Ромка приближался ко мне на своём грохочущем «Урале», и ветер трепал его провонявшую бензином «адидасовскую» куртку.
— Сколько зим, сколько лет! — он остановил мотоцикл прямо возле нас.
— Привет, Лёш, — сказала Сашка, — Не поможешь довезти её до дома?
«Почему она называет его Лёшей? — как–то вяло промелькнуло в моём мозгу, — Какой же он Лёша? Он и не Лёша вовсе, а Рома… Как та карамелька, вкус не помню… Может, он даст мне пить… из бензобака…»
— Эй! Ты как? — он похлопал меня по щекам.
— Она потеряла много крови, её надо быстрей домой везти, — говорила Сашка.
Я потрясла головой и увидела, что передо мной и правда никакой не Рома, а Лёшка из посёлка. Я пожалела об этом, но пожалела как–то вяло, равнодушно. Меня сейчас больше интересовала моя нога, и хотелось побыстрей уже добраться до дома.
При помощи Сашки Лёшка посадил меня на мотоцикл и повёз. Ехал он медленно, как черепаха. «А Ромка всё–таки лучше ездит…» — с сожалением отметила я.
Дома нас встретил мой отец; бабка, передав ему ключи, уехала в город за покупками. Сашка в двух словах рассказала ему про железяку. Про яблоню, правда, умолчала.
— Дурацкое дело нехитрое, — только и ответил отец.
Ну, слава богу, что хоть ахать и причитать не стал, как наверняка причитала бы бабка на его месте. Он обработал мне рану йодом, перевязал чистыми бинтами и при помощи Лёшки снёс в постель.
— Если завтра утром у тебя вокруг раны будет покраснение, придётся везти в больницу, — сказал отец.
В больницу! Для меня туда ехать было ничуть не менее страшно, чем в концлагерь. Пересохшим от страха и жажды языком я произнесла:
— В больницу?.. Зачем?..
— Затем, что может быть заражение крови.
— И что тогда?.. — от страха я была сама не своя.
— Да ничего, в сущности. Ногу отрежут, и всего делов.
— И как же теперь?..
— А вот так. Будешь без ноги.
Без ноги! Это было более чем ужасно. Что может быть хуже в четырнадцать лет, чем остаться безногой калекой? Я истерически разрыдалась.
Умел мой папаша утешить, ничего не скажешь.
Прошло две недели. Слава богу, никакого заражения крови у меня не было, поэтому дело обошлось без больницы. Но ходить я, конечно же, не могла, и всё своё время проводила, сидя в постели с картами. За время своей болезни, будучи ограниченной в движениях, я здорово выучилась гадать на картах, и подружки, иногда забегавшие меня проведывать, часто просили меня, чтобы я им погадала.
Но, в общем, конечно, жизнь калеки была очень и очень невесёлой. Бабка, ухаживавшая за мной, жрала меня поедом. Порой мне делалось так тошно и невыносимо от её вечных упрёков, что мне уже не хотелось её ни о чём просить. Иногда я по целым дням лежала голодная в своей постели, и не просила её принести мне еды, потому что выслушивать снова её ворчания и ругань было выше моих сил. С едой здорово выручали подружки: их я могла легко просить о чём угодно, но и они появлялись у меня дома не так уж и часто: там, за пределами моего мрачного дома с закрытыми ставнями, у них была своя жизнь, та жизнь, которой я теперь была лишена. Чтобы передвигаться, у меня не было ни инвалидной коляски, ни костылей, поэтому для меня не то что на улицу выходить, а и даже просто тупо доползти до горшка, чтобы поссать — было целой проблемой. Правда, со временем я наловчилась передвигаться по комнате при помощи табуретки — но одолеть лестницу, чтобы спуститься с крыльца на улицу, для меня пока что было непосильной задачей.
Сашка, со смесью жалости и иронии наблюдая за моими ползаниями с табуреткой по комнате, спрашивала, сыпая соль на рану:
— А тебе хотелось бы, чтобы Рома был здесь?
— Нет! — сквозь зубы отвечала я, яростно вцепившись в табуретку, — Зачем ты это спрашиваешь? Я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии…
— И неужели ты не хотела бы, чтобы он ухаживал за тобой и носил тебя на руках?
— Нет, не хотела бы.
— Странно…
Я ничего не отвечала, безуспешно пытаясь вскарабкаться на кровать. Проклятые ноги не слушались меня. Сашка кинулась было помочь мне, однако я грубо обрубила её.
— Отстань, я сама!
Вообще, удивительно, как это Сашка умудрялась терпеть мой несносный характер. Во время болезни он стал ещё несноснее, чем был; я раздражалась от любого пустяка, грубила, хамила, но она, видимо, понимала, насколько важно в моём положении было чувствовать хоть в чём–нибудь свою независимость. Бывают люди, которые, наоборот, любят болеть, любят, чтоб с ними возились. Я же терпеть не могла эту свою беспомощность; любая помощь со стороны была мне противна и унизительна, не говоря уже о жалости. Должно быть, меня просто воспитали так в семье.
Нередко случалось так, что я, из гордости либо из принципа избегая просьб принести мне то–то и то–то, сползала с кровати и, цепляясь за табуретку, чуть ли не по целому часу добиралась до нужного мне предмета, а потом, выбившись из сил, никак не могла залезть обратно на кровать (это было самое трудное). В такие моменты бабка, зайдя в мою комнату, тут же начинала ругаться.
— До чего противная девчонка! У тебя что — языка нет? Неужели так трудно было попросить меня принести эту книжку? Или ты это делаешь специально, мне назло?!
Однако, несмотря на всё это, я ни на минуту не переставала думать о Роме. Нет, конечно, я не хотела, чтобы он был здесь и видел меня в таком состоянии. Острое желание быть с ним разбивалось об эту, как мне тогда казалось, непреодолимую преграду. Я хотела бы быть с ним, но боялась, вдруг он всё–таки приедет и увидит меня такой. Впрочем, насчёт последнего пункта я могла бы быть абсолютно спокойна. Так как он, собственно, и не приезжал.
Глава 5
Прошло несколько месяцев. Лето и осень давно остались позади; я встала на ноги, стала ходить в школу. Другие заботы и проблемы окружили меня; однако, несмотря ни на что, я по–прежнему вспоминала Ромку, и по–прежнему не обращала внимания на других парней, считая, что лучше Ромки всё равно никого нет и быть не может. Он часто снился мне во сне: то снилось, будто он приехал ко мне домой, и мы сидели с ним, обнявшись, на моей постели; то, будто он написал мне письмо, а я никак не могла прочитать его, ибо строчки сливались перед глазами… Внезапная идея пришла мне в голову после этого сна: а вдруг он и правда напишет мне письмо, раздобыв у Таньки мой адрес? Это переросло в идею–фикс: каждое утро, по дороге в школу, я открывала почтовый ящик, в надежде, не лежит ли там письмо от Ромки. Но письма, конечно, никакого не было…
На майские праздники мы с родителями, как обычно, поехали на дачу. Сашка тоже приехала, и мы с ней в первый же день потребовали выкатить и накачать наши велосипеды.
— Поехали кататься в Речицы! — предложила Сашка, — Заодно купим там мороженого.
Я с удовольствием согласилась. Поездки в Речицы были одними из самых моих любимых. Там был магазин, где продавалось очень вкусное мороженое, и мы с Сашкой любили ездить туда на велосипедах, и, купив себе по брикету с изюмом, ели мороженое прямо во время езды на великах, держа одной рукой руль, или вовсе не держа руля руками — это у нас считалось особым шиком. Вообще, мы любили с ней как–нибудь выебнуться — то катали друг друга, стоя одной ногой на багажнике, то на спор ездили по самому краешку моста через Гжелку (однажды я так и свалилась в реку вместе с велосипедом), то однажды вообще отчебучили — на спор проехали по многолюдному посёлку, будучи в одних трусах и лифчиках. Ажиотаж, конечно, был потрясающий — дело было в начале мая, люди ещё куртки–то как следует не сняли, а тут мы — здрасьте, пожалуйста! — в бежевых лифаках нулевого размера и в трусах «неделька» с цветочками.
Короче говоря, мы с Сашкой были знамениты на всю округу, про нас ходили легенды и анекдоты, и о наших чудачествах и приключениях в посёлке не слыхал только ленивый.
Купив в Речицах по мороженому, мы с Сашкой вырулили на автодорогу. На этой автодороге мы часто бывали, но только сегодня у меня как вспышка промелькнула в мозгу: ведь именно по этой дороге можно было доехать до Круглово! Я вспомнила, как мы ездили в Круглово на машине отца именно отсюда, проезжая Речицы. Конечно, я слабо представляла себе, как долго надо по ней ехать, и куда потом сворачивать, но в этот момент в меня словно бес вселился. Не соображая толком, что из этого выйдет, и не говоря ничего Сашке, я дунула на своём велосипеде прямо по направлению движения машин туда, где за мостом пропадал шлагбаум, за пределами которого мы никогда ещё не катались, и где маяком надежды манило то далёкое и потерянное, вернуть которое теперь зависело только от меня…
— Хэ–хэй! Ты куда?! — окликнула меня Сашка, едва поспевая за мной.
— В Круглово! — я летела на своём «аисте», словно на мотоцикле.
Шины Сашкиного велосипеда, резко тормозя, заскрипели об асфальт.
— В Круглово! — я летела на своём «аисте», словно на мотоцикле.
Шины Сашкиного велосипеда, резко тормозя, заскрипели об асфальт.
— Ты охуела что ли?! Какое ещё Круглово??
Но меня уже было не остановить.
— Да не дрейфь! Это совсем недалеко! Подумаешь, пару–тройку остановок на электричке проехать…
Это я, конечно, врала безбожно. На электричке до Круглово от нашей дачи надо было ехать как минимум часа полтора, а потом ещё на автобусе до самой деревни где–то около получаса. Но что для пылкой влюблённой значили каких–то там шестьдесят километров? Конечно, я знала, что если сейчас скажу Сашке правду — она ни за что не согласится ехать туда со мной на велосипеде.
По правде говоря, Сашкино любопытство уже давно было раздразнено моими красочными рассказами про Круглово. Уж чего–чего, а рассказывать разные басни я мастерски умела ещё с песочницы. К тому же, тема Круглово и Ромки была самой любимой моей темой для разговоров, и немудрено, что я уже давным–давно прожужжала Сашке все уши этой историей про мой однодневный роман с симпатявым мотоциклистом.
— А ты уверена, что в Круглово сейчас кто–то есть? — спросила Сашка, поравнявшись со мной.
— Конечно, — я продолжала самонадеянно крутить педали, — Щас же майские праздники, и, конечно, там полно народу. Там, знаешь, какая крутая тусовка! А сколько там парнеей! — и тут Остапа понесло, — Все такие клёвые, на гитарах играют, на мотоциклах гоняют, да не так, как Лёшка из посёлка, а как настоящие Шумахеры!! Шурик — тот вообще спортсмен, одна фигура чего стоит… Настоящий Жан — Клод Ван Дамм!
— Но Ромка, конечно, лучше их всех? — подпустила булавку Сашка.
— Ну, Ромка–то само собой, — отвечала я, — Да ты сама увидишь, какие там парни. Пальчики оближешь! Не то, что у нас — урод на уроде, уродом погоняет…
— Ну, не знаю, — подумав, сказала Сашка, — У нас тоже симпатичные есть. Тебя послушать — так в чужой деревне и парни красивее, и сахар слаще…
— Ну, а ты как думала? В чужом огороде и яблоки вкуснее!
— О да! — согласилась Сашка, и мы, вспомнив прошлогодний эпизод с яблоками в чужом огороде, внезапно расхохотались.
Мы ехали, не останавливаясь, где–то около двух часов. К счастью, дорога спускалась всё время вниз, поэтому ехать было легко. Мимо нас, будто из окна машины, мелькали дорожные знаки населённых пунктов: Аринино, Антоново, Асташково…
— Ну и где же это твоё Круглово? — спрашивала Сашка буквально через каждые десять минут.
— Скоро, скоро будет и Круглово, — отвечала я, хотя сама прекрасно знала, что до Круглово нам ещё пилить и пилить.
— Ты час назад говорила то же самое! — психовала она, — У меня скоро ноги отвалятся педали крутить.
— Да чего их там крутить–то? Мы же и так едем под гору!
— Сейчас — да, — не успокаивалась Сашка, — А ты подумала, как мы будем ехать обратно? В гору!
Откровенно говоря, я об этом даже не думала. Для меня сейчас первостепенной задачей было доехать до Круглово и наконец–то увидеть Рому. Всё остальное — как потом ехать обратно, и что говорить родителям, которые, конечно, поднимут скандал, если мы не вернёмся к ночи домой — а было и козе понятно, что мы не вернёмся — меня, по правде сказать, мало интересовало.
Проехав Хотеичи, мы остановились у колодца, чтобы напиться. Горло у нас к тому времени от жажды просто высохло; к тому же, мы изрядно устали и вспотели. Вытащив со дна колодца бадью с мутной, какой–то ржавой водой, мы хлебали до тех пор, пока наши животы не раздулись, и вода не забулькала в них как в бочках.
— Может, вернёмся? — на Сашку, красную, вытраханную столь длительной поездкой, с прилипшей ко лбу чёлкой, было жалко смотреть.
Я отрицательно помотала головой.
— Может, всё–таки вернёмся, пока не поздно?
— Поздно, — равнодушно бросила я, — Теперь уже поздно возвращаться. В гору обратно мы столько не осилим, и в лучшем случае при таком раскладе доберёмся до Гжели только завтра утром.
— И что же нам теперь делать?! — возопила Сашка.
— Выход только один — доехать до железнодорожной станции, и оттуда вернуться на электричке. А поскольку ближайшая железнодорожная станция здесь — Ильинский Погост, то нам волей–неволей придётся ехать через Круглово.
— Скажите, сколько ещё километров до Ильинки? — спросила Сашка у бабы, торговавшей на обочине дороги солёными огурцами.
— Наверное, километров пять, — ответила она.
Несколько ободрённые, мы вскочили на свои велосипеды и покатили к лесу, стоявшему на пригорке за деревней. Целый час мы, наверное, ехали по этому лесу, а он всё не кончался и не кончался. Но вот впереди показался дорожный указатель, на котором было написано: «До Егорьевска 20 км»…
Мы так и сели. Ведь Круглово находилось через две железнодорожных станции от Егорьевска. Выходит, баба дала нам неверные показания, но возвращаться назад было уже поздно.
Я думаю, нет нужды описывать в красках те эпитеты, которыми Сашка начала распекать меня на все лады. Да и мне, честно говоря, было до фени, что она меня ругает — главное, что Круглово было уже не за горами, а значит, скоро, совсем скоро я наконец–то увижу Ромку. При одной только мысли об этом сердце моё учащённо забилось и я, радостно улыбаясь, с новыми силами налегла на педали.
— Если б я знала, никогда в жизни бы с тобой не связалась!! — еле поспевая за мной, ругалась Сашка.
— Ну, теперь–то уж не развяжешься! — со смехом отвечала я.
В Круглово мы добрались уже к ночи, когда совсем стемнело. Адски болели ноги и низ живота, но для меня всё это было ничто по сравнению с волнением от скорого свидания. Однако заезжать в дом мы всё же не рискнули. Мы пришвартовались у автобусной остановки, и когда от фонаря отделилась фигура высокой стриженой девчонки, я, забыв обо всём, ринулась ей навстречу.
— Танька!!
От неожиданности она даже отпрянула в сторону, а, узнав меня, изумилась ещё больше.
— Ты?! — широко раскрыв глаза, спросила она, — Как ты здесь оказалась?..
— С Сашкой… на велосипедах приехали… От самой Гжели… — бессвязно тараторила я, смеясь и плача от возбуждения и усталости, — А… Ромка? Где он?..
— Ромка? — прищурясь, ледяным тоном переспросила Танька.
— Да, Ромка, Ромка!
— А… а его нет, — отворачиваясь в сторону, произнесла она.
Я оторопела.
— Как это — нет?
— Так, нет. Он не приехал.
— Вот те на, — расстроенно пробормотала я, — И куда же нам теперь?..
— К нам нельзя, — твёрдо сказала Танька.
— Ну, нельзя так нельзя. Поехали на станцию, — сказала я Сашке.
И мы, с трудом взобравшись на свои велики, заскрипели в направлении железнодорожной станции.
Электричка была пуста. Мы с Сашкой, закатив велосипеды в тамбур, уныло сидели у открытого окна.
— Ноги болят, не разогнуться, — жаловалась Сашка, — И зачем я тебя послушалась? Щас бы уже давно были бы дома. А так зря проездили только…
— Да уж, — угнетённо пробормотала я, — Ехали–ехали в Круглово — вот тебе и приехали…
— А ты говорила: там все будут, там все будут! Ну и где?!
— Ну откуда же я знала…
— А знаешь, мне твоя Танька не понравилась, — сказала Сашка, — И по внешности, и вообще…
— В смысле — «вообще»? — не поняла я.
— Да так… Мне показалось, пиздит она всё.
— Что значит — пиздит?
— Пиздит, что Рома твой не приехал. Мне кажется, он там был, просто она не захотела, чтобы ты с ним встречалась. Неужели ты не заметила, как она разнервничалась?
Я озадаченно уткнулась головой в колени.
— Не знаю…
Встречный состав оглушительно просвистел мимо окон нашей электрички, и снова наступила тишина, прерываемая лишь мерным стуком колёс по рельсам.
— А какой ей резон был обманывать? Может, он и правда не приехал…
— Ну, может, и не приехал, — вяло согласилась Сашка, — В любом случае, сейчас уже поздно об этом говорить.
Дома, естественно, нас обеих ждал скандал. Мы явились только во втором часу ночи, когда мои родители и Сашкины бабка с дедом уже с ног сбились, разыскивая нас по всем окрестностям. Устроив нам выволочку по всем правилам, нам объявили, что после сегодняшнего случая на дачу мы больше не попадём.
Впрочем, Сашка могла не бояться этой угрозы от бабки с дедом, так как знала, что назавтра они отойдут и забудут про свои слова. Но у меня был несколько иной случай: я знала, что отец мой, как и бабка, слов на ветер не бросает. На следующий же день отец привёл в исполнение свою угрозу, отправив меня домой. И я поняла, что отныне мне не только Круглово, но и Гжели не видать, как своих ушей.
Глава 6
Прошёл ровно год с тех пор, как я познакомилась с Ромой. Ровно год прошёл с той волшебной июльской ночи, когда мы с ним сидели, обнявшись, у переезда в Круглово, и когда я была счастлива сознанием того, что нравлюсь этому симпатичному голубоглазому парню ничуть не меньше, чем он мне. Когда накануне вечером я отрывала очередной листок календаря, я вспомнила эту дату. И тут же перед глазами воскресли его небесно–голубые глаза и обаятельная улыбка. И я вспомнила всё в мельчайших подробностях: как мы познакомились, как чуть не расшиблись на мотоцикле, как он упрашивал Шурика повлиять на Серёгу, чтобы меня там оставили, как мы с ним потом утекали от Старой Пизды… Всё это я, конечно, помнила в течение целого года, помнила и не теряла надежды когда–нибудь снова встретиться с ним, встретиться и больше никогда уже не разлучаться.