился неожиданно и снизу. Кстати, без кабель-шланговой связки.
Делаю маленький глоток коньяка.
– Все правильно – он дышал смесью из резервного баллона. Стало быть, британец схватился за твой автомат и помог разрядить в никуда весь магазин. Так?
– Так точно, – смущенно кивает Игорь. – Только не пойму, зачем ему это понадобилось…
– Это самый легкий вопрос из длинного списка. Отвечаю: он разрядил твой автомат, чтобы ты его не прикончил.
– Но он… Но тогда…
– Ты хочешь спросить: почему британец не поступил проще? Почему не всадил в тебя нож?
– Да. Почему?
– Чтобы мы посчитали его погибшим, а тебя приняли за лишившегося рассудка идиота. Ясно?
– Так точно.
– Идем дальше. С панелью разобрались: ты выронил ее в процессе борьбы. А куда, позволь спросить, подевался твой приемопередатчик?
– Его сорвал этот гад…
– Да как ты мог?! – взвивается Белецкий. – У тебя же на боку висит нож – наше основное оружие! И ты позволяешь какому-то вонючему британскому кладоискателю вытворять с собой ТАКОЕ?!
– Не горячись, – останавливаю Костю. – Похоже, в команде «Одиссея», кроме кладоискателей, были и боевые пловцы высочайшего класса. Так что наш дебютант легко отделался. Скажи… – снова поворачиваюсь к Фурцеву, – он забрал приемопередатчик с собой?
– Н-не знаю, командир. Почему вы так решили? – хлопает он бычьими глазами и мнет в громадном кулачище полотенце.
Черт, нет страшнее зрелища, чем знак «У» на стекле «БелАЗа»!
– Потому, юноша, что на дне мной найдены все потерянные тобой вещи, кроме передатчика.
– Выходит, забрал. Сука…
– Слушайте, да объясните же, в конце концов!.. – опять взрывается Белецкий.
– Терпение, Боря. Итак, Игорек, получается, что тебя ловко обчистил тот британец, которого наверху все посчитали погибшим. Куда же он делся на самом деле?
Старлей мнется, не решаясь сказать самого главного.
Наливаю очередные пятьдесят граммов, подаю стакан. Выпив и бряцнув донышком об стол, он выдыхает:
– Лодка!
– Небольшая, – смотрю в его ясные глаза.
– Да. Но не сверхмалого класса, – соглашается он, – тонн на пятьдесят-шестьдесят.
– Кормой в нашу сторону, носом на северо-восток.
– Точно. И не у самого дна, а почти вровень с нами. Метров на пять пониже.
Друзья застыли со стаканами в руках. В глазах любопытство. А я с облегчением вздыхаю. Значит, не померещилось и с головой у меня все в порядке.
– Вы не шутите? Под нами лазила чья-то лодка? – оживляется всегда спокойный Устюжанин.
– Да какие шутки?! – хмыкаю я и подхватываю лежащую на постели панель.
Включив, вывожу на экран сохраненную в памяти картинку с ускользающей подводной целью. Покуда я не услышал о лодке от Фурцева – не верилось даже в показания умного прибора. Мало ли? Иной раз и техника глючит…
– Почему же молчали гидроакустики? – негодует Белецкий. – Почему на корабле не объявили боевую тревогу?
Устюжанин кривится:
– Гидроакустики не святые. А новейшие лодки малого класса вообще хрен услышишь.
– Я заглядывал к гидроакустикам, интересовался, – я выключаю и откладываю панель. – Они ничего не слышали.
– Немудрено, – соглашаются друзья, – слишком сильный был фоновый шум: наверху два норвежца, «Одиссей», наша машина; внизу – помпа. Разве в этой какофонии услышишь маленькую лодку?..
* * *
Непродолжительная командировка закончена.
В Москву нас возвращают тем же путем; на аэродроме пути-дорожки расходятся: отряд грузится в автобус и едет отдыхать в один из подмосковных профилакториев, закрепленных за «конторой», а меня приглашают в «черный воронок» и везут на Лубянку.
Шеф в кабинете встречает недобрым взглядом поверх тонкой оправы очков. Не пригласив присесть и роясь в лежащих на столе бумагах, он долго ворчит:
– Стареешь, Черенков, стареешь. Хватка ослабла, нюх не тот, достойной замены вырастить не можешь. Дожили! Наш доблестный «Фрегат-22» не в состоянии выполнить простейшую задачу по охране водолазов!.. Я вот что думаю: а не перевести ли твою команду на Каспий или в другую лужу? А что?.. Ты у нас целый капитан второго ранга, один из опытнейших боевых пловцов в стране, орденов – полна грудь. Как говорится, большому кораблю – большая торпеда. Судя по результатам – самое время на покой; тренером в лягушатнике поработать…
М-да. Профессионально он меня обламывает. Это товарищ генерал-лейтенант умеет. Правда, со своим Каспием он уже прилично достал – каждый раз заводит речь о ссылке, когда в моем отряде случается какой-нибудь прокол.
Старик невысокого роста, щупловат; седые волосы обрамляют лицо с правильными чертами. Его кожа тонка и почти не имеет цвета – наверное, от большого количества ежедневно выкуриваемых сигарет. Однако это внешность, не имеющая никакого отношения к внутреннему содержанию. Мой шеф при некоторых недостатках характера был, есть и будет хорошим профессионалом, получившим навыки и опыт в старой доброй контрразведке КГБ. О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: Сергей Сергеевич не имеет ничего общего с армейским служакой, для которого существуют лишь два мнения – свое и неправильное. Иногда он может наорать, вспылить и даже влепить взыскание – в девяти из десяти случаев это произойдет заслуженно; а в десятом, осознав свою ошибку, он не побрезгует извиниться и пожать руку.
– Сергей Сергеевич, по правде сказать…
– Честный человек, Евгений Арнольдович, никогда не употребляет выражение «по правде сказать». Он всегда говорит правду!..
Ага! Таким, как вы, товарищ генерал, правду вообще лучше говорить из танка. Надежнее будет, потому как в нашей самой справедливой, демократичной и свободной стране закон правит один: сильный поедает вкусного.
Короче, завелся старик. Даже по имени-отчеству величает, что происходит по великим черным пятницам. Что же у нас за страна такая? Своих родимых граждан власть гробит пачками, а из-за одного паршивого англичанина каждый нерв готова вытащить плоскогубцами. И никуда ведь от этого сволочизма не деться, ибо коллективная глупость возрастом в несколько сотен лет называется традицией и должна пользоваться всеобщим уважением.
– Чего молчишь?
Ну, слава богу – выговорился. Отдохнуть захотел, меня послушать.
– Жду своей очереди, товарищ генерал.
– Она подошла. Рассказывай.
А вот хрен вам, Сергей Сергеевич, и еще раз хрен вместо отдыха и послушать. Читайте…
– Все подробно изложено в отчете, – кладу на стол несколько скрепленных стандартных листков.
– В отчете… – кривит старик тонкие губы, надевает очки, двигает к себе мою писанину и нехотя пробегает первые строчки.
К началу второго листа в его глазах появляется интерес, а к началу третьего он предлагает мне сесть. К четвертому радостно потирает ладони…
Да, Сергей Сергеевич, вы становитесь предсказуемы. Неужели вместе со мной стареете?!
Финал моего опуса он дочитывает, бегая по кабинету.
Все, ознакомился. Стоит и пристально смотрит в окно. Потом перемещается к большой карте; поправив очки, изучает Баренцево море.
– Как ты любишь приговаривать?.. Интересно девки пляшут? – по-доброму усмехается старик. И, бросив на листок очки, задает коронный вопрос: – Уверен?
– На девяносто два процента.
– А восемь куда дел?
– Оставил на погрешность видимости из-за фитопланктона.
Сквозь довольную улыбку звучит серьезный голос:
– Много ли народу знает о вашей встрече с неизвестной лодкой?
– Четверо из команды, включая меня.
– Пожалуйста, побеспокойся о том, чтобы о ней больше не узнала ни одна душа.
– Уже побеспокоился.
– Похвально. Похвально… Хорошо, Евгений, мы проверим изложенные в отчете факты, побеседуем с каждым из участников событий и постараемся выяснить принадлежность той субмарины…
– Сергей Сергеевич, лодки подобного класса, как правило, используются для доставки диверсантов или разведчиков в район операции…
Шеф повелительным жестом останавливает мою речь.
– Об этом позже, Евгений. Сейчас тебе нужно отдохнуть, ввиду предстоящей завтра дальней дорожки.
– На Каспий? – криво усмехаясь, покашливаю в кулак.
А что делать? Моральное удовлетворение надо не требовать, а получать, пусть даже слегка аморальным способом.
– Не дождешься, – бурчит старик. – Рано тебе на покой. Поезжай к своим в профилакторий: малость расслабьтесь, выпейте коньячку за ужином, выспитесь. А утром в самолет и…
– Куда?
– В Тикси. Работа для вас имеется. В море Лаптевых…
Часть II. «Aquarius»
Глава первая. Москва – Тикси
Дважды моим пловцам из «Фрегата» доводилось летать в Тикси с последующим пятнадцатиминутным переездом в морской порт и посадкой на специальные или военные корабли. Кажется, в тамошнем аэропорту базируются самолеты авиакомпании «Полярные авиалинии», хотя в названии могу ошибиться – уголовные дела на проворовавшихся коммерсантов ныне заводятся чаще, чем бьют куранты на Спасской башне. Ну а вместе с обнаглевшими ворами исчезают одни названия и появляются другие.
Для перелета из Москвы в Тикси «контора» выделила лайнер среднего класса. И дело не в количестве наших огромных сумок со снаряжением, баллонов с гелиево-кислородной смесью и коробок с оружием – мы давно научились размещать и перевозить все это в самых неприспособленных для транспортировки средствах. Просто в этот раз к рейсу из столицы помимо нас подоспело полтора десятка неурочных попутчиков. Пяток военных, но в основном «пиджаки» и парочка «юбок».
– Это знак, Женя, – хихикает Белецкий, приметив мой изумленный и одновременно оценивающий взгляд. – Она второй раз появляется на твоем горизонте!
– Роковое совпадение! Если бы она работала стюардессой или летчицей – никто бы частоты случайных встреч не заметил, – «подкидывает дровишек» Устюжанин.
Мне и самому немного странно. Впервые мы повстречались с этой милой стройной барышней несколько дней назад. Встреча была мимолетной и произошла здесь же – буквально на соседней самолетной стоянке. И вот снова пересеклись у трапа…
Сумки погружены в синие багажные контейнеры; из-за лохмато-хвостатого коллеги мы поднимаемся по трапу последними, пропуская вперед остальных пассажиров. В самолетах Босс предпочитает располагаться в центральном проходе, ибо между рядами кресел ему тесновато. Занимаем места в салоне по правому борту лайнера.
Симпатичная темноволосая особа оказывается рядом – через проход. Высунувший язык Босс оказывается как раз между нами. Вокруг барышни, как и в первую нашу встречу, увивается молодой тощий парнишка – ботаник без очков. Сейчас он устроился возле окна, с детским любопытством таращится в иллюминатор, улыбается и о чем-то приглушенно говорит спутнице. Лицо той непроницаемо, на коленях журнал, глаза прикрыты…
* * *
Полет продолжается около часа.
Симонов наконец-то угомонился и заснул, отвернувшись к иллюминатору. Сегодня он опять был в ударе и всячески намекал о своих чувствах. Дурачок…
Перед тем как заснуть, он пролепетал:
– Вы узнаете их, Анна Аркадьевна?
– Ты о ком?
– О крепких дядьках, сидящих через проход. В прошлый раз вы приняли их за телохранителей.
– Узнаю-узнаю. Спи.
«Ах, вот оно в чем дело! – вскидывает тонкую бровь женщина. – Теперь действительно узнаю. Особенно эту огромную собачку и высокого здоровяка-брюнета…»
Анна изо всех сил пытается отключиться, а покой со сном не приходят. Что-то мешает. Наверное, ужасная усталость, одолевавшая весь последний год.
Господи, как же она измоталась! И сколько потратила нервов!
Бесконечная череда совещаний, стендовых испытаний, командировок, технических советов… И никакой личной жизни. Никаких просветов. А ведь пару лет назад все обстояло иначе: она носила короткую мальчишескую стрижку, встречалась с любимым человеком, выезжала на выходные из Воткинска в республиканский центр или в соседнюю Пермь. А отпуска неизменно проводила на берегу теплого моря.
«Ответственности тогда было меньше, а свободы больше, – не открывая глаз, вздыхает Воронец. – Поторопилась я с защитой докторской. Поторопилась… Вот и осталась у разбитого корыта. Все есть: и должность, и деньги, и положение. А в душе холодная пустота. И на сердце кошки скребут – выть порой хочется…»
Внезапно губы растягиваются в улыбке: вспоминается один из теплых дней двухлетней давности. Она только что защитила докторскую диссертацию, и в это чудо ей пока не верится. Висящий над рабочим столом Эйнштейн поначалу подзадоривал: «Ты справишься, девочка! Я ведь тоже сумасшедший!» А перед защитой его высунутый язык почему-то стал намекать: «Черта с два у тебя получится…» И все же она справилась, а теперь должна лететь в Москву на Тверскую в ВАК – для получения заветного докторского диплома. Тут удачно подворачивается отпуск и подбирается отличная компания друзей, возжелавших провести время в Питере. Сказано – сделано, и вместо самолета Анна отправляется в путешествие на машине. Маршрут лежит через столицу, где друзья специально ради Анны заворачивают на Тверскую. Оказавшись внутри здания, она видит немалое столпотворение из новоявленных ученых мужей, решающих невероятно сложную задачу: стоять в одной очереди или разделиться на две – кандидатскую и докторскую. Все орут, спорят, выясняют: кто за каким дипломом приехал… Глядя на склоку и базар, Воронец затевает экспромт: решает посмеяться над потерявшей стыд научной «интеллигенцией». Ей на тот момент двадцать восемь, а выглядит еще моложе. Плюс каким-то непостижимым образом скомпоновавшийся прикид урожденной блондинки со стремящейся к нулю солидностью: розовая кофточка, юбчонка длиной «покуда мама разрешает», туфельки от Manolo Blahnik, ну и короткие волосы соответствующего цвета. Пожилых мужиков жутко возмущает присутствие в «докторской» очереди юной девицы. Их можно понять: два мира, никогда и нигде не пересекающиеся в реале, вдруг повстречались и стоят плечом к плечу. И не где-нибудь, а в цитадели науки! «А чо такого? Я ж не лезу без очереди! – невинно вопрошает «блондинка» в ответ на расспросы и попытки устранить недоразумение. – Мне подружки посоветовали сразу за докторской вставать. Она, типа, дороже, зато круче…» После таких заявлений в коридоре ВАК повисает напряженная тишина: покупные диссертации и липовые степени стали в стране повседневной нормой, но подобной наглости еще никто не видел!.. Покинув заветный кабинет, Анна опять ловит на себе косые взгляды ожидающих своей очереди ученых – видимо, в ее отсутствие ситуацию обмусолили многократно. Помахивая докторским дипломом, она дефилирует к выходу. Остановившись на пороге, оборачивается и подмигивает мужикам: «А чё – ништяк корки! И совсем недорого…»