– А в «Надувной подушке» елка уже была наряжена? – тотчас поинтересовался Сильвестр. – Может быть, какая‑нибудь поддатая дамочка сняла с елки игрушку, таскала ее с собой, а потом забыла в туалете?
– В том‑то все и дел о, – на лице Стаса появилось торжествующее выражение. Как у мальчишки, который плюнул дальше других пацанов. – Это не простая игрушка. А очень старая – я такие в детстве, у своей бабушки на елке видел. Их теперь коллекционируют, они дорого стоят.
– Сама Аршанская могла ее принести?
– Исключено. Когда она с Фирсановым собачилась, в руках у нее ничего не было, кроме сумочки. А сумочка крохотная, туда если что и влезло, так это наркота и пять копеек. Ума не ПОИЛОЖУ, зачем женщинам такие сумочки!
Он посмотрел на Майю с требовательным изумлением, как будто она должна была немедленно ответить за всех женщин на свете.
– Некоторые любят и большие сумки, – пожала плечами та. – Чтобы зонт вошел и косметичка.
Под «некоторыми» она наверняка подразумевала себя. Однако Сильвестра мало интересовали дамские сумки. Он потеребил нижнюю губу и заметил:
– Остается два варианта. Либо кота в сапогах кто‑то элементарно забыл в кабинке. Либо… его принес убийца.
– Глупость какая, – высказала свое мнение Майя. – На кой черт убийце это надо? Ей бы ноги в руки – и бежать! Тут ведь каждая минута на счету…
– Большой опыт в этом деле? – подколол Стас. – Небось, вы с боссом все детективы пересмотрели, какие только на свете есть…
– Увы. Должна признать, что мне путь к его телевизору заказан. Ни разу не позвал посмотреть с ним месте какой‑нибудь шедевр. Босс считает, – поспешно пояснила она, заметив, что Сильвестр собрался возразить, – что сам факт присутствия женщины мешает мужчине работать. Нет, все же один раз он меня позвал, – язвительно продолжала она. – И знаете, что выяснилось, старший лейтенант? Что я испускаю какие‑то флюиды, которые сбивают его с толку.
– Флюиды! – возмутился Сильвестр, апеллируя к Половцеву. – Это была мелодрама с Кевином Костнером. А на Костнера у нее давние виды. Невозможно сосредоточиться и думать о режиссуре, когда рядом сидит горка розовых соплей, и глаза у нее блестят ярче экрана. И время от времени она еще вздыхала, как девственница на сеновале.
– А Костнер это у нас кто? – осторожно спросил Стас.
– «Телохранитель», – коротко пояснил Сильвестр.
После такого вопроса Майя поглядела на старшего лейтенанта с высокомерной жалостью. Фильм Стас помнил, а вот Костнера – весьма смутно. Вероятно, это был какой‑то кумир в мире кино. В конце концов, девица молодая, у нее кровь горячая. А он что? Его кровь, перемешанная с дешевым алкоголем, тысячи раз холодевшая в засадах и закипавшая на задержаниях, превратилась в особую субстанцию, которая помогала сердцу Стаса стучать ровно и не дрыгаться чуть что.
– Может, это кокаиновые дела? – вернулся Сильвестр к деловому разговору.
– Мы проверяем, но врядли. Аршанская была еще на плаву. Фирсанов бушевал, потому что вообще поборник здорового образа жизни. От пива толстеют, вобла задерживает мочу, никотин убивает лошадей, ну и все такое прочее. А тут кокаин! Конечно, он пытался вмешаться.
– Свидетели?
– Полно. И все либо были пьяные, либо просто идиоты. Как всегда, ничего нового.
– Подозреваемые?
– Ну… – Стас замялся, зыркнув на Майю. Она заварила для себя чай и теперь сосредоточенно совала нос в облачко пара, взлетевшее над чашкой. – Муж, разумеется.
– Алиби?
– Есть, но мутное. Был на тусовке… Его видели то тут, то там…
– По этой же причине, полагаю, нет алиби ни у кого из коллег, зажигавших на вечеринке спонсоров?
– Мы пока даже с мотивами не определились, – проворчал Стас. – Изучаем помаленьку. В конце концов, я не следователь.
– А я не факир, – напомнил Сильвестр. – Мне подумать надо.
– Думайте, сколько влезет, – разрешил старший лейтенант. – Только про Аршанскую доложите, что знаете.
– Мало что я про нее знаю, – ответил Сильвестр, закинув ногу на ногу и обхватив коленку руками. – Мы встречались на редакционных советах, друг с другом разговаривали редко. Так, в коридорах сталкивались… Пару раз я ей пальто подавал. Сумку донес до машины, дверь подержал.
У Стаса дернулся уголок рта. Ну еще бы… Что наша армия всегда делала хорошо – так это воспитывала офицерский состав в духе уважения к женщине, жене и матери. Хотя… В Сильвестре, кажется, с рождения сидела зараза джентльментства. Когда сам Стас подкатывался к бабам, хотел проявить вежливость, они сразу заявляли, что он грубый льстец и отпихивали его ручкой. Вежливость у него выходила какая‑то кособокая. Что ж, люди разные. Не зря его коллега Бутов постоянно повторяет: «Кому крендель, а кому пендель».
– Ну, а какие у вас мысли относительно убийства? – прицепился он к Сильвестру. – Вы меня на ум навести должны. Когда ваша Майя потеряла все документы, кто ей помог – быстро и совершенно, заметьте, бескорыстно?
Я не потеряла, у меня украли! – возмутилась Майя, едва не подавившись пряником. – И почему это бескорыстно? Кто вам в прошлый раз убийцу преподнес на блюдечке с голубой каемочкой?
Ее глаза полыхнули неукротимой кошачьей дерзостью.
– Ладно‑ладно, – попытался примирить их Сильвестр. – Есть у меня одна зацепка.
– Ну да? – спросил Половцев, выпрямляясь на своей табуретке. За время разговора он уже успел растечься по ней, привалившись спиной к батарее. – Какая же это?
– Зеленые зажигалки.
Стас с Майей молча воззрились на него. Глаза у них стали одинаково оловянными. Кажется, что угодно они готовы были от него услышать, но уж точно не такое неожиданное заявление.
– В последний раз, когда мы виделись, я как раз подавал Аршанской пальто. Я упоминал об этом. Так вот, она сунула руку в карман и достала оттуда зажигалку. Обычную одноразовую зажигалку, ярко‑зеленую. Скорчила рожу и говорит мне: «Господи, опять! Ума не приложу, откуда они берутся. И именно зеленые, обратите внимание. Появляются каждый день. То в кармане, то на сиденье машины, то в пакете с продуктами, который я из супермаркета домой приношу… Просто наваждение какое‑то. Я уже всех в редакции одарила этими зажигалками, а они все прибывают и прибывают. Как вы думаете, что это может означать?»
– Ну? И что же? – с напряженным вниманием глядя на него, спросил Стас. – Что это означало?
– Откуда я знаю? – пожал плечами Сильвестр. – Я тогда этому значения никакого не придал.
– А как же ваш изощренный ум? Неужели не зацепился за такой ребус?
Сильвестр посмотрел на старшего лейтенанта с изумлением:
– Почему это у меня ум изощренный? По‑моему, самый обычный. Только работает не на холостых оборотах, как у некоторых.
– Значит, вы заявляете, что незадолго до убийства кто‑то подкладывал Аршанской зеленые зажигалки? – на всякий случай уточнил Стас.
– Я не заявляю, а говорю с чужих слов.
– И что мне с этим делать?
– Вы спрашиваете меня так, как будто я ваш папа.
– И все‑таки?
Половцев смотрел на Сильвестра с напряженным вниманием, как кот, наблюдающий за вялой мухой. Он был уверен, что у этого типа есть готовый рецепт. И то, что он посоветует, лучше исполнить без обсуждения.
– Думаю, что нужно побывать в редакции, поспрашивать у людей – что видели, что слышали про эти зажигалки. Только сделать это следует деликатно. Пусть Майя туда поедет и покрутится. Она всегда сопровождала меня на совещания, к ней там все привыкли.
– Но она ведь дилетантка! Я уж имел случай убедиться…
– В нашей ситуации лучше неумелые женские пальчики, старший лейтенант, чем ваши опытные грабли.
– А может, сами? – неуверенно предложил Стас, глянув на свои грабли и поразившись тому, какие у него желтые пальцы. От никотина, точно. Сдохнет он когда‑нибудь от этой заразы, как пить дать. – Может, сами заглянете в редакцию?
Сильвестр отказался наотрез. Уже в коридоре, провожая гостя, Майя торопливо оглянулась и шепотом пояснила:
– Не предлагайте боссу сейчас выбираться из дому. После того случая с банановым убийцей у него был серьезный приступ. Его теперь вообще на улицу калачом не выманить. Он из‑за этого нервничает. Лучше уж я…
– Чего так обреченно? – хмыкнул Стас и передразнил: – Лучше уж я… Как на смерть собрались. Героиня. А всего‑то и надо, что пошустрить по кабинетам. Пофлиртуйте с кем‑нибудь. Вы флиртовать умеете?
– А вы что, сомневаетесь?
– Помню, помню, как вы мне пытались глазки строить! Топорная работа.
– Что?!
Старший лейтенант Половцев, ухмыляясь, одним прыжком покинул квартиру номер девятнадцать. Дверь за ним захлопнулась с такой силой, как будто хотела догнать его и сплющить.
Похороны Ирины Аршанской.Соболезнования убийцы?
Похороны Ирины Аршанской.Соболезнования убийцы?
Погода вдень похорон Ирины Аршанской была самой подходящей для такого печального события – свинцово‑серое низкое небо, откуда без устали сыпал мелкий колючий снег, сводя на нет любые усилия дворников с лопатами и водителей специальной снегоуборочной техники.
Проводить Ирину в последний путь собралось неожиданно много народа, поэтому перед кладбищенскими воротами, от которых, согласно утвержденной церемонии, гроб должны были на руках нести физически крепкие родственники и друзья, образовалось некоторое столпотворение и неразбериха. Было заметно, что завхоз редакции, пожилой лысый дядька, полковник в отставке, на которого и была возложена организация похорон, нервничал и излишне суетился. Однако боевое прошлое полковника наконец возобладало над эмоциями: ему удалось организовать всех прибывших в некое подобие колонны по четыре. Грустная процессия двинулась к месту «последнего пристанища усопшей», как высокопарно выразился хорошо проплаченный накануне и оттого чрезвычайно любезный кладбищенский администратор.
Чувствуя себя здесь абсолютно чужой и лишней, Майя с видом бедной родственницы пристроилась в самом конце траурной процессии. Монотонное однообразие черного ничто не нарушало – букеты и венки были почему‑то преимущественно белого цвета и оттого растворялись в пелене падающего снега.
«Интересно, откуда столько народа? Редакция, вероятно, в полном составе, а это – человек двадцать, а то и больше. Во всяком случае, знакомых ей лиц сотрудников журнала много. Родственники, в том числе дальние, подруги, знакомые… Кто еще?» – строила догадки Майя.
Становилось зябко от слабого, но отчетливо холодного ветерка, за шиворот противными холодными струйками стекал таявший на ее непокрытой голове снег. «Слава Богу, обошлось без оркестра, а то бы тут такое началось…» К счастью, Майя за свою жизнь была на похоронах всего два раза, но запомнила, как печальная, рвущая душу музыка придавала скорби такой невыносимый характер, что рыдать в голос начинал и даже закаленные крепкие мужики. Сжимая замерзающими руками букетик с четным количеством белых гвоздик, она попыталась было направить мысли в конструктивное рабочее русло. Например, как умудриться выделить из толпы и зафиксировать подозрительных лиц, если все вокруг одинаково черные и печальные. Но тут ей прямо в ухо насмешливо бухнули:
– А последнее пристанище ничего себе!
Испуганно отпрянув, Майя обернулась на наглеца, осмелившегося шутить шутки в такое время и в таком месте. Наглецом оказался Половцев. Он дышал на нее перегаром, был небрит, помят лицом и одет для похорон несколько вызывающе – голубые джинсы, светло‑коричневая кожаная куртка и кроссовки. На голове дикая шапочка, в которой, похоже, дедушка героического оперативника сдавал школьные нормы на значок «Готов к труду и обороне».
– Вы с ума сошли! – ахнула Майя и испуганно огляделась – не смотрит ли на них кто. – Почему вы такой… ужасный? Это же похороны, а не бразильский карнавал.
– Ничего не попишешь, – выдохнул Стас. – Я вторые сутки домой попасть не могу.
– В загуле, что ли?
– Ну, почему так, – приятно улыбнулся Половцев небритым лицом. – Работа. Сложную операцию проводили, вот только под утро все закончилось. Так что я прямо с корабля – на бал. В смысле – на похороны.
– С какого корабля? Сейчас навигации нет, лед везде. Или вы проводили операцию на атомном ледоколе?
– Это в переносном смысле. У вас, дорогая, видимо, немного замерзли органы, отвечающие в организме за сообразительность и чувство юмора. Не дать коньячка? У меня есть немного. – И Половцев ловким движением достал из‑за пазухи плоскую фляжку.
Майя выпрямилась и ответила:
– Спасибо, я на улице не употребляю.
– Ну, не обижайтесь. Я просто подумал – вдруг вы замерзли? Впрочем, мы немного отстали. Давайте, шевелите конечностями.
По‑хозяйски взяв девушку за руку, он поволок ее к скрывающемуся за ближайшим поворотом хвосту процессии.
– Я ведь что хотел сказать, – стал он на ходу оправдываться. – Кладбище элитное, на такое просто так не ляжешь. Место для могилы – обзавидуешься, семь минут хода от главных ворот, навещать удобно. А вы – глумитесь, глумитесь…
– Может, у них тут родственники похоронены, – тяжело дыша от быстрой ходьбы, упрямилась Майя. – Тогда вроде бы есть право.
– Ага, сейчас! Родственники… Я уже проверил – никаких родственников тут нет и быть не может. А вот административный ресурс, видимо, у кого‑то есть.
Здесь диалог пришлось прервать – они вплотную подошли к внешнему кольцу людей, толпящихся вокруг свежевырытой ямы с цветами и венками.
Майя, познания которой о похоронных обрядах были весьма скудными, тихо, чтобы не услышали соседи, спросила у Стаса:
– Сейчас что будет? Прощание?
– Нет, – пробурчал тот, одновременно рыская взглядом по скорбным лицам собравшихся, – уже прощались, дома.
– А вы откуда знаете?
– Я там был, – невозмутимо пояснил коварный опер. – Сутра.
– Так вы же сказали – с корабля… Почему вы мне ничего не… – рассердилась было Майя, но Половцев не дал ей закончить.
– Вас сюда Сильвестр прислал, да? Зачем? Наблюдать. Вот и давайте, наблюдайте, а то потом рассказывать нечего будет. А я на службе и отчеты даю только своему руководству, понятно?
И, не дав Майе ответить, стал быстро перемещаться вправо, совершая нечто вроде флангового маневра. Буквально через пару минут она увидела дурацкую шапочку Половцева, которую он так и не сподобился снять, уже с противоположной стороны, там, где у открытого гроба стояли самые близкие родственники Ирины Аршанской.
«Собственно, этот поганец не так уж и не прав, – решила Майя. – Я же здесь не из любопытства или жалости. Я по делу, и делу – важному. А на Половцева нервы тратить не стоит». Чтобы спокойно наблюдать за собравшимися и делать выводы, необходимо было переключиться. Для начала Майя, решительно протиснувшись через три шеренги плотно стоящих фигур в траурных одеждах, избавилась от цветов, положив их в ноги покойной. Завершив мрачную процедуру, она попробовала переместиться поближе к Половцеву, справедливо полагая, что он выбрал наилучшее место для наблюдения. И не ошиблась – основная масса людей теперь была к ней лицом, а в непосредственной близости находились те, кого принято называть родные и близкие.
При более детальном осмотре местности Майя убедилась, что монолитность присутствующих была условной, на самом деле они дробились на несколько больших и маленьких групп, объединенных по какому‑то своему, внутреннему принципу. Группы стояли очень близко друг к другу, но тоненькая граница между ними все‑таки просматривалась. Наиболее отчетливо выделялись когорты родственников Аршанских и сотрудников «Блеска».
Чрезвычайное впечатление на Майю произвел муж Ирины Аршанской. «Вот правильно говорят, человек наиболее полно проявляется не в радости, а в горе», – думала она, глядя, как держится этот высокий красивый мужчина. Он не рыдал, не заламывал рук и не делал попыток упасть в обморок, хотя Майя предполагала, что знаменитый актер, подсознательно повинуясь профессиональным инстинктам, может сыграть перед собравшимися мини‑спектакль «Мужское отчаянье на могиле любимой».
Есть такое понятие – неподдельное горе, так вот Игорь Аршанский был его олицетворением. Он не мог ни говорить, ни даже плакать, просто стоял молча, опустив руки и склонив голову. К нему подходили, говорили слова сочувствия, утешали, призывали крепиться… Он молча кивал в ответ, жал руки – и все. Как будто человек окаменел.
Наступали последние мрачные минуты. Завхоз громко поинтересовался, не хочет ли кто еще выступить, сказать слова прощания. Желающих, как ни странно, оказалось немало – видимо, из числа тех, кто не смог этого сделать дома у Аршанских и приехал прямо на кладбище. Правда, был в этом и плюс – она узнала, что здесь есть также представители радиостанции, на которой Ирина Аршанская вела свою передачу, партнеры по какому‑то неведомому бизнесу, бывшие коллеги с других работ и даже клиенты, которых она консультировала в качестве психолога. Таким образом, картина постепенно прояснялась. Оставалось непонятно лишь, что это за группа из десятка девочек лет по пятнадцать. Девочки стояли на отшибе. Все они были спокойны, не плакали, при этом постоянно перешептывались, толкая друг дружку локтями.
Майя изначально оставила преступную мысль сделать некое подобие фотоотчета, засняв происходящее на мобильник – во‑первых, потому что видимость из‑за погодных условий была ужасной, а во‑вторых, ее манипуляции с телефоном могли вызвать законное негодование окружающих. Поэтому приходилось изо всех сил напрягать слух, зрение и память – Сильвестр не любил общих слов и расплывчатых формулировок. Сейчас она сама себе напоминала сурового пограничника, притаившегося в кустах у реки и чутко внимающего тревожным звукам, доносящимся с противоположного вражеского берега.