И может быть, из‑за того, что она так напрягалась уже более получаса, Майе вдруг показалось, что у нее начались галлюцинации. Среди кладбищенских памятников, на фоне белых сугробов и летящего снега она вдруг увидела зеленый куст. Майя быстро поморгала – куст никуда не делся, наоборот, переместился и стал ближе. Потом еще ближе, а потом еще. Куст, несомненно, двигался, был очень зеленый и не желал исчезать. В этот момент рядом материализовался Половцев, совершавший очередной маневр – Майя видела, как он постоянно перемещался в толпе, осуществляя, вероятно, какой‑то свой план.
– Послушайте, Стас, – дернула она его за кожаный рукав. – Вы должны мне помочь.
– С удовольствием. Думаю, вы уже готовы пить коньяк?
– Идите вы со своим коньяком… У вас бинокль есть?
Половцев вытаращил на нее глаза:
– Бинокль? Милочка моя… Зачем вам бинокль? Хотите кого‑нибудь рассмотреть, подойдите к нему ножками. Я именно так и делаю.
Мне нужно проверить одну вещь. Возможно, у меня начались галлюцинации. Я вижу зеленый куст. И он, знаете ли, перемещается по кладбищу.
– Точно – глюки, это я вам и без бинокля скажу. Какой куст кажется вам подозрительным?
– Зеленый.
– Майя, я сейчас очень занят, но готов оказать немедленное содействие. Дело вот в чем – если тут и есть что‑то зеленое, так это вы. Точнее даже – сине‑зеленое. Вы замерзли, а от коньяка отказываетесь. Если надгробные речи будут продолжаться еще минут тридцать‑сорок, вам и коньяк не понадобится – придется рыть яму по соседству.
– Замолчите немедленно, – задохнулась от возмущения Майя.
– Но, – продолжал Половцев как ни в чем не бывало, – кладбище это, как и было сказано, для элиты, так что вас закопают за забором, как собаку. Так вы хотите коньяка?
Майя лишь обреченно кивнула головой, решив отказаться от сопротивления. Коньяк так коньяк. Одновременно она старалась не выпустить из вида странный зеленый куст, который то появлялся, то исчезал за спинами скорбящих.
– Так что вы там насчет куста и бинокля говорили? – поинтересовался Половцев, пряча фляжку за пазуху.
Майя не смогла ответить сразу. Она прислушивалась к тому, как коньяк горячей змеей проскользнул в ее желудок и завертелся в нем, разогревая кровь. Ей сразу стало тепло, и пар изо рта пошел густой и горький.
– Вон там, – наконец сообщила она приплясывающему от нетерпения Половцеву. – Ходячий куст. Причем зеленый. Среди зимы, обратите внимание.
– А, – разочарованно протянул тот. – У вас, оказывается, куриная слепота. Впрочем, все лучше, чем галлюцинации… В общем, успокойтесь, все в порядке. Это не куст, а человек. Я его тоже заметил. Вообще‑то, его трудно не заметить. Вероятно, это некий запоздавший гость, причем весьма экстравагантный. А вы еще на мою шапку накинулись! Вы на него поглядите! Вот где карнавал… Смотрите, приближается.
Теперь уже и Майя поняла, что ее «куст» – невысокий бесформенный мужчина, одетый не по случаю. На нем были болотного цвета брюки, темно‑зеленое пальто, нежно‑салатовый шарф и изумрудная кепка. Из‑за всего этого буйства зелени лицо мужчины как будто ушло на второй план, растворилось без остатка.
– Кто бы это мог быть? – Майя смотрела на зеленого человека, не отводя глаз.
– Пока не знаю, но очень надеюсь выяснить, – ответил Половцев.
– Может, псих какой‑нибудь?
– И это проверим, – задумчиво пробормотал Половцев и, ничего не добавив, плавно скользнул в траурную толпу.
***
Сильвестр Бессонов нервно расхаживал по комнате, слушая отчет своей помощницы о проделанной работе. Нервничал он оттого, что отчет получался слишком долгим – после каждых двух‑трех слов Майя надолго припадала к большой чашке с горячим чаем. Поэтому после десятка произнесенных предложений чашку приходилось наполнять вновь, что, естественно, требовало времени. Если бы на месте Бессонова был человек менее сдержанный, он, в конце концов, начал бы стимулировать рассказчицу понукательными возгласами, а потом, вероятно, и вовсе сорвался на крик. Сильвестр же молча наблюдал за своей помощницей, ожидая, когда же она доведет свой рассказ до конца.
Отчет и чайная церемония закончились практически одновременно – Майя устало замолчала и, с сожалением поглядев на чашку, отставила ее в сторону.
– Итак, – подводя итог услышанному, начал Сильвестр. – Если я правильно тебя понял, внимания заслуживают некие браткового вида партнеры по бизнесу и неопознанная группа девушек в цвету.
– Девушки были не в цвету, а как и все – в черном. И вы забыли про ужасного зеленого человека.
– Ох, чует мое сердце, что версия с зелеными зажигалками приведет нас не туда, куда надо. Мужчина в зеленом на похоронах Аршанской… Сама подумай. Тут определенно есть связь.
– Не знаю, что и сказать, – удивилась Майя. – Мне такая мысль даже в голову не пришла.
– Жаль, что ты его не выследила.
– Я, что, должна была прицепиться к заднему бамперу его машины и висеть на нем, пока он не доедет до дома? – с затаенной обидой спросила Майя.
– Странно, что не прицепилась. Ты же у нас все время рвешься в бой. Я давно заметил, что женщин, которые постоянно занимаются домашним хозяйством, очень легко воспламенить какой‑нибудь идеей. А номер его машины и ее марку ты хотя бы запомнила?
– Что бы вы там ни думали, я не героиня сериала «Отчаянные домохозяйки». Зеленый после церемонии сразу свалил, и преследовать его я не стала. Беготня по сугробам и скользким кладбищенским дорожкам, знаете ли, не мое амплуа. Зато я проследила за юными девами.
– И…– подбодрил ее Бессонов.
– И не пожалела. Знаете, что они сделали? Дождались, пока все остальные уйдут, встали полукругом у свежей могилы, расстелили на ней широкую черную ленту с надписью. Потом – не поверите, – принялись фотографироваться. Сделали несколько снимков, свернули ленту и ушли.
– А тебя они не заметили?
– Вроде бы нет. Я довольно удачно расположилась за огромным памятником. Вся промокла, между прочим! Села на такой специальной приступочке, лицо прикрыла ручкой. В случае обнаружения вполне могла сойти за безутешную вдову.
– Роль не по тебе, – тотчас возразил Сильвестр. – Ты еще замужем не побывала.
– Можно считать, что я замужем за вами.
В этой шутке была доля правды. Не потому, что между Майей и ее работодателем существовали какие‑то личные отношения. Никакой романтикой тут и не пахло. Просто ей приходилось присматривать за Сильвестром круглые сутки. Иногда по ночам у него случались приступы удушья, поэтому он боялся оставаться один. Условие проживания в квартире с больным специально оговаривалось с самого начала. Майя нашла это место по объявлению в газете, где было написано: «Требуется человек любого пола для ухода за больным. Больной обслуживает себя сам. Ненормированный рабочий день, плохой характер подопечного и приличный оклад гарантируются».
В то время Майя как раз искала высокооплачиваемую работу, потому что содержать ей приходилось семью из трех человек – старшего брата, медленно спивающегося после трагической гибели жены, его маленького сынишку и бабушку, которая возилась с ними обоими. Положиться, кроме как на Майю, им было не на кого.
Сильвестр посмотрел на свою помощницу с подозрением:
– У тебя появился новый кавалер?
– А что, нельзя? Да, появился. Интеллигентный. Пригласил меня в театр на премьеру пьесы модного режиссера. И у него красивое, экзотическое имя…
– Акакий? – немедленно предположил шеф.
– Максимилиан.
– Надеюсь, от него не пахнет кошками? Если за тобой начнут заезжать вонючие молодые люди, я вынужден буду носить респиратор.
Майя посмотрела на Сильвестра с жалостью.
– Ладно, – сказала она. – Давайте я вам лучше дорасскажу про девочек с кладбища.
– Давай, – согласился Сильвестр, плюхнувшись на диван. – Я и сам хотел предложить.
– Девчонки эти все оглядывались, видимо – опасались. Но меня они не видели. Или видели, но решили, что я для них не помеха.
– Очень познавательно, – Сильвестр снова встал и заходил по комнате. – А что на ленте было написано, тебе удалось разглядеть?
– Удалось. Потому что самой стало любопытно. Может, дословно и не воспроизведу… На ней крупно так, белым по черному, было написано примерно следующее: «Зла не держим, спи спокойно, о любимом – позаботимся». Все.
– А подпись была?
Да, подпись: «Девочки». Кстати, двух из них я проследила до дома – правда, не знаю, чьего. Большая часть этих девиц уехала на двух машинах, принадлежащих их подругам. Номера, говорю сразу, были покрыты слоем грязи. Но две пошли к метро, тут я их и накрыла. Адрес, вплоть до подъезда, есть, а вот номер квартиры – сами понимаете…
– Ясно, – пробормотал Сильвестр, покашливая и похмыкивая. Из‑за этого было непонятно, доволен он своей помощницей или не очень.
– Ясно, – пробормотал Сильвестр, покашливая и похмыкивая. Из‑за этого было непонятно, доволен он своей помощницей или не очень.
– Похоже, мой рассказ вас не сильно заинтересовал, – бросила Майя. – А ведь это все очень подозрительно. Тем более что никого более подозрительного там не наблюдалось. И если убийца явился на похороны своей жертвы, то ничем себя не обнаружил!
– Или ты этого не заметила, – возразил Бессонов и тут же предостерегающе поднял руку. – Не вздумай обижаться.
– На начальство не обижаются, – пробурчала Майя. – И что вы намерены делать с этими фактами?
– М‑м‑м… Наверное, логичнее всего передать их Половцеву. Фанатки – существа страшные и беспощадные. Мало ли что им в голову могло прийти? Решено, рассказываем о них старшему лейтенанту. А скажи, новоявленный вдовец, Игорь Аршанский, как он, по‑твоему?
– В каком смысле? Я же вам сказала, что держался он как настоящий мужчина, и ничего мелодраматического. Вообще он производит впечатление крепкого мужика. Красавец, теперь вот еще и вдовец. Половцев вокруг него так и вился – видимо, искал, к чему прицепиться. Ведь у милиции, как я слышала, в подобных случаях супруги – первые подозреваемые.
– Ну, не думаю, что все так просто и кругло, – протянул Сильвестр. – Хотя мужа наверняка потрясут. В самом начале подозреваются все. А близкие – в первую очередь. Того, кто живет рядом долгие годы, очень часто хочется убить, ты никогда об этом не задумывалась?
Пистолет главного редактора,странности уборщицы,таинственные зеленые зажигалки
Люся Антипова печатала письмо, пытаясь разобраться в каракулях Белояровой. Вообще‑то у начальницы был отличный почерк, но когда она нервничала или торопилась, то переходила на скоропись. В редакции было на редкость тихо. Никто не шумел, голоса не повышал, хотя иногда в коридорах собирались группками, чтобы поговорить о смерти Аршанской. Приходили из милиции, осматривали кабинет убитой, беседовали с руководством.
Люся допечатала абзац, поставила точку и потянулась, выбросив руки высоко вверх. В этот момент в приемную вошел Яковкин.
– Занимаетесь производственной гимнастикой? – спросил он хмуро. – Отличный способ протянуть время до обеда.
Люся быстро одернула кофточку и покраснела. Наверное, ответственный секретарь увидел ее голый живот. Это ужасно. Живот у нее был совсем не такой, как у женщин, о которых грезят мужчины. Не мягкий, бархатный и загорелый. А тощий, плоский и абсолютно белый.
– Алла Антоновна у себя, – пробормотала обладательница неаппетитного живота, уткнувшись в свою работу.
Однако Яковкин к начальству не пошел. Вместо этого он приблизился к Люсиному столу и встал напротив, чтобы видеть ее лицо.
– Я вот что хотел спросить, – произнес он таким недовольным тоном, как будто она перед ним провинилась. – Вы что‑нибудь знаете о зеленых зажигалках?
– О чем? – переспросила Люся, отрывая руки от клавиатуры. – О каких зажигалках?
– Тут к нам в редакцию пришла помощница Сильвестра Бессонова. Вы наверняка знакомы. Майя. Она ходит по кабинетам и дознается, почему в редакции так много зеленых зажигалок. Говорит, что Сильвестра об этом оперативники расспрашивали. Так вот, Сильвестр уверяет, будто их Ирина Аршанская всем раздаривала. Я ради любопытства заглянул в ящик своего стола и удивился. Их там целых четыре штуки. Если это в самом деле Аршанская… Странно. И откуда она их брала?
Яковкин полез в карман и продемонстрировал Люсе одинаковые разовые зажигалки, на которые обычно и внимания‑то никто не обращает.
– Есть у вас по этому поводу какие‑то мысли?
– По какому поводу? Догадываюсь ли я, откуда Аршанская брала зажигалки? – уточнила Люся. – Нет. Понятия не имею. Может, у нее кто‑то из родственников работал на зажигалочной фабрике? – предположила она.
– Зажигалочная фабрика… Вы разговариваете, как кот Матроскин, – раздраженно заметил ответственный секретарь. – И идеи у вас такие же умные.
– Но я правда не знаю, Ярослав Павлович!
Люсе не нравилось, как ответственный секретарь на нее смотрит – пристально и с сомнением. Как отпускник на ядовитую букашку – решая, раздавить ее, заразу, или просто стряхнуть с сандалии.
– То есть вам Ирина зажигалок не дарила? Люсе стало как‑то не по себе. И чего он к ней прицепился?
– Да я ведь не курю, – напомнила она. – С чего бы мне кто‑то стал зажигалки дарить?
Мало ли… Может, у вас есть дружок. Друг, – поправился он и сердито покашлял. – Ладно, если что‑то вспомните, уж будьте любезны, скажите сначала мне, а не бегите в милицию. Нечего сор из избы выносить.
Он ушел, а Люся осталась сидеть с открытым ртом. Неужели в редакции думают, что она выложила милиции какие‑то особые секреты? Да, с ней беседовали, спрашивали, что она видела, что помнит о том дне, когда убили Аршанскую… Но ведь она ничего особенного не рассказала!
Не успела она толком расстроиться, когда еще одна тень легла на ковер – абсолютно бесшумно. Люся вскинула голову и увидела Свиноедова. С момента похорон Аршанской он ходил в узком черном свитере, который обтягивал его торс, как вторая кожа. На пупке просматривалась отчетливая выпуклость. Наверняка там тоже торчала какая‑нибудь финтифлюшка. До сих пор Люся редко обращала внимание на мужское тело, обычно ее волновала душа. Наверное, таково истинное предназначение всех этих булавок – привлекать женское внимание.
– Здравствуйте, Люся, – вкрадчиво поздоровался арт‑директор. Он шагнул под лампу, и сережки в его ухе сверкнули нестерпимо ярко. – Как ваши дела?
– Нормально, – ответила она. И тотчас поправилась: – Как у всех.
Свиноедов прогулялся по приемной, словно кот, еще не решивший, где бы устроиться после обеда, чтобы вылизать брюхо. Потом остановился прямо у нее за спиной.
– Вас милиция спрашивала о зеленых зажигалках?
Чтобы посмотреть ему в лицо, Люсе пришлось вывернуть голову. Глаза арт‑директора оказались слишком близко – темные и изучающие. От него слабо пахло табаком и одеколоном.
– Меня не только милиция спрашивала, – она вернулась к своим документам, пытаясь подавить дрожь. И тут же приврала: – Меня пол редакции спрашивало. А я ровным счетом ничего не знаю. Думаете, раз я секретарь, значит, как мусорщик, должна собирать все сплетни и слухи?
– Я думаю о вас совершенно другое.
Из‑за того, что он произнес это тихо, у Люси странно екнуло сердце. Она хотела еще раз посмотреть на Свиноедова, но не решилась. Между тем у ее визитера явно было что‑то на уме, потому что он не уходил, а продолжал стоять позади ее кресла, не шевелясь. Целую минуту Люсино сердце трепетало, как бабочка в сачке. Наконец она не выдержала:
– Вам еще что‑то нужно?
Она прекрасно помнила, как он смутил ее один раз, спросив, есть ли у нее ухажер. Вдруг он снова заведет разговор о личной жизни? Однако Свиноедова интересовало совсем не это.
– Люся, – сказал он едва ли не шепотом, низко наклонившись над ней. – Признайтесь, куда вы уходили с той вечеринки?
Люсю мгновенно прошиб холодный пот. Она вздрогнула и тихо пискнула. Если Свиноедов ее в чем‑то подозревал, его подозрения наверняка укрепились. На самом деле беднягу задел не его вопрос. Арт‑директор дышал ей прямо в ухо, и он был мужчиной, а с такими ощущениями она до сих пор ни разу не сталкивалась. Впрочем, когда его слова достигли Люсиного сознания, она нашла в себе мужество выразить неудовольствие:
– Вы стоите… у меня за спиной. Так неудобно разговаривать.
Свиноедов молча обогнул стол и выбрал то же самое место, что и ответственный секретарь незадолго до него. Стало только хуже, потому что хоть арт‑директор и не был таким противным, он всегда казался ей вещью в себе, и в его присутствии она ощущала смутную тревогу. А выдерживать пристальные взгляды она еще не научилась. Скорее всего никогда и не научится. Вот Белоярова наверняка уже лет в пять могла полком командовать. Короче говоря, либо ты рождаешься самоуверенным, либо всю жизнь пытаешься в себе эту самоуверенность воспитать. Разумеется, безуспешно.
– Так что насчет вечеринки? – напомнил Свиноедов. – Алла очень долго ходила с вашей сумочкой в руках. Вас не было. А я, как идиот, носился с двумя бокалами шампанского.
– Их же опустошила эта… Жузич…
– Я сходил за другими. Люся, меня официальные лица спрашивали, не исчезал ли кто во время вечеринки минут эдак на сорок. Про вас я не распространялся. И теперь хочу, чтобы вы сказали мне правду.
Люся некоторое время стесненно дышала, потом рискнула встретиться со своим собеседником взглядом:
– Правду? Хорошо. Мы с фотографом вышли проветриться, а обратно нас не пустили. Целый час мы в предбаннике тряслись от холода, потом решили забраться на второй этаж – там форточка была открыта…